Учение о «благоговейной почтительности» (цуцусими) становится одним из центральных понятий неоконфуцианства в интерпретации этого мыслителя. Его лучший ученик Сато Наоката (1650–1719) признавался:
Каждый раз, когда я приближался к его дому и входил в ворота, мое сердце наполнялось ужасом и мне казалось, что я вхожу в темницу. Когда наступало время уходить, как только я оказывался за воротами, я вздыхал с облегчением, как будто только что спасся из логова тигра.
Можно только представить, как Ямадзаки Ансай обращался со своими оппонентами в интеллектуальных диспутах. Но в результате одного такого спора с учеником Ёсикава Корэтару у него вдруг открылись глаза на синто. И в своем новом увлечении он был более чем последователен и упорен.
Сначала он отправляется в Исэ и получает посвящение в Ватараи синто от самого тогдашнего патриарха Ватараи Нобуёси. Это Ямадзаки впервые вводит термин «Пять Книг», имея в виду основные «секретные» тексты Ватараи. Затем Ямадзаки становится учеником Ёсикава Корэтару, который и дает ему в знак высочайшего доверия «синтоистское» имя Суйка, составленное из слов одного из «тайных» синтоистских текстов: «Чтобы ками явил свое расположение (синсуй), первейшее — это молитва; для божественного покровительства (мёга) главное — это искренность». Однако Ямадзаки не останавливается на достигнутом и изучает все интерпретации синто, существовавшие в то время.
Результатом этих усилий стала сложнейшая метафизическая схема, в которой Ямадзаки пытается последовательно изложить японскую мифологию на языке неоконфуцианства. Подробности сейчас для нас не столь важны. Можно сказать, что, скрещивая неоконфуцианство и синто, в общем и целом Ямадзаки следовал принципам, выдвинутым еще Хаяси Радзан. Главный же интерес для нас составляет тот факт, что в построениях этого мыслителя, проживавшего, кстати, не в сёгунской столице Эдо, а в императорском Киото, на первое место среди всех синтоистских божеств опять выходит Аматэрасу. Он говорил, что синто — это «путь Аматэрасу и учение Сарута-хико»[64]. А поскольку Аматэрасу — императорский предок, то синто неотличимо от «императорского пути», который и есть истинный путь Японии. «Благоговейное почтение» (цуцусими) к императору и есть главный моральный долг подданных, как, впрочем, и всех нижестоящих по отношению к тем, кто рангом выше.
Конфуцианец Ямадзаки Ансай яростно критиковал одну из главных идей конфуцианства о том, что недостойный правитель может быть сменен и его место займет достойнейший. Отношения между господином и слугой остаются неизменными от самого сотворения мира, учил он, и не вправе смертный что-либо изменить в установившемся порядке вещей: «Левое есть левое, а правое есть правое». В этом и состоит, по его разумению, суть учения синто, которое должно стать достоянием всех и каждого, а не передаваться втайне ото всех в секретных записях. В нарушение всех устоев эзотеричности Ямадзаки Ансай пишет одно из первых синтоистских сочинений, предназначенных для широкой публики, — «Ветры, воды и травы (формулы) очищения Накатоми» («Накатомихараэ фусуйсо»). Здесь он ясно и доступно излагает суть синто в его понимании: очищая душу и тело и всецело почитая божеств, человек обретает счастье и единение с ками. Это учение пользовалось огромной популярностью, а самого Ямадзаки еще при жизни почитали как божество.
Время для далеко идущих политических выводов, которые можно было сделать из его учения, еще не приспело, и сам Ямадзаки, беспрестанно повторяя «формулу Накатоми», умер тихо и спокойно в окружении учеников, что должно казаться чудом тем, кто знаком с недавней историей нашей страны.
Выводы эти тем не менее были сделаны. Только случилось это спустя почти два века после его смерти. Но роль непосредственной идеологической предтечи реставрации императорской власти, случившейся в 1868 г., была сыграна другими людьми, признававшими заслуги Ямадзаки, но в то же время сурово критиковавшими за неоконфуцианский привкус его учения. Этими людьми были деятели так называемой школы «национальной науки» (кокугаку), призывавшие под многолетними наслоениями чужеземных влияний отыскать свое, чисто японское.
Четырьмя столпами этого поначалу сугубо интеллектуального течения по праву считаются Када-но Адзумамаро, Камо-но Мабути, Мотоори Норинага и Хирата Ацутанэ. Среди них последние два знамениты не только филологическими штудиями японской классической литературы, которая, по их мнению, требовала правильного прочтения для отыскания в ней чисто японского духа, но и горячим желанием очистить синто от всех влияний иностранных учений, коим «чистое» синто подверглось во всех предыдущих систематизациях. Ими руководило глубокое убеждение, что древнее — значит истинное, а потому чем стариннее, тем лучше. Название нашумевшего в свое время документального фильма «Назад в будущее» вполне может служить лозунгом этого течения, своей целью ставившего идентифицировать и систематизировать древние верования, частью восстановив, частью восполнив утраченное. Воссоздаваемое таким образом синто получило название «возрожденное древнее синто».
Краеугольным камнем для этой реконструкции послужил труд всей жизни величайшего филолога Мотоори Норинага (1763–1834), который, будучи воодушевлен исследованием Камо-но Мабути, изучавшего уже неоднократно упомянутое мною древнейшее стихотворное собрание «Манъёсю», решил посвятить себя составлению комментария к «Кодзики». Эти изыскания преследовали не только сугубо филологические цели. Как и его старший современник Камо-но Мабути, Мотоори Норинага стремился через изучение древнего языка понять исконный смысл этого памятника, тем самым явив на свет древний, а значит, чисто японский образ мыслей, который и составляет основу «пути богов». Свой труд Мотоори Норинага начал в 35 лет, а последний том этого грандиозного сочинения, явно не вмещающегося по богатству своего содержания в прокрустово ложе комментаторского жанра, увидел свет, лишь когда ему было 69.
Удивительно то, что его методология и изыскания были настолько точны и совершенны, что даже ныне, при всем развитии современных гуманитарных дисциплин, комментарий на «Кодзики» Мотоори Норинага не утрачивает своего научного значения.
Опираясь на установленный Моотори Норинага «древний» смысл «Кодзики», этого главного для синтоистской традиции текста, его современник Хирата Ацутанэ (1776–1843) сосредоточивается на отделении чужеземных «плевел» непосредственно в синтоистской традиции. Прославившийся впоследствии как знаток различных дисциплин, Хирата Ацутанэ в молодости прилежания не проявлял и даже был лишен отцом самурайского звания за то, что так и не смог овладеть основами конфуцианской премудрости. Ему было запрещено носить две отличительные детали внешнего облика настоящего дворянина — широкие штаны-юбку (хакама) и меч. Опозоренный Хирата Ацутанэ бежит с глаз долой, пытается добраться до Эдо и чуть не замерзает в снегах на перевале. После этого эпизода с Ацутанэ, которого чудом спасли проходившие мимо путешественники, происходит удивительная метаморфоза. Бывший двоечник с упоением читает все, что ни придется под руку, и запоминает наизусть, а когда берется сочинять что-либо сам, то может не спать целую неделю. Люди поговаривали, что не иначе как некий ками овладел телом прежнего лентяя и тупицы. В 1801 г. он становится учеником Мотоори Норинага, а после смерти учителя — ревностным продолжателем его дела. Прожил он меньше, чем Норинага, на 4 года, но наследие оставил поистине огромное. Что касается синто, то главным произведением считается его «Сердцевинный столп души-тама»(«Тама-но мабасира») и «Толкование древней истории» («Косидэн»).
Забегая несколько вперед, хотелось бы сказать, что современное, считающееся общепринятым понимание синто восходит во многом к идеям Хирата Ацутанэ. Именно он дал широко используемые и поныне истолкования основных понятий и идей, дополнив культ почитания ками всеми недостающими элементами «настоящей» религии, которые ранее восполнялись заимствованиями из других традиций. Хирата Ацутанэ находил им замену в лице «забытых» исконно японских концепций, которые, как он и его сторонники были глубоко убеждены, существовали изначально и только потом были вытеснены иноземными поветриями. О том, что отыскать в общинных религиях стройные систематические концепции невозможно по определению, мы уже говорили. Хирата же был убежден в обратном. Как говорится, древние знали лучше, да неблагодарные потомки их не поняли. При этом в своих поисках истины Хирата Ацутанэ прибегал не столько к достаточно точным филологическим штудиям, подобно своему учителю Мотоори Норинага, сколько к мистическим опытам непосредственного контакта с сакральным, из которого и черпал недостающую информацию.
Эти две стороны натуры Хирата Ацутанэ, соединившиеся воедино в этом незаурядном человеке, после его смерти были как бы разделены — рациональная теория стала частью официальной идеологии возрождающейся после 1867 г. японской империи, получившей довольно неуклюжее название «государственное синто» (кокка синто), а мистические тенденции были развиты его учениками и последователями, прежде всего Хонда Тикаацу, о котором мы и поговорим в следующей главе.
Пока же, вернувшись к идеям Хирата Ацутанэ, прежде всего отметим, что в своем учении он не только вернул ками полную самостоятельность и независимость от иностранных богов, но и провозгласил, опираясь на сравнительный анализ мифологии и религиозных учений, что Япония является главной страной на всем земном шаре, а ее ками, выступая под разными именами, были единственными реально действующими лицами всех мировых религий, включая и Магомета, и Будду, и Иисуса Христа. Для Хирата Ацутанэ, предвосхитившего хорошо известный нам лозунг о том, что «Россия — родина слона», Япония, оправдывая второй иероглиф в своем названии («основа» —