ками».
Если под покровительством ками находится несколько общин, что бывает отнюдь не редко, особенно если ками знаменит и почитаем, божество нисходит в микоси или даси, принадлежащую каждой из этих общин. Ведь тама божества, как мы помним, может бесконечно делиться, по выражению Е. А. Торчинова, «голографически», то есть сохраняя в любой своей части исходную полноту и целостность. Завершив обход или объезд своей территории, эти празднично разряженные паланкины, обычно хранящиеся на территории святилища в специальных помещениях, выстраиваются и проходят парадом по главной улице поселения, привлекая многочисленные толпы приветствующих ками.
Этот «парад богов» — одна из самых зрелищных частей мацури, запечатленная на множестве снимков, ставших неотъемлемым атрибутом любого фотоальбома о Японии, наряду с горой Фудзи, гейшами, огромными ярко-красными тории синтоистского святилища Ицукусима, стоящими в море, и каменными садами дзэнских монастырей. Порою шествие происходит в определенном, установленном вековой традицией порядке, но часто устраиваются настоящие гонки — кто быстрее донесет или дотащит свое «жилище бога» до установленного места назначения и обратно до святилища или до специально отведенного временного места ночлега ками — табисё (таби "путешествие", сё — "место").
Куда девается присущая японцам сдержанность. Лица впряженных разгорячены движением и изрядным количеством потребленного сакэ. Энергия выведенного из благостного (ниги) и перешедшего в активное, буйное (ара) состояние ками передается и несущей его толпе, и азартно подбадривающим активных участников действа зрителям. Тут надо держать ухо востро — разогнавшаяся многотонная громада даси не остановится по мановению волшебной палочки.
Вообще мацури — это нарушение обычного размеренного течения жизни. Люди на время освобождаются от своих повседневных обязанностей, забывают о своем социальном статусе и сковывающих условностях. Мацури — это клапан, через который выходит пар всех накопившихся стрессов и недовольств. Каждый волен «отпустить вожжи» и предаться безудержному веселью без риска на следующее утро оказаться в перекрестье осуждающих взглядов.
Мацури — это ритуальное сотворение мира заново, которое в первой своей фазе требует возврата к изначальному состоянию хаоса и последующего восстановления привычного упорядоченного хода жизни, но уже обновленного, заряженного исходящей из ками энергией. Апофеоз достигается к ночи. Тут уж можно насмотреться на всякое. Чтобы не прослыть злопыхателем, позволю себе процитировать достаточно большой отрывок из статьи о мацури известного японского исследователя синто и главного священника святилища в Титибу Сонода Минору, рассказывающего о своих детских впечатлениях:
Но был еще один фактор, придающий мацури ощущение неловкости. Это буйство шатающихся повсюду пьяных. Если бы они были просто пьяными, мы могли бы воспринимать их именно таковыми и стараться держаться от них подальше точно так, как мы поступали с собутыльниками моего отца, которые часто приходили в наш дом и никогда не упускали возможности поссориться, если выпивали слишком много. Но что я не мог понять, так это как во время мацури некоторые мужчины, а случалось, и некоторые женщины — люди, которые в обычные дни были наиболее правильными и достойными среди всех, кого я знал, — могли отпустить все тормоза и предаться неудержному разгулу.
Особенно трудно было неискушенному уму ребенка перенести превращения, происходившие с обычно недоступной, почти божественной фигурой директора школы или молодого учителя, который в обычное время являл собой идеал ревностного искателя знаний. Во время мацури эти полубоги преображались наподобие настоящих Джекила и Хайда, снисходя до состояния буйных и вульгарных человеческих особей.
Комментарии, как говорится, излишни. Единственное, что хотелось бы подчеркнуть, это что подобное поведение характерно не только для японского, но и для всех других традиционных празднеств. Все становится шиворот-навыворот. Запрещенное становится разрешенным, постыдное — приемлемым и т. п. Объяснений такому поведению выдвинуто множество различными теоретиками, начиная от француза Дюркгейма и кончая русским Бахтиным. Только их перечисление потребует изрядного количества страниц, поэтому интересующиеся могут удовлетворить свое любопытство, обратившись к первоисточникам.
Не является это и особенностью «загадочного Востока». Все эти античные сатурналии, вакханалии, сохранившиеся в наши дни маскарад, Марди Грас и прочие развлечения западного мира, включая и славянскую ночь на Ивана Купала, отнюдь не дань темным временам, а отражение неких фундаментальных потребностей человеческого общества даже в его «цивилизованном» состоянии. Конечно, современное общество старается ввести это буйство в рамки закона, и до определенной степени это удается, но дух молодечества и лихачества, столь характерный для праздничных игрищ, продолжает жить.
Я уже упоминал о Факельном мацури, которое проходит в феврале в городе Сингу. Это одно из тех празднеств, какие в Японии относят к особому разряду — «мацури, во время которых парочка смертей — дело само собой разумеющееся». Особенность его заключается в особом методе «спускания» ками, в котором принимает участие значительная часть мужского населения, еще не утратившая азарта и желания показать себя. Празднество начинается с утреннего омовения в холодном море наиболее стойких и приверженных традиции. Температура, конечно, не минусовая, но без теплой куртки ветер пронизывает до костей. Вернувшись домой, смельчаки присоединяются к тем, кто решил первую фазу пропустить, но зато не теряет время на втором этапе. Переодевшись во все белое, участники предстоящего вечером события готовят себя к нему, потребляя еду исключительно белого цвета, к которой, несомненно, относится и рисовая бражка, известная повсеместно как сакэ. К вечеру подготовившаяся таким образом толпа, размахивая сложенными из деревянных дощечек факелами, высыпает на улицы, заблаговременно очищенные от машин. Полиция тоже наготове, причем в полном боевом облачении — шлемы, щиты, дубинки. Такое впечатление, что все готовятся по крайней мере к восстанию. При этом каждой из противоборствующих сторон известно о намерениях другой. Направляясь за благословением в храм Хаятама-тайся, одно из трех главных святилищ Кумано, находящееся в этом городе, участники мацури, обмениваясь громкими приветствиями, норовят при встрече себе подобных посильнее стукнуться приготовленными факелами.
После этого поток облаченных в белые куртки и штаны мужчин с обернутой несколько раз вокруг тела священной веревкой симэнава направляется к возвышающейся на краю городка горе, на вершине которой находится огромная скала(ивакура). Здесь-то и будет происходить главное таинство— «спускание ками» в тела этих разгоряченных мужчин, которые и принесут священный огонь в город. Хода туда простым зрителям в этот особый час нет, пропуском является само белое облачение участников. Одна за другой исчезают, как привидения, белые фигуры на темной лестнице, ведущей наверх. Некоторые из них уже нуждаются в помощи сотоварищей. Эта лестница и будет служить главной ареной предстоящего состязания — кто первым сбежит по ней в город.
Если бы это была обычная лестница, то приведенная «смертоносная» характеристика описываемого мацури могла бы показаться преувеличением, но дело в том, что ступени лестницы выложены прямо на склоне горы необработанными камнями. Крутизна такая, что при подъеме следующие ступеньки оказываются прямо перед твоим носом. Для того чтобы помочь себе руками, даже нагибаться не приходится. Нетренированному человеку уж точно раза два придется остановиться в пути, чтобы перевести дыхание и унять бешено колотящееся сердце. А при спуске стоит только оступиться, и все — почти отвесное падение с ударом через каждые 50 сантиметров об острые выступы камней.
Вот все желающие поднялись наверх, толпа внизу замерла в напряженном ожидании. Нестройный шум, доносящийся сверху, периодически то затихает, то вновь усиливается. Вдруг на вершине темной горы вспыхивает свет, он становится все ярче, расходится в стороны и превращается в зарево, освещающее вершину. «А-а-а…» — выдыхает толпа внизу, как бы вторя доносящемуся сверху и все нарастающему гулу.
Полиция приободряется и смыкает щиты, образуя живой коридор. Медики перестали пить чай в своей палатке и с сумками наперевес стоят наготове. Фотографы навели объективы. Полное ощущение приближающейся атаки неведомого воинства.
Вот и первый носитель священного огня. Он действительно мчится по отвесным ступенькам, держа высоко над головой пылающий факел. Первому честь и хвала. Его встречают аплодисментами и приветственными возгласами. Говорят, это местная достопримечательность, своего рода чемпион — человек, который всегда первым приносит в город священный огонь. За ним с достаточным отставанием следует головная группа, тоже довольно резво преодолевающая свой путь. Потом уже подтягиваются и остальные. Последними появляются, буквально сползая на самой мягкой части своего тела, переоценившие важность подготовительного этапа празднества и растерявшие силы в борьбе со священным напитком.
Если смотреть на гору издалека, то действительно, растянувшаяся цепочка факелов напоминает извивы спускающегося с горы огненного дракона, которому традиционно уподобляют явившееся людям божество. «Слава богу, в этом году обошлось, — замечает стоящий рядом знаток местных обычаев, — только царапины со ссадинами, а бывало — действительно шею себе ломают».
Стиснутая узкой улицей, ведущей к подножию горы, толпа факелоносцев выплескивается на главный променад. У многих изначальная белизна одежды уже только угадывается. По идее, священный огонь, зажженный на вершине горы, предназначается для домашних очагов, ждущих, как и люди, своего ежегодного обновления и пополнения божественной энергией. Но толпа не расходится, да и куда спешить. Живой огонь в домашнем очаге уже редкость, все перешли на электричество и газ. Но сегодня «праздник непослушания», и вот прямо на проезжей части, под самым светофором, группа молодежи устраивает из своих факелов костер. Сидят на корточках, пьют пиво. Полицейские молча наблюдают и не вмешиваются, лишь направляя машины в объезд. Постепенно толпа рассасывается. Народ разбивается на группы и продолжает воздавать дань местному «богу сакэделия» дома и в многочисленных кабачках. К полуночи все затихает — назавтра обычный рабочий день, и лишь старейшины вместе со священнослужителями проведут торжественный храмовый ритуал.