— Такие датчики никогда не фиксировали сигму, — сказал Гедимин. — С чего им в этот раз её заметить?!
Впрочем, лёгкий, почти невесомый прибор не мешал сармату в работе, и вскоре он вообще забыл об устройстве, приклеенном к запястью, — он разбирал ирренциевый реактор, и это занимало его полностью. Полые плутониевые стержни были отделены и разрезаны на куски, удобные для переработки; затем Гедимин отделил ирренциевую часть. Её можно было бы оставить, но сармат уже задумал новый эксперимент, и для его старые стержни не подходили. Ирренций отправился на переработку первым, и Гедимин, держа тонкостенные трубки в руках, снова чувствовал растекающееся по ладоням тепло.
— Ты бы упрочнил поле, — сказал ему Хольгер, когда весь ирренций отправился в дробилку, и можно стало снять защиту. — Он сильно жжётся?
Гедимин качнул головой.
— Нет. Это даже… приятно.
— Что-то странное с этим металлом, — пробормотал Хольгер, глядя на монитор. — Ну, тут всё хорошо, можешь нести плутоний. Тебе цифры полностью или по стержням?
— Раздели по стержням, — попросил Гедимин. — Буду приносить их по одному.
… - Восемьсот двадцать пять граммов за месяц, — подытожил Константин. — Семь с половиной процентов выработки. Дополнительные слои оказались кстати. Будешь добавлять новые?
— Этих хватит, — отозвался Гедимин. — Внутри слишком сильное излучение. Теперь я возьму меньше ирренция, более тонкие стержни. Двухсот семидесяти граммов мне хватит.
— Бери, — кивнул Константин. — Думаешь, выработка не упадёт?
— Проверю, — пожал плечами сармат.
— Датчики! — спохватился Хольгер и протянул руку к его запястью. — Прибор на месте?
Он отобрал у Гедимина записывающее устройство и унёс к себе на стол, но через несколько секунд отложил его и повернулся к сармату.
— Ничего.
— То есть?
— Температура не менялась, — сказал Хольгер. — Точнее, менялась… небольшой нагрев из-за задержки воздуха под полем. Но ничего сверх этого нагрева. Похоже, это твоё тепло не фиксируется датчиками.
Гедимин кивнул.
— С сигмой всегда так. Непонятно, как я могу её чувствовать.
Хольгер задумчиво посмотрел на связку датчиков.
— Видимо, сигма действует напрямую на нервные окончания. А это довольно интересно, Гедимин… Тот учёный, Энтони Рохас, получил проблемы с нервной системой из-за облучения? Даже поражение головного мозга?
Ремонтник покосился на свои руки. Небольшое воздействие на нервные окончания в ладонях никак не могло зацепить мозг… но, в конце концов, сигма-излучение распространялось во все стороны, а защитное поле не мешало ему — ни на ладонях, ни на голове. «А странно, почему все ощущения сосредоточены в руках,» — подумал сармат. «Никогда не чувствовал этого тепла на груди или на лице.»
— Интересно, что мне никогда не жгло лицо, — сказал он, не дослушав Хольгера. — А излучение должно было задевать всё тело. Но тепло было только рукам.
— Да, тут есть над чем подумать, — кивнул Хольгер. — Непростое излучение… Тут привлечь бы радиобиологов…
Из-за стола Константина донеслось фырканье.
— Хотите стать подопытными? Не советую. Не знаю, на что там действует сигма, но когда начнут это выяснять — первым делом, Гедимин, тебя вскроют. Скорее всего — живьём.
Ремонтник вздрогнул.
— У Ведомства что, нет радиобиологов, которые не вскрывают сарматов живьём? — повернулся к Константину Хольгер. Теперь зафыркал и Линкен — научные разговоры его не интересовали, но тут он подошёл ближе.
— Правда, держись от биологов подальше, — посоветовал он Гедимину. — Мигнуть не успеешь, как распотрошат. Научное любопытство, мать их колба…
— Кронион, — медленно проговорил Хольгер. — Вот он бы нам сейчас был полезен. Гедимин, ты давно с ним не переписывался?
Ремонтник покачал головой.
— С ним не связаться. Возможно, он мёртв.
…С озера Гедимин вернулся затемно — после работы над новым реактором сам сармат нуждался в охлаждении сильнее, чем плутониевые стержни. Он плавал и лежал на камнях у восточного берега так долго, что все сарматы успели разойтись; в бараке уже полчаса как отзвучал отбой, но едва сармат успел войти в комнату, как в коридоре послышались быстрые шаги, и кто-то постучал в дверь.
— Джед, ты на месте?
— Гедимин, — буркнул ремонтник.
— Сегодня ты припозднился, — Кенен, переступив порог, широко улыбнулся. — Чем дальше, тем труднее тебя застать. Снова научные изыскания?
— Тебе что надо? — спросил Гедимин, недовольно щурясь. Учётчик пришёл без смарта и не принёс с собой миниглайд — значит, речь шла не об очередной поломке, и это настораживало сармата.
— Да, сегодня ты общаться не настроен, — вздохнул Кенен. — Хольгер тоже. Может быть, ты договоришься с ним быстрее? Я предложил ему очень выгодное дело, а он прогнал меня. Невежливо так обращаться с друзьями!
Гедимин хмыкнул.
— Давно вы друзья?
— Не надо так, Джед, — Кенен на секунду перестал улыбаться. — Ваша дружба мне очень дорога. Я говорил с Хольгером о редкоземельных металлах. Он где-то нашёл хороший источник тербия, неодима и диспрозия. А я бы мог перепродавать часть реагентов. Хольгер к таким делам неприспособлен, а мне несложно — всего-то за половину выручки. Если ты мне поможешь, я поделюсь с тобой… большой тюбик горчицы с каждой продажи, а?
Он посмотрел Гедимину в глаза и осёкся.
— Джед! Я пошутил. Буду отдавать тебе пять койнов. Практически ни за что.
— Отстань от Хольгера, — ровным голосом сказал ремонтник. — Не хочет продавать — не лезь.
— Но это же глупо! — возмутился Кенен. — У него много. Даже есть запас. Ну что ему делать с реагентами?! А так он скопил бы на миниглайд. А то и на глайдер. Вы все — учёные, инженеры, сколько можно жить хуже последнего шахтёра?!
— Не знаю, о чём ты, — Гедимин шагнул вперёд, оттесняя учётчика к двери. — Хольгер тебе сказал, что ничем торговать не будет? Сказал. Вот и иди.
Он закрыл дверь на задвижку и лёг. Кенен уже в коридоре рассказывал что-то о выгодности сделки, но тут послышался голос потревоженного Линкена, и учётчик резко замолчал. Гедимин ухмыльнулся и закрыл глаза.
— Двадцать пять граммов на килограмм плутония? Думаешь, этого хватит? — Хольгер с сомнением смотрел под защитное поле. Оно ещё было непрочным — всего два неуплотнённых слоя; внутренний был покрыт зелёной рябью, до внешнего дотягивались только сигма-лучи, оставляя причудливые красные разводы, время от времени изменяющие форму и расположение.
— Надо проверить, есть зависимость от количества ирренция или нет, — сказал Гедимин, закрепляя в пазах ещё один полый стержень, с более толстыми стенками, массивный и горячий на ощупь. Плутониевые цилиндры пока не нуждались во внутренней прослойке для прочности, а вот ирренций уже пришлось раскатывать по поверхности рилкаровой основы, иначе он сминался и рвался под собственным весом.
— Если всё пойдёт как надо, будет достаточно грамма для затравки, — сказал сармат, сверяясь с монитором. Температура в ещё не собранном реакторе уже медленно росла — поле не выпускало тепло наружу, генераторный плутоний, как ему и положено, нагревался, охлаждение ещё не подключили.
— Один грамм? Сусальная фольга из ирренция? — Хольгер усмехнулся. — Не забывай дезактивировать оборудование, Гедимин. Твои станки в темноте, наверное, уже светятся.
…Красный светодиод над запечатанной дверью мигнул и погас, секунду спустя зажёгся ещё один. Гедимин навалился на створки, пытаясь их сдвинуть, но они не стронулись с места и на миллиметр.
— Близко не подходите, — предупредил он Ангуса и Хильду, с опаской наблюдающих за ним из открытого реакторного отсека. — Особенно если что-то услышите — грохот или шипение… «Арктусы» запечатают люк, если что-то расплавится — наружу не выйдет.
— Всё пугаешь операторов? — ухмыльнулся Константин, терпеливо дожидающийся его у лестницы. — А они потом болтают в городе. Ещё не слышал, что там о нас говорят?
— Пусть болтают, а облучаться им незачем, — буркнул Гедимин. — Хольгер, ты за реактором присмотришь? Я его в этот раз вообще не увижу…
— Не бойся, атомщик, — химик погладил его по плечу. — Я поглажу за тебя защитное поле. Вам с Константином хватит работы на станции.
— Гедимин уже, небось, забыл, что ему завтра на станцию, — хмыкнул командир «научников». — Если пойдёт в ангар, ловите и разворачивайте!
…Гедимин выбрался из воды и хотел лечь на прошлогоднюю траву, но отвлёкся на шум проезжающего по аэродрому погрузчика. Их сегодня согнали со всего Ураниума; весь Шахтёрский аэродром был оцеплен предупреждающими лентами и кишел охраной, глайдеры, возвращающиеся с рудников, отгоняли на северную площадку. Вдоль берега, за опустевшей стоянкой, оставили узкий проход для сарматов, но и по нему нельзя было подойти к зданию аэропорта. Рядом стоял огромный транспорт — эдмонтонский барк, и к нему съезжались одна за другой нагруженные платформы. На одну из полос, не занятых барком, снижался глайдер со знакомым угловатым символом на борту; коснувшись полосы, он спрятался за большим транспортом.
— Опять макаки заняли весь аэродром, — раздражённо вздохнул Иджес. Солнце ушло, и сармат слегка посинел от холодного ветра, но ложиться в укрытие не хотел — глайдеры, проезжающие мимо, постоянно ему мешали. Гедимин, обнаружив отсутствие источника тепла, начал одеваться, но вполглаза следил за восточным краем аэродрома. Глайдеры, съезжающиеся на разгрузку, приходили не с севера, что было бы привычно, — они выныривали из лесного массива на юго-востоке. Там, как знал Гедимин, не было никаких заводов — только небольшие строения, в которых жили приезжие с материка, и одноэтажный комплекс, отведённый под базу Академии Космофлота.
Мимо проехала ещё одна платформа, накрытая полосатым брезентом. На её краю стоял человек в пехотной броне, окрашенной в цвета Академии. Ещё двое, по виду — курсанты, шли рядом. Гедимин посмотрел на эдмонтонский барк — нос корабля закрывал обзор, но можно было увидеть начало строя — несколько человек в комбинезонах курсантов выстроились вдоль барка и чего-то ждали.