Конечно, ежедневное сакэ доступно не многим ками, как, впрочем, и людям, находящимся под их патронажем. Это угощение праздничное, когда количество подносимых блюд может доходить до 75. А так рис, вода, соль да еще иногда веточка священного дерева сакаки — вот обычное будничное меню.
Если вас интересует прозаический вопрос, куда же все поднесенное ками потом девается, ответ на него прост — съедается и выпивается на совместной трапезе.
Именно в этом заключается главная особенность едоприношения в синто — поднесенная японским божествам еда съедается потом людьми. Считается, что, будучи поднесенной ками, еда «заряжается» божественными добродетелями(миицу), которые таким непосредственным образом передаются людям. Во время больших храмовых праздников еда, поднесенная ками в самом начале, торжественно поедается в конце полноправными участниками торжеств. Это пиршество, становящееся по мере убывания «божественного сакэ» все более шумным, является тем не менее одним из главных элементов религиозной церемонии. В пирующих божественная добродетель входит не только через желудок. Считается, что и ками, в честь которого устроено это празднество, сам незримо присутствует здесь же. Мистическое единение ками и его подопечных — вот часто забываемый истинный смысл пиршества, о чем свидетельствует, на мой взгляд, и название этого важнейшего составляющего элемента празднества — наораи. Ведь оно состоит из двух элементов — уже известного нам «выпрямления-исправления» (наору) и аи, что значит "встреча, единение". «Единение с ками и членами общины для выпрямления», то есть для исправления случившихся отступлений от нормы — «кривостей» — вот как может быть истолковано значение слова наораи, хотя общепринятым является толкование, указывающее на более прозаическую функцию этого мероприятия. Ведь наораи — это еще и разговение после требуемого для непосредственных участников священных церемоний воздержания и поста (ими). Наораи в таком истолковании — это когда люди собираются (ау) для того, чтобы «вернуться к прежнему» (наору), то есть к обыденной жизни, прерванной священным временем празднества с его особыми требованиями и условностями. Но в наши дни, со вздохом комментируют блюстители старины, и этот более прозаичный смысл праздничного вкушения еды забывается и утрачивается. Наораи уже часто не воспринимается как важнейший элемент религиозного обряда, а превращается в обыкновенную пирушку после главного события, скажем, как банкет после научной конференции, хотя некоторыми участниками академического сообщества именно эта часть мероприятий и почитается (иногда не без основания) важнейшей.
Однако вопрос о том, что действительно является главной составляющей религиозной церемонии и какой смысл она имеет для участвующих в ней, не столь однозначен, как могло бы показаться на первый взгляд. Это касается не только синто, но и других конфессий, в том числе и христианства. Как заметил один из современных американских религиоведов У. Руф, миряне, участвующие в религиозном празднике, склонны подчеркивать социальные функции ритуала (повод пообщаться, снять напряженность в общине и т. д.), тогда как священнослужители акцентируют именно религиозно-обрядовую сторону, правда не слишком настаивая на ней, чтобы не распугать прихожан, которые вообще могут не знать «истинной» подоплеки происходящего.
Особенно это характерно для синто, где, как и в любой другой общинной религии в отсутствие четко сформулированного учения (кредо), религиозные обряды (культ) часто сами по себе являются главным, а порою и единственным носителем информации о священном. Символическая природа обряда нуждается в интерпретации, однако эта интерпретация далеко не всегда нужна для принимающих в нем участие. Им хорошо и без объяснений. Участвующие в обряде получают представление о священном не в виде четко сформулированных догм, а как бы пропитываясь духом почитания ками, проникаясь благоговением от сопричастности к чему-то необычному, не понимая, но переживая его.
Попытки систематического объяснения синто стали делаться гораздо позднее, с проникновением в Японию чужеземных веяний. Сначала это был буддизм, и первые теоретики синто использовали понятия и термины буддизма для толкования родной веры. Потом то же самое произошло с конфуцианством и неоконфуцианством, чей язык особенно часто звучал в синтоистских трактатах XVIII–XIX вв. С приходом в конце XIX в. западных идей арсенал теоретиков синто обогатился и всеми достижениями европейского философствования. Но и поныне, как и прежде, участие в ритуале, в мацуру, является основной формой передачи синтоистского мировоззрения, оставляя «ученые» книги самим ученым, иностранцам и тем, у кого, как пишет в учебнике для священников синто профессор Уэда, «нет внутреннего ощущения» этой веры.
Однако поскольку мы по воле случая относимся по крайней мере к одной из вышеперечисленных трех категорий, то вынуждены прибегать к систематическому изложению и «понимать», неизбежно лишая себя прелести «чувств». Поэтому к такому вдохновенному событию, как служение ками (мацуру), мы вынуждены прилагать весь холод рацио, лишь изредка позволяя себе всплески эмоций.
Важнейшим элементом ублажения ками, как, впрочем, и любого смертного, являются подарки. Но если еда является основой жизнедеятельности, без которой и дня без мучений не прожить, то подарки — дело особое. Как и людям, их дарят ками только в особых случаях, по праздникам. Однако это очень важный элемент почитания ками. «Уложения годов Энги» чуть ли не наполовину состоят из тщательного описания того, что, как и по каким случаям дарить тому или иному ками. Эти перечни настолько подробны, что напоминают бухгалтерские книги. А ведь в те времена и быть иначе не могло. Точно так же, как и чиновники, получающие вознаграждение в точном соответствии со своим рангом и званием, ками, как мы помним, имели свои знаки отличия, присваиваемые государем.
Ситуация эта покажется довольно странной, если мы не учтем того, что и сам император был особой божественной, прямым потомком богини Аматэрасу, а потому и своего рода начальником для многих ками более низкого ранга. Если своим божественным предкам и главным ками император подносил дары с благоговением, то дарения божествам рангом пониже имели оттенок вознаграждения за исправную службу. И тут ошибиться было нельзя — точно так же, как каждый чиновник получал свою плату в соответствии с занимаемой должностью и рангом (невозможно представить, чтобы низший получил больше или лучше высшего, за исключением особых случаев, конечно), каждый ками вознаграждался строго согласно своему официальному статусу и важности повода. Одним из важнейших видов подношений были ткани. Ведь ками надо не только кушать, но и одеваться, подобно обыкновенному чиновнику. И как государев слуга мог носить одежду лишь определенного качества и цвета, определяемых его рангом, так и ками получали строго установленные виды тканей. Все это в полной мере касалось и других подношений, включая «жилье», которое строили для бога: сановному — побольше, ками низкого звания — поменьше, при этом размеры и качество материала строго оговаривались. Эти бесконечные перечисления делают чтение «Уложений годов Энги» столь же занимательным, как изучение табели о рангах, но, к счастью, редкими вкраплениями сохранились менее «бюрократизированные» описания того, что подносилось ками. Вот одно из них:
Говорю смиренно перед царственными богами священного риса.
Этот поздний рис священный, что даруют боги царственные,
этот поздний рис священный, что собирают, —
и с локтей пеной вода стекает,
и спереди к ногам грязь прилипает, —
в восемь связок колосьев, пышных колосьев,
коли даруют боги царственные,
то первые колосья —
в тысячу метелок, восемь сотен метелок
подношениями разложив, славословия вознесу.
Верхушки сосудов высоко вздымая,
утробы сосудов наполнив, рядом поставлю —
и соком, и метелками хвалы вознесу.
В Равнинах Великих Полей растущее — сладкие травы, горькие травы;
в Равнинах Синих Морей живущее —
с плавником широким, плавником узким,
до водоросли морской, водоросли прибрежной;
одежду священную —
яркое тканье, блестящее тканье,
мягкое тканье, грубое тканье —
этим хвалы вознесу.
Перед царственными богами священного риса —
коня белого, вепря белого, петуха белого —
подношенья всех видов и образов выставив,
драгоценные дары божественного внука подношу вам,
и пусть хвалы вознесутся, — так возглашаю.
Приведенный выше текст взят из молитвословия (норито), с которым обращаются к богам во время первого из череды синтоистских календарных празднеств — Праздника испрашивания урожая. Происхождение самого слова норито обычно объясняют, возводя его к глаголу нору, которым обозначалась речь, произносимая высшим по положению при обращении к низшим. В самой синтоистской традиции утверждают, что первые норито были словами самих ками, обращенными к людям. Однако ни одного такого «изначального» норито не сохранилось. Дошедшие до нас 24 древнейших норито[47] с которыми мы теперь имеем возможность полностью ознакомиться, являются текстами, произносимыми либо государем, либо, по его поручению, уполномоченными священнослужителями. Исходя из того, что все они так или иначе являются обращением к богам либо обращением священнослужителей к государю (их выделяют в отдельный жанр «добротословий» —