Русский посол в Лондоне Бруннов спешил донести в Петербург о потрясающем впечатлении, произведенном в Лондоне этой блестящей победой. Он сразу же правильно уловил основной мотив возмущения в прессе и в широких слоях общества. Газеты писали: «Где была Великобритания, которая недавно утверждала, что ее знамя развевается на морях Леванта затем, чтобы ограждать и оказывать покровительство независимости Турции, ее старинной союзницы? Она осталась неподвижной. До сих пор она не посмела даже пройти через пролив. Это значит дойти до предела позора. Жребий брошен. Больше отступать уже нельзя, не омрачая чести Англии неизгладимым пятном».
Бруннов не без оснований полагал, что под влиянием нападок английское правительство может решиться на активное выступление.
Предоставим слово академику Е. Тарле: «Граф Алексей Федорович Орлов, очень проницательный наблюдатель европейских настроений в это время, подметил совершенно правильно такого рода смену мотивов: сначала в Англии и Франции пытались всячески снизить и умалить значение нахимовского подвига, а затем, когда это явно оказывалось нелепым (по мере выяснения подробностей Синопского боя), появилась ужасающая зависть, и нам не прощают ни искусных распоряжений, ни смелости выполнения».
Тут следует пояснить, что дело было не только в зависти, но и в определенном беспокойстве: в Европе не ожидали такой блистательной оперативности от русских морских сил. Замечу кстати, что Орлов, отлично владевший французским языком, все-таки не заметил, что и его самого французская пресса, писавшая о Синопе, несколько ввела в заблуждение: Орлов пишет всюду, как тогда умышленно писали о Синопе французы, намеренно преуменьшавшие значение русской победы: «un combat». Это слово имеет на французском языке оттенок, который на русском скрадывается. И этот оттенок ускользнул от Орлова. «Un combat» и «une bataille» по-русски переводятся одинаково: сражение, битва, бой. А по-французски крупное сражение, имеющее первостепенное значение, большая битва или, например, решающий бой и т. д. всегда обозначаются словом «une bataille» и ни в каком случае, решительно никогда не называются «un combat», который имеет также оттенок «столкновения», крупной стычки. Это очень резко различается французами. Когда миновали годы войны и о Синопе можно было уже писать поспокойнее, то даже под французскими перьями он стал называться, как и подобало: «une bataille navale». Граф Орлов ничуть не сомневался в том, что Синопский бой сделал войну двух западных держав с Россией абсолютно неизбежной.
Что касается посла в Англии барона Бруннова, то подробности Синопа он узнал от первого лорда Адмиралтейства Джеймса Грэхэма.
– Скажу вам честно, барон, – признался первый лорд Бруннову, – что наше положение затруднительно, так как нас уже обвиняют в бездействии. Особенно достанется адмиралам, которые «допустили» уничтожение оттоманской эскадры!
Союзный флот, стоявший в Босфоре, уже 3 декабря отрядил два парохода в Синоп, а два в Варну на разведки. Об этом тоже быстро стало известно по всей Европе.
Позиция Бруннова среди поднявшейся в Англии бури по поводу Синопа была такова: Россия и Турция находятся в состоянии войны, присутствие в Босфоре или даже в Черном море судов какой-либо третьей державы не может заставить русский флот отказаться от преследования турецких кораблей и нападения на эти корабли. Николай написал сверху карандашом: «C’est juste» (это справедливо).
Тотчас после Синопа канцлер Нессельроде написал в частном, непринужденном письме к барону Бруннову, как он смотрит на возможные последствия: «…Мы бьем турок на земле и на море. Вот за восемь дней третья победа, более важная, чем остальные… Подобные факты скорее подвинут дело мира, чем все пустые ноты, которые четыре державы отправляют Турции». К сожалению, канцлер явно утратил чувство реальности и не понимал того, что давно уже поняли и Меншиков, и Нахимов.
Одним из ближайших результатов Синопского боя было последовавшее заключение турецкого займа в Париже и Лондоне. Крупнейший парижский банк Ротшильдов «Кредит мобилиер» сразу же отсчитал турецкому министру финансов два миллиона фунтов звонким золотом.
А затем Лондон сделал еще один ход, да какой! Неожиданно подал в отставку главный враг России: министр внутренних дел Пальмерстон, который заявил, что выходит из кабинета лорда Эбердина. Причиной отставки был Синоп.
Для Пальмерстона Синопский бой явился доказательством, что остановить победную поступь России можно только войной.
Перед отставкой Пальмерстон выдвинул премьеру Эбердину ультиматум:
– Вы должны немедленно ввести наш флот в Черное море, но и официально заявить Петербургу, что пока русские войска не уйдут с Дуная, ни одному русскому военному кораблю не будет разрешено показаться в Черном море!
Лорд Эбердин остался при своем мнении:
– Я не желаю прибегать к такому способу давления на Россию!
После этого и последовала отставка.
Отставка Пальмерстона прогремела, как удар грома, и в Англии и в Европе. Внешним поводом был вовсе не Синоп. Официально было объявлено, будто Пальмерстон ушел вследствие нежелания поддерживать билль об избирательной реформе, выработанной Джоном Росселем, и который поддерживать обязался глава кабинета Эбердин. И сам Пальмерстон не опровергал этой версии. Но и Англия, и Европа поняли этот уход Пальмерстона как протест против слишком слабого реагирования кабинета Эбердина на истребление Нахимовым турецкого флота. В самых читаемых газетах Англии поднялась буря. Уже давно грамотно подготовленная общественность требовала ввода английской эскадры в Черное море все решительнее.
В Петербурге отставке главного врага поначалу обрадовались, но затем быстро поняли, что Пальмерстон произвел гениальный шахматный ход, который непременно приведет к выигрышу всей партии не для Эбердина, а для Пальмерстона.
В Англии началась настоящая истерия. В потворстве русским обвиняли теперь не только осторожного Эбердина, дни которого были сочтены, а даже королеву Викторию. Особенно же доставалось ее мужу принцу Альберту.
– Принц куплен русским царем! – кричали на улицах.
По Лондону распространялись печатные листки со стихотворениями о некоем «маленьком Але, королевском товарище, который, говорят, обратился в русского». Наконец стали уже прямо передавать слухи, что и Альберт и Виктория арестованы и будут заключены в Тауэр, тюрьму для государственных преступников. Огромные толпы зевак собирались по утрам около Тауэра, поджидая привоза королевы и ее мужа в тюрьму.
Спустя буквально месяц кабинет Эбердина пал. Новым же премьером стал не кто иной, как хитрый Пальмерстон, безукоризненно разыгравший свою партию. Теперь уже ничего не мешало ему посчитаться с Россией. Война приближалась гигантскими шагами.
27 декабря министр иностранных дел Англии лорд Кларендон официально заявил, что после Синопа, где турецкий флот был истреблен Нахимовым в турецком порту, Англия, не желая допустить грозящего Турции повторения подобного несчастья, вводит свою эскадру в Черное море. Протест посла Бруннова остался тщетным. Лондон был незамедлительно поддержан Парижем. Так победно завершилась для России война с Турцией, и началась куда более кровопролитная и тяжелая война с европейской коалицией, вошедшая в историю как Крымская.
15 февраля 1854 года союзники ультимативно потребовали от Николая I оставить Молдавию и Валахию. 12 марта Лондон и Париж заключили военный договор с Турцией.
В те тревожные дни в письме к двоюродному брату Нахимов рассказывал, что четвертый месяц не сходит на берег и постоянно болеет, ибо холодной зимой температура в каюте спускалась до 4 градусов мороза и нередко вода в графине замерзала. Моряк мечтал о том, что со временем все успокоится и год он сможет полечиться в деревне. Рейнеке он прямо писал, что девять дней болел, пять из них не вставал с дивана и ничего не ел. Увы, пройдет буквально два дня, и ни о каком отдыхе в деревне уже не будет идти и речи.
15 марта 1854 года Англия и Франция объявили войну России. С этой минуты русско-турецкая война превратилась в войну одинокой России с коалицией великих держав.
Как явно напоминают нам те, казалось бы, далекие события день сегодняшний, когда во имя неких надуманных «зон национальных интересов» в мире творятся произвол и беззаконие! Ничто не ново под луной! Поняв, что Турция войну России уже фактически проиграла, англичане и французы решили действовать, наплевав на все ранние договоренности. Война из русско-турецкой отныне становилась войной европейской. В Черное море вошел огромный паровой англо-французский флот. Первой подверглась бомбардировке беззащитная Одесса. А 13 сентября 1854 года Нахимов и Корнилов с вышки севастопольской морской библиотеки увидели на горизонте несметную массу судов. Окутанный дымом флот медленно направлялся к Евпатории. Адмиралы долго стояли молча, понимая, что столкновение с этой армадой кораблей и войск неизбежно…
Впереди была боль и слава Севастополя…
Глава семнадцатаяСудьбы синопцев
По-разному сложились судьбы героев Синопа. Однако большинство из них прошли севастопольскую страду, и многие нашли свой конец на бастионах чести. Выжило меньшинство, но до последних дней эти немногие выжившие были верны своему синопскому и севастопольскому братству.
В октябре 1854 года началась небывалая по драматизму и героизму оборона Севастополя. Из обращения вице-адмирала Корнилова к морякам-черноморцам: «Войска наши после кровавой битвы с превосходным неприятелем отошли к Севастополю, чтобы грудью защищать его. Вы пробовали неприятельские пароходы и видели корабли его, не нуждающиеся в парусах? Он привел двойное количество таких, чтобы наступать с моря. Нам надо отказаться от любимой мысли – разбить врага на воде. К тому же мы нужны для защиты города, где наши дома и у многих семейства. Главнокомандующий решил затопить несколько старых кораблей на фарватере. Они временно преградят вход на рейд и вместе с тем усилят войска».