— Вы милостиво допустили меня в ваш sanctum sanctorum,[21] — сказала я, не чуя себя и с волнением припоминая, как папенька впервые распахнул передо мной дверь лаборатории, — а я теперь хочу пригласить вас в одну комнату, тремя этажами выше моей аптеки.
Все оставили свои кулинарные занятия и с вниманием посмотрели на меня. Больше всего мои слова поразили Лоренцо, не поднимавшегося в моем доме выше гостиной на втором этаже. — Что там за комната, аптекарь? — с шутливой подозрительностью поинтересовался Бистиччи.
— Дело в том, что до сих пор она содержалась в тайне от всех, — тщетно пряча улыбку, пояснила я.
— Может, она такого свойства, что сам Гермес не отказался бы от приглашения побывать в ней? — с надеждой спросил Фичино.
— Она именно такого свойства, — окончательно развеселившись, заверила я, — и даже более того — природно-элементарного!
ГЛАВА 16
Мы с Леонардо уже подходили к зданию, где, судя по большой, красиво раскрашенной вывеске, помещалось Флорентийское братство живописцев, как вдруг увидели Андреа Верроккьо, во весь дух спешащего нам навстречу.
— Ну что, ты готов вступить в Гильдию художников? — спросила я баритоном, до сих пор забавлявшим моего сына.
— Не могу поверить, — проговорил Леонардо. — Я будто все тот же тщедушный мальчишка и только вчера приехал во Флоренцию.
— Ты и сейчас тощеват, — заметила я, стараясь казаться невозмутимой. — А все потому, что плохо кушаешь.
— Мама! — шепотом одернул он меня, испугавшись, что кто-нибудь услышит мои сюсюканья.
— Ладно, молчу, — рассмеялась я.
— Смотрите, — обратился Леонардо к подошедшему маэстро, — туда вошел старик Филиппо Липпи!
— А за ним Доменико Гирландайо, — добавил Верроккьо.
Мое сердце учащенно забилось: во флорентийском мире искусства эти имена уже стали легендой. У Гирландайо, прежде чем перейти в мастерскую к более опытному Верроккьо, обучался живописи Сандро Боттичелли.
— Пойдемте, — подтолкнул нас к дверям Андреа, — посмотрим, кто еще пришел.
Мы вошли в пропахшую вощеным деревом переднюю. Наши надежды влиться в компанию великих полностью оправдались: в просторном полупустом зале у стола, где регистратор братства — бледный юноша с глазами навыкате, выпученными до предела от присутствия знаменитостей, — тыкал пальцем в раскрытый журнал, а перед ним выстроилась целая очередь. Сандро Боттичелли заносил свое имя в журнал, за ним стоял Антонио Поллайуоло с братом Пьеро, и в конце — Филиппо Липпи и Гирландайо. На скамейку кто-то предусмотрительно поставил графин красного вина и превосходные, тончайшей работы венецианские кубки. Я узнала их, поскольку уже не раз видела такие во дворце Медичи.
Мы присоединились к братьям Поллайуоло, и художники обнялись, искренне обрадовавшись друг другу. Меня представили тем, с кем я еще не была знакома.
«Подписи подтверждают их право входить в братство, — подумалось мне, — но ведь они уже братья!»
Антонио Поллайуоло подошел расписаться в журнале, предварительно выложив на стол членский взнос в тридцать два сольдо.
— Видите, стоит вам захлопнуть свой талмуд и выждать каких-нибудь три года, и какая туча народу сразу собирается, — сказал он регистратору, показывая на скромную группку художников, толпившихся за его спиной.
— О маэстро, вы делаете нам честь своим посещением, — восхищенно покачал головой юноша, — все вы…
— Не позволяйте ему расписываться, — Боттичелли шутливо ткнул Леонардо в плечо. — Он еще несмышленыш.
— Может, я и несмышленыш, — парировал тот, нанося приятелю воображаемый удар под дых, — зато я знаю кое-какой толк в перспективе.
Художники одобрительно зарокотали, уже предвкушая свое любимое времяпрепровождение — словесный поединок.
— Вы видели деревья в его «Рождении Венеры»? — поинтересовался Леонардо. — Они же плоские, как камбалы!
— А тот пушистый идиотик, которого да Винчи намалевал в «Товии и ангеле», до того бесплотен, что просвечивает насквозь! — ядовито улыбнулся Боттичелли.
«Ух ты!», «Вот так отбрил!», «Будет вам, нашли развлечение!» — послышались примирительные беззлобные восклицания.
— А твой ангел в «Благовещении» будто гонит Деву Марию прочь из комнаты! Она даже, судя по ее виду, готова в отчаянии выброситься из окна! — в явном запале выкрикнул Леонардо.
— Не слишком ли ты разошелся, огарок? — вмешался Филиппо Липпи. — На моего ученика руку поднял!
— Вообще-то на моего, — возразил Верроккьо, схватив Боттичелли за руку и перетягивая его на свою сторону.
Все засмеялись. Подошла очередь Леонардо расписываться в журнале. Он склонился над столом, следя с улыбкой, как я достаю из поясного кошеля тридцать два сольдо и подаю их регистратору.
— Всем бы иметь такого дядюшку, как Катон, — без тени шутки сказал Антонио Поллайуоло.
Все присутствующие вслух согласились с этим.
— Его отец мог бы и прийти, — вдруг вымолвил Верроккьо. — Стыдно так поступать.
— Ничего страшного, Андреа, — заверил Леонардо. — Я не хочу, чтобы он своей постной рожей испортил нам это радостное событие. — И так лучезарно улыбнулся, что я готова была поверить ему.
«Только мать да еще кто-нибудь, кого Пьеро да Винчи в жизни обидел не на шутку, способны разглядеть в глазах его сына проблеск неизбывной боли», — подумала я про себя.
— Неужели я пропустил всю потеху?
Все обернулись к двери. Едва успев ворваться в зал, Джулиано де Медичи зашагал прямиком к скамейке с графином.
— Отчего вы не пьете? — жизнерадостно осведомился он и тут же налил себе вина.
— Тебя ждали, — пояснил Боттичелли.
Все столпились вокруг Джулиано, принимая от него наполненные кубки. Де Медичи метнул в сторону Леонардо плутоватый взгляд.
— Мне тут выболтали одну прелестную тайну, — сообщил он всей компании.
— Ну так доверь ее нам, — предложил Верроккьо.
Меня не переставало удивлять, до чего мужчины горазды посплетничать, хотя всегда обвиняют в этом грехе женщин.
— Пусть Леонардо подойдет поближе, — позвал Джулиано, — ему так лучше будет слышно. К тому же, — будто бы спохватился он, — речь как раз о нем.
Леонардо разом утратил осанистость и стал похож на черепаху, ретирующуюся под свой панцирь. Однако друзья не пощадили его и вытолкнули в середину кружка.
— Вы видели портрет юной Джиневры Бенчи? — коварно осведомился Джулиано.
— Не такая уж она юная, — заметил Боттичелли, — ей давно стукнуло пятнадцать.
Леонардо взглядом молил его о пощаде.
— Хороший портрет, — отозвался Антонио Поллайуоло. — Думаю, на сегодня лучший у Леонардо.
— Ничего удивительного, — продолжал Джулиано, игнорируя молчаливую отчаянную просьбу Леонардо. — Он с ней знаком весьма накоротке.
Послышались бравурные восклицания, нарочито возмущенные и оскорбленные.
— Поосторожнее, Леонардо, — посоветовал Филиппо Липпи. — У нее богатенький муж.
Леонардо покрылся густым предательским румянцем.
— И любовник, — добавил Боттичелли. — Друг Силио Фичино, Бернардо Бемби.
— Джиневра и Бемби любят друг друга платонически! — выпалил Леонардо и тут же пристыженно смолк, поняв, что выдал себя с головой.
Все тоже молчали, не находя слов. Я и сама стояла как огорошенная, но в хорошем смысле. Оказалось, у моего сына роман с женщиной! И пусть его выбор небезупречен, учитывая высокий ранг ее мужа и скандальность ее любовной связи с Бемби, зато возлюбленная Леонардо — не проститутка и… не юноша!
— Скажите-ка мне вы все, — призвал приятелей Леонардо, явно желая перевести огонь на кого-нибудь другого, — разве сам Джулиано не ведет себя возмутительно, если его любовница… — он выдержал театральную паузу, — забеременела от него?!
Все снова заулюлюкали и засвистели. Уличенный Джулиано скорчил Леонардо гадкую мину, нимало, впрочем, не огорчившись разоблачению.
— За счастливого папашу! — выкрикнул Боттичелли и поднял бокал, глядя на Джулиано.
Леонардо улыбался во весь рот своей крошечной победе.
— За Леонардо! — поднял и за него бокал Сандро. — Да не угробят его два обманутых ревнивца!
Все засмеялись и присоединились к тосту, воскликнув в унисон:
— За Леонардо! За его здоровье!
ГЛАВА 17
— «Серебряная вода», — предложил Лоренцо.
— «Священная вода», — возразил ему Силио Фичино.
— Изначальное название меркурия, — назидательно провозгласил Пико делла Мирандола, — «лунная вода».
— «Молоко коровы-чернушки», — снова подсказал Лоренцо.
— Никогда о таком не слышал, — признался Веспасиано Бистиччи, пододвигая к свету угольную горелку, установленную под трубчатым стеклом-керотакисом.[22]
— Обождите! — велела я.
Еще раз для верности заглянув в манускрипт, которому на вид было не меньше тысячи лет, я подошла к аппарату, размещенному на подставке посреди моей алхимической лаборатории, и насыпала щепоть металлического порошка на предметное стекло. За окном была глухая ночь, а в гостях у меня тайно собрались друзья, ведущие двойную жизнь. Я дала Пико знак, и он быстро закрыл верхнее выводное отверстие трубки прочным полусферическим колпачком.
— «Драконово семя», — не унимался Лоренцо. — Это название, безусловно, самое поэтичное.
— «Драконова желчь» лучше передает свойства Меркурия, — не согласился Пико.
— Зависит и от дракона, — подковырнул их Бистиччи.
Все рассмеялись. Книготорговец разжег огонь в горелке. Мы сгрудились вокруг керотакиса и принялись молча выжидать. Пять пар пытливых глаз неотрывно следили за стеклянным цилиндром, на дне которого скопилась ртуть.
От нагревания металл начал пузыриться. Фичино била нервная дрожь. В мансардном этаже установилась гробовая тишина, не нарушаемая даже дыханием. Неожиданно серебристая субстанция полностью испарилась, и дно стеклянной трубки опустело. Мы не могли проникнуть взглядом под непрозрачную верхнюю крышку, но знали — вернее, надеялись, — что пары ртути воздействуют на металлический порошок.