Перечислять все этапы пути Маленкова к вершине власти нет резона. Секрет его успеха, очевидно, крылся в абсолютной лояльности Сталину. Когда последний организовывал для своего окружения грандиозные пьянки в надежде выявить таким способом тайного врага, Маленков упивался до бесчувствия. Хотя, как выяснилось впоследствии, ненавидел алкоголь, после смерти Сталина сам перестал пить и позакрывал в стране распивочные, породив тем самым печальный обычай пить водку “на троих” в подворотнях.
Звездный час для Маленкова наступил в тот момент, когда умирающий Сталин из всех приближенных одному ему пожал руку. С этого момента почти целый год Маленков стоял во главе государства, пока у Хрущева не освободились руки вытащить бразды правления из слабых маленковских рук. Власть тот отдал практически без сопротивления и, может быть, даже, подобно всякому “Эпикуру”, с тайным облегчением, освободившегося от непосильной ноши, человека. Во всяком случае, вернувшись домой после низвержения с Олимпа, он сказал обеспокоенной родне одно: “Все остается по-старому”. Судя по этому высказыванию, Маленков даже не заметил, как из кресла первого лица в государстве, упал в кресло просто министра, событие, которое, будь он мало-мальски честолюбив, конечно же, было бы воспринято трагически. Для Маленкова же действительно все осталось по-прежнему, поскольку на тот, по западным меркам, скромный комфорт, которым располагал он и его родня до свержения, никто не посягал (1-я Физика+4-я Воля).
Заканчивалась государственная карьера Маленкова на посту директора Экибастузской ГРЭС. И вот что примечательно: местный обком как-то обьявил ему выговор “за панибратство с рабочими”, что ни покажется для нас удивительным, если вспомнить Эпикура, за ровню державшего себя даже с рабами и пускавшего в свой философский сад всякого, кто ни придет.
СИНТАКСИС ЛЮБВИ (Раздел третий)
ВВЕДЕНИЕ В “СИНТАКСИС ЛЮБВИ”
У Плутарха в “Наставлении супругам” приведен один любопытный старинный анекдот. Звучит от так: “Римлянин, которого друзья упрекали за то, что он развелся с целомудренной, богатой и красивой женой, выставил вперед ногу и сказал им: “На вид этот башмак тоже красив и ничуть не изношен, но никто не знает, где он мне жмет!”
Сходно звучащую байку рассказывали про Куприна. Говорили, что на вопрос, как ему живется спустя полгода после свадьбы, он будто бы отвечал: “Хорошая жена, как разношенный сапог, ее не чувствуешь.”
На первый взгляд, ничто, кроме темы и “обувной” метафоры, оба рассказа не объединяет. Но на самом деле это не так. В обоих рассказах явно и тайно присутствует знак беды. Древний римлянин слишком остро ощущал близость своей супруги, Куприн совсем ее не чувствовал. Но, независимо от степени комфортности ситуации, оба засвидетельствовали в своих высказываниях наличие какого-то изъяна в семейной жизни, пусть и по-разному ощущаемого.
Бог ведает, где и кто заключает за нас браки, но осознанное или бессознательное ощущение неблагополучия в семейной жизни так широко распространено, что очевидным делается одно: они заключаются где угодно, только не на небесах. Гигантский процент брака (извините за невольный каламбур) попросту исключает божественный промысел.
Многим женитьба представляется самым грандиозным в их жизни обманом или самообманом. И самое прискорбное, что по сути так оно и есть. Мы настолько не сведущи в механизмах формирования нашего и чужого внутренних миров, в системе, обуславливающей взаимное притяжение или отторжение, что едва ли не в ста случаях из ста с азартом мчимся на лживый звук охотничьего манка и убеждаемся в своей ошибке обычно лишь тогда, когда оказываемся на линии смертельного выстрела.
В литературных кругах первой половины XIX века любили зубоскалить по поводу брака Белинского. О жене его говорили, что “выходя замуж, она была уже зрелых лет, насквозь болезненная и с нервической дрожью во всем теле. Движения ее были угловаты и лишены всякой грации. Мария Васильевна, следившая за русской журналистикой, привела Белинского в совершенный восторг рассуждениями, вычитанными из его же статей. Повторенный ею урок он принял за проявления собственного развития; он увлекся страстно, как вообще был склонен увлекаться идеалами собственной фантазии…” и женился. Разумеется, даже такой восторженный человек, как Белинский, не мог заблуждаться бесконечно, истина со временем открылась во всей своей страшной наготе и, вполне вероятно, отчасти приблизила преждевременную кончину знаменитого критика.
История женитьбы Белинского, на первый взгляд, выглядит курьезом, но на самом деле курьезно в ней лишь то, что источник заблуждения Белинского лежит на поверхности и виден невооруженным глазом. Чаще причины обмана и самообмана бывают скрыты так глубоко, что остаются тайной не только для сторонних наблюдателей, но и для самих участников брачной драмы.
Перечислить все источники взаимного напряжения нет никакой возможности, поэтому приведу только одно, кажущееся парадоксальным, но верное наблюдение Лабрюйера, согласно которому им может стать даже то, что в обществе принято считать добродетелью. Он писал: “Клеант — благороднейший человек, и женился он на превосходной, очень разумной женщине; каждый из них украшение и гордость любого общества. На свете редко встречаются столь порядочные и учтивые люди, но… завтра они расстаются: у нотариуса уже готов акт о раздельном жительстве. Очевидно, иные достоинства несочетаемы, иные добродетели несовместимы.”
Кроме всего прочего, у Лабрюйера верно указан нерв проблемы — сочетаемость. Благополучие или неблагополучие совместной жизни зиждется не на условных категориях типа: “порок”, “добродетель” и т. п. — а на сочетаемости или несочетаемости суммы психических свойств одного индивидуума с суммой психических свойств другого.
Однако что же это за “фата моргана” такая, что, суля человеку неземные блаженства в обществе избранника (цы), так жестоко в конце концов обманывает его? В большинстве случаев ответ на этот вопрос будет один: любовь. Любовь — едва ли не всем известное, но неуловимое, бессчетно раз анализируемое и все-таки не дающееся в руки исследователей, чувство. И поскольку тему любви к новым никак не отнесешь, то, думаю, не будет большого греха, если в давний спор о ее природе внесу еще одну маленькую, но свою лепту.
Прежде уже говорилось, что любовь тесно связана с Эмоцией и о приходе ее человек узнает по силе испытываемых и наблюдаемых переживаний. Поэтому “романтик” с его избыточной 1-й Эмоцией как бы рождается влюбчивым и потенциально любимым, тогда как “сухарь” с его язвой по 3-й Эмоции — наоборот, как бы изначала не расположен к влюбчивости и к возбуждению страстей. Таким образом, природа по одной только эмоциональной функции, казалось, автоматически распределяет: кому любить и быть любимым, а кому нет. Все было бы именно так, если бы Эмоция являлась по-настоящему автономным и исключительным источником такого сложного чувства, как любовь. На самом деле, ощущаемое и наблюдаемое бурление чувств не существо, а производное от любви.
Подлинная суть любви — это надежда или, лучше сказать, иллюзия, рождающаяся в подсознании изначала ущербного индивидуума, будто наконец обретен человек, в паре с которым возможно достижение отсутствующих прежде, но страстно желанных цельности, полноты бытия. Вспомним Платоновский миф об андрогинах. Согласно ему, первые люди были двуполыми существами (андрогинами), но боги разрубили их, и с тех пор каждая из отрубленных половин ищет утраченную, другую, слившись с которой, она вновь могла бы стать полноценным существом, неуязвимым, самодостаточным, гармоничным.
Собственно, миф об андрогинах — единственно верное образное выражение существа любви. Надежда искривленного индивидуума, что нашлась половинка, способная в точности заполнить все изломы его существа, стимулирует эмоциональные выбросы, плодит иллюзии скорого достижения “счастья”, т. е. достижения цельности, полноты, гармонии и даже объективности восприятия мира. Ведь как верно писал Гоголь: “У всякого есть что-то, чего нет у другого; у всякого чувствительней не та нерва, чем у другого, и только дружный размен и взаимная помощь могут дать возможность всем увидеть с равной ясностью и со всех сторон предмет.”
Говоря о том, что любовь — производное от надежды изначала ущербного индивидуума заполнить другим существом “щербину”, излом своей натуры, достигая тем цельности и неуязвимости, нельзя пройти мимо проблемы существа той “щербины”, что гонит одного человека к другому.
Если взглянуть на дело через призму психе-йоги, то станет очевидным, что Первая функция, избыточная и результативная, ни в дополнении, ни в партнере не нуждается.
Иные запросы у Второй функции. Она испытывает потребность в партнере, но не от скудности; просто процесс ей дороже результата, а полнокровного процесса без партнера не бывает. Вторая не любит, а жалеет. Но не даром на Руси в старину слово “жалеть” было почти синонимом слова “любить”. Есть какая-то притягательная, непонятно откуда берущаяся сила в слабости, и сладость в жалении тоже есть. Поэтому можно сказать, что пусть не к любви, так к жалости Вторая функция очень склонна, хотя к горячечной страсти не расположена никак и чувство, которое она обычно испытывает к партнеру, трудно характеризовать как любовь.
Остается Третья функция. И вот здесь в своих поисках мы должны остановиться. Третья отвечает всем необходимым условиям: она процессионна и потому заинтересована в наличии партнера и она же ущербна, ранима и потому нуждается в дополнении, развитии и защите. Именно Третья функция, какова бы она ни была: Эмоция, Логика, Физика или Воля — склонна более других стимулировать поиск пары. Короче, не станем далее хитрить и сразу признаемся, что единственной в буквальном смысле слова эрогенной функцией является Третья. Только она, по слабости своей и уязвимости, способна горячить кровь, плодить иллюзии, делать желанным и радостным самообман.