Сёму в указе по поводу строительства Тодайдзи заявляет:
…и услышали, что среди учений разных
слово Будды все прочие превосходит
для защиты государства нашего.
Но при этом государь вовсе не отрекался от прежних богов. Более того, он обращается к ним с просьбой содействовать этому начинанию:
И вот, желая… воздвигнуть статую Будды,
Вознесли мы моления
богам (ками. — А. Н.), на Небе пребывающим, на Земле пребывающим,
и почести воздали душам государей разных времен…
Однако, несмотря на то что боги «согласились», грандиозное строительство потребовало таких усилий и расходов, что, казалось, никогда завершено не будет. Тут император обращает свои взоры к конкретному ками — Хатиману, который, как следует из текста указа о пожаловании его рангом, не просто согласился, а активно содействовал этому строительству:
В минувшем году дракона возносил государь моления будде Русана (Вайрочана. — А. Н.),
пребывая в храме Тисикидзи в земле Кафути, уезде Оогата, и помыслил так:
«И мы [статую] построим», — но никак то ему не удавалось.
И вот великий бог Хирохата-но Яхата (Хатиман. — А.Н.),
пребывающий в уезде Уса страны Бидзэн, так поведать соизволил:
«Я, божество, приведу с собой богов небесных, богов земных,
и непременно построю…» —
так он поведал и построил.
И государь радовался и благоговел.
И теперь должно государю, в трепете пребывая,
[богу] пожаловать…
В той же хронике «Сёку Нихонги» («Продолжение Нихонги»), где помещены приведенные выше указы, в записи, относящейся к 750 г., говорится, что Хатиман сам выразил желание явиться в столицу, и когда туда прибыла главная жрица его святилища, которая, кстати, приняла монашеский постриг по буддийскому обряду, в честь этого события была устроена грандиозная служба. Впоследствии Хатиман был удостоен титула «Великий бодхисаттва» (первая запись об этом относится к 809 г.).
Помимо истории о «помощи» Хатимана сохранились и другие «свидетельства» о содействии синтоистских божеств в строительстве этого огромного буддийского храма.
В сборнике средневековых легенд «Кондзяку моногатари» говорится, что когда при строительстве Тодайдзи не хватало золота, божество горы Канэ-но такэ указало на его месторождение. А в хронике «Сёку Нихонги» имеется запись, свидетельствующая, что после обнаружения месторождения золота, необходимого для украшения статуи Вайрочаны, приношения делались синтоистским святилищам. Ревностный буддист император Сёму откликнулся на это событие такими словами:
«Боги неба и земли
Вняли, знать, моей мольбе,
Повелители земли —
Души предков — помогли.
То, что в давние века
Скрыто было от людей,
Обнаружили в земле.
В век правленья моего», —
Божеством являясь сам,
Думать так изволил он.
Однако ками не всегда безоговорочно помогали буддам. Если строительство буддийского храма затевалось без их одобрения, то возмездие следовало незамедлительно — храм подвергался разрушению, так как на его строительство шли деревья из священной рощи (запись 773 г.); правитель заболевал, когда по его велению в основание буддийского храма укладывали камень со священной горы (запись 771 г.).
Появление многочисленных записей такого рода к концу VIII в. свидетельствует о том, что статус японских ками в глазах местного населения все повышался. Синто как бы постепенно высвобождалось из-под гипноза безоговорочного авторитета «пришедшего из-за моря» учения. По мере освоения материковой культуры осознание японцами того, что и мы, мол, «не лыком шиты», распространялось и на местных божеств, поднимая их роль и статус. Ками уже не просто страдающие существа, нуждающиеся в спасении, но и самостоятельная сила, без поддержки которой буддам не справиться.
• От древности к средневековью: период Хэйан (794—1185)
Следующая после Нара эпоха обычно характеризуется в истории религий Японии как период появления двух первых «собственно японских» буддийских школ — Тэндай и Сингон. И та и другая были импортированы из Китая, но уровень освоения буддийского учения в Японии был уже таков, что на их основе стали появляться оригинальные теории. Однако свой отсчет эта эпоха начинает с события политического — создания нового центра власти по образцу и подобию блистательного города Чаньань — столицы Китая тех времен. Считается, что предпринявший грандиозное строительство стольного града на новом месте император Камму (781–806) был подвигнут на это начинание все большим вмешательством монашеской братии в дела светские и политические. Один буддийский монах даже попытался стать императором. Поэтому и новый город был назван весьма многозначительно — Хэйан (Мир и Покой).
В таком развитии событий была повинна и сама власть, взявшая буддизм под жесткую государственную опеку и платившая монахам из собственного кармана за моления в «защиту государства». Можно легко себе представить, сколько поводов для шантажа, закулисных интриг и прямого давления давала последователям Будды их роль магических охранителей покоя в Поднебесной.
Обретшее не только духовный авторитет, но и экономическое могущество буддийское духовенство все чаще становилось помехой воле микадо. Неприязнь императора Камму к буддийскому монашеству была столь велика, что поначалу в новой столице вообще не планировалось строительство буддийских храмов.
Но не только император был недоволен излишним «омирщением» интересов искателей нирваны. Среди самого буддийского духовенства нашлись настоящие подвижники. Но если у государя был только один выбор — бежать от влияния коррумпированного духовенства, построив новую столицу на отдаленной от прежней равнине, то исход монахов, которые были недовольны царящими нравами, был более символическим — они уходили вверх, в горы.
Горы, как мы помним, почитались местом священным и внушающим трепет. Они были обителью ками, туда уходили души предков, и никто из смертных не смел нарушить их покой. Мы помним, что идея чистоты одна из центральных в синто. Только прошедший соответствующие ритуалы очищения мог рискнуть приблизиться к обители ками, не рискуя навлечь гнев божеств. Поэтому для обычных людей горы были запретной территорией. Буддийские же монахи для обретения нужной степени ритуальной чистоты стали использовать почитавшиеся более действенными буддийские и пришедшие вместе с буддизмом даосские магические ритуалы, что позволяло им безбоязненно вторгаться в святая святых.
Это вызвало к жизни своеобразный тип горных отшельников-аскетов, которых стали называть ямабуси ("спящие в горах"). Упражняясь в аскезе и совершенствуясь в магических практиках, они стремились достичь спасения и обрести сверхъестественные способности. Отсюда произошло и название этого нового течения — сюгэндо ("путь упражнений (в аскезе и практиках) и обретения (сверхъестественных способностей)").
Сочетая в своем неписаном учении синтоистские верования с буддийскими и даосскими практиками, эти ямабуси выполняли в средние века очень важную социальную роль своего рода «божественных почтальонов». Если кто-нибудь хотел, чтобы его мольба была передана ками, так сказать, из рук в руки, он обращался к ямабуси, который за соответствующую мзду взбирался на гору и читал мольбу ками в непосредственной близости от его местообиталища, к которому никто, кроме посвященных, не рисковал приблизиться.
Сначала статус ямабуси не был официально признан, и нередко они подвергались гонениям со стороны властей, стремящихся контролировать столь важную для государства идеологическую сферу. Однако с конца периода Нара горы стали привлекать и тех, кто принял постриг вполне легально, но был не удовлетворен чрезмерной вовлеченностью в мирские заботы «государственного» буддизма. Такие монахи-отшельники, которых называли «святыми мудрецами» (хидзири), видели в буддийском учении не столько магическое средство для «охранения страны», хотя эти «державные» тенденции никогда полностью не исчезали и потом, сколько благую весть о возможности спасения человека.
Среди них были и основатели новых буддийских школ периода Хэйан — Тэндай и Сингон. Основателя японской школы Тэндай, которая почитала главным текстом знаменитую Лотосовую Сутру (санскр. Саддхармапундарика), где говорится о возможности всех существ стать буддами, звали Сайтё. Его младший современник Кукай стал первым патриархом школы Сингон, которая исходя из учения, изложенного в Сутре Великого Солнца (санскр. Махавайрочана-сутра, яп. Сутра Дайнитикё), утверждала возможность стать буддой в «этом теле», то есть при жизни. Объединяющим эти две школы общим принципом был тайный, эзотерический буддизм (яп. миккё:), ставший очень популярным в Японии. Именно на основе этого эзотерического буддизма возник новый тип отношений между ками и буддами, чему, несомненно, способствовало и само перемещение буддийских центров, прежде всего главных монастырей новых школ Тэндай и Сингон, в горы.
И именно само проникновение буддизма в святые для синто места — горы стало одним из толчков к более цельному и обоснованному осмыслению взаимоотношений ками и будд на основе принципов эзотерического буддизма, в котором любой предмет, явление или существо кроме своей явной формы имеет скрытую, истинную природу.
Подобному переосмыслению в немалой степени способствовало и то, что японская культура к тому времени уже в достаточной мере освоила заимствованное с материка, чтобы оправиться от состояния первоначального шока и чувства неполноценности. Вместе с ростом чувства уверенности и национального самосознания повышался и статус всего собственно японского, «родного», включая и