Полуподвальное окошко. Тело мертвого смотрителя.
Попасть в подвал можно было двумя разными путями – из дома и снаружи, через дверь возле входа в бывшее женские общежитие, под мужским, как помнил Генри, располагалась прачечная. Не желая медлить, он поспешил туда и только по пути вспомнил, что дверь наверняка заперта, а ключи вроде бы забирал себе Масамуне. Однако замок был всего лишь наброшен на петли, хотя то, что его запирали, Генри помнил прекрасно. Кому же понадобилось его отпирать?
Эта часть цокольного этажа еще во времена «Дзюсан» использовалась в качестве кладовки для ненужных вещей, тех, что пока не хотели поднимать на чердак, а выкинуть было жалко. Сората велел прибраться тут, но, кажется, почти все осталось на месте. Правда, пылью пахло уже не так сильно. Каменные ступени, ведущие вниз, подметены и местами отреставрированы, насколько позволяло разглядеть скудное освещение. Дальше и оно почти исчезло. Генри держался за стену, пока свет снова не возник – узкие лампы под потолком, тогда же стало видно, что коридор закончился. Чуть дальше, за полу пустыми стеллажами и грудами старой мебели, положили труп. Тело, поправился Генри. Говорить «труп» считалось неприличным по отношению к покойнику. Впрочем, едва ли Отоя-сан возразил бы что-то против, поскольку совершенно точно был мертв, причем, возможно, задолго до своей смерти. Генри включил лампы, но света все равно было недостаточно, и белая кожа смотрителя окрасилось мрачными тенями, делающими его лицо похожим на череп. От тела почти не исходило запаха, но Генри все равно наклонился, чтобы убедиться – запах все-таки есть, чуть сладковатый, еще не успевший превратиться в гнилостную вонь тухлого мяса. Отоя пропал сутки назад, но судя по запаху, прошло в разы больше времени, возможно, трое или даже четверо суток. Дни стояли холодные, так что распад начался не сразу. Но как тело лишилось души? Почему Генри не смог почувствовать ее присутствие на острове? Был лишь один способ узнать это – еще раз погрузиться на теневую сторону.
С каждым разом переход давался все легче и легче. Воздух «поплыл», меняя очертания предметов и делая мертвое живым, а живое – мертвым. Генри посмотрел на свою полупрозрачную ладонь, чтобы проверить, получилось ли, и сквозь нее просачивался свет. Странно ощущать себя призраком, к такому нельзя привыкнуть. Генри огляделся, но не заметил особых изменений, потом снова вернулся к трупу. Обычно удавалось заметить легкое свечение, исходящее от тела. Это был след, по которому можно найти отделившуюся от него душу, но тело Отои оставалось просто телом. Генри прикоснулся к нему, однако ладонь прошла сквозь, даже не ощутив сопротивления.
И вдруг смотритель открыл глаза.
– Черт! – Генри отшатнулся и едва не упал. Сложно вообразить, ударился бы он при падении или ничего не почувствовал, проверять все равно не хотелось.
Отоя медленно поднялся и, не сводя с Генри пустых мертвых глаз, сел на ящиках, служивших его ложем. Макалистер попятился. Покойник встал на ноги и, покачиваясь под порывами невидимого ветра, следил за каждым его движением.
Генри сделал еще один шаг назад.
– Опять сбежишь? – спросил труп голосом Сакураи Кику, и ноги Генри примерзли к полу. В мертвых глазах по-прежнему не было ни проблеска разума, но этот голос… Эти интонации, вызывающие в памяти раздражение вперемешку с полу забытым образом маленькой женщины с красными губами. Ошибки быть не могло, только была ли это Кику или что-то пыталось выдать себя за нее?
– Ты вечно убегаешь, как будто это спасет тебя от выбора. Далеко не убежишь, Макалистер…
Голос затих, как будто пленка подошла к концу. Генри слышал только свое дыхание, со свистом вырывающееся из легких и выдающее его с головой. Он жив, а все вокруг него – тени и тлен.
– Генри?
Вновь новый голос, на этот раз от него по спине пробежали ледяные мурашки. Его нельзя не узнать, нельзя забыть.
– Лилли?
– Почему ты бросил меня, братик? Ты совсем-совсем меня не любил?
Генри уже не видел перед собой плавно покачивающийся на деревянных ногах труп с тонкой, как бумага, белой кожей, обтягивающей череп. Он видел свою маленькую мертвую сестричку.
– Лилли… Лилли, это неправда. Я…
– Мне было больно, Генри. Они делали мне очень больно. Они резали мое тело, а потом бросили в яму. Засыпали землей. Мне было страшно, Генри. Земля такая тяжелая, такая холодная. Почему ты не лег рядом со мной?
– Ты мертва, Лилли, – прошептал Генри, и соленые капли сорвались с ресниц и покатились по щекам.
– Да, я мертва. А все потому, что не дождалась тебя. Где ты был, Генри? Где ты был, когда комья земли падали на мое тело? Она забивалась мне в рот, смешивалась с кровью. Мне было так страшно умирать без тебя. Вернись ко мне, останься со мной. Мой брат.
Генри сморгнул. Мутная пелена рассыпалась градом слез, но зато пропало наваждение. Макалистер тряхнул головой.
– Ты не Лилли. Она бы ни за что не позвала меня за собой.
Он развернулся, чтобы уйти, но не смог.
Стена и дверь в ней исчезли в холодном ярко-рыжем пламени. Он горел беззвучно, то поднимаясь, то оседая до самого пола, и прогорел за считанные секунды. На черном пепелище белели кости, не тронутые голодным пламенем.
– Ты вернулся, сынок?
Мамин голос уже не ласкал сознание, и Генри поспешил напомнить себе, кто он и где находится.
– Я хочу тебя обнять, мы так давно не виделись, мой маленький Генри. Твой отец тоже ждет тебя. Почему ты так долго не возвращался домой?
Генри зажал ладонями уши, но тихий голос проникал прямо в мозг.
– Мы все тебя ждали, Генри, я ждала. Но ты так и не пришел. Ты даже не видел, как меня хоронили.
– Я ненавижу тебя, брат.
– Ты не можешь быть моим сыном.
– Ты предал нас.
– Трус.
– Проклинаем.
– Мы проклинаем тебя.
Голоса слились в один, слова – в не различимую массу, в белый шум, давящий на нервы. Генри сильнее сжал голову, но это не помогало, и яростные крики мертвых душ вонзались в нее раскаленными иглами. Он не заметил, как под тяжестью этого жуткого давления опустился на колени, перед глазами все плыло – то это призрачное пепелище, то мрачный подвал, то светлая кухонка его родного дома, то низкие своды шахты, в которой погиб отец. Все, перед кем Генри виноват и кого не сумел спасти, пришли, чтобы мучить его. Чтобы его добить, оставить здесь навсегда.
– Ты никому не нужен, – шепнула на ухо Сакураи, обольстительно и сладко до зубной боли. – Так и сгинешь тут один. Никчемный верный пес. Как я не смогла стать счастливой, пока была жива, так и ты не сможешь. Никогда. Никогда. Никогда…
Это короткое слово, рубленое как удар с плеча, било Генри по больному. И нельзя было от этой боли спрятаться. На этот раз теневая сторона своего не упустит.
– Генри.
Макалистер ниже наклонил голову, боясь смотреть в глаза новому призраку, но тот был настойчив.
– Генри, взгляни на меня. Это я. Генри. Генри!
Нет, это невозможно.
Макалистер медленно поднял голову и открыл глаза.
– Нет, – прошептал он неверяще. – Нет. Ты… Ты же еще жив. Ты не мог умереть.
Сората сидел на коленях перед ним и с беспокойством заглядывал в глаза.
– Но я мертв, Генри. Ты дал мне умереть. Мой жестокий добрый Генри. Твоя доброта убила меня.
Генри опустил взгляд в пол и увидел, как из-под Сораты расползалась отвратительно красная лужа, густая и вязкая. Она блестела как масло, но это была кровь.
– Я мертв, – с мягкой улыбкой повторил Сората. – И теперь мы всегда будем вместе, ты и я. Разве ты не этого хотел? Я буду твоим лучшим мертвым другом, мой Генри.
– Это неправда! – закричал Макалистер. Кровавая лужа коснулась его, но он ничего не чувствовал, кроме отупляющего ужаса. Он сковывал его ледяным панцирем, не давал пошевелиться. Быть может, так и наступает смерть. Тихо, как сон, под убаюкивающий напев колыбельной.
Клонит ко сну
Ивы плеть молодую,
Но будет рассвет.
Сората хорошо пел. Генри хотелось положить голову ему на колени и, наконец, расслабиться.
Вольная птица
Клетку покинет свою.
Осень пройдет.
И вот уже все голоса, кроме одного, стихли, и колыбельная на чужом языке уносила Генри прочь отсюда, в продуваемую всеми ветрами долину Глен-Мор. А еще он бы показал Сорате, как поднимается солнце из-за горной гряды. Ему бы понравилось. Точно понравилось. Розовое и голубое, и четкие контуры острых пиков, из-за которых пробиваются первые солнечные лучи. Генри протянул руку, чтобы почувствовать их ласковое тепло, но никак не получалось дотянуться, и холод продолжал обволакивать его.
А потом все резко закончилось.
Тело подбросило вверх и обрушило вниз, на ледяные каменные плиты. Щека чувствовала каждую неровность пола. Генри резко вскочил, боясь испачкаться в крови, но лужи не было, как и пепелища и скелета его матери. Старый подвал освещался слабым электрическим светом, и на фоне открытой двери стоял Сората. Генри потер глаза, картинка потемнела, показывая теневую сторону, еще дымящуюся отгоревшим пожаром. И в ней Сората тоже был, такой же настоящий, как и в реальности. Если это не очередная шутка озлобленных духов, то Генри просто не понимал, что это.
– Если ты немедленно не придешь в себя, я тебя побью, – дрожащим от нервов голосом сказал Сората и добавил увереннее, справившись с собой. – И все расскажу Кейт.
Генри, наконец, сообразил, что вернулся обратно в мир живых. Здесь не пахло умирающими лилиями и трупы не разговаривали чужими голосами. И вообще труп лежал на своем месте, где его и положили.
– Генри? Ты в порядке?
Макалистер бездумно глядел на него какое-то время, а потом спросил:
– Ты жив?
– Конечно да. Что за странный вопрос, – Сората протянул руку. – Ты меня пугаешь. Давай уйдем отсюда?
Его ладонь была чуть теплой, но совершенно точно принадлежащей живому человеку, не подделке с теневой стороны. Генри взялся за нее и поднялся на ноги, к слову, довольно плохо его державшие.