тэнгу пытались использовать в своекорыстных целях буддийские монахи, особенно приверженцы различного толка эзотерических, тайных учений. Один даже сумел вылечить императора от тяжкого недуга, но, будучи разоблачен как почитатель тэнгу, был впоследствии с позором изгнан. Считалось, что если даже подобные «еретические» методы, эта своего рода буддийская «черная магия», и помогают сначала, то потом обязательно выявятся отрицательные последствия, которые намного усугубят проблемы прибегающих к этой сомнительной практике. Можно и нужно было с помощью магических средств обращаться к сверхъестественным способностям будд и бодхисаттв, но вот использование в таких целях могущественных, но темных сил было запрещено (потом, правда, ситуация изменилась и отношение к тэнгу стало куда как более положительным). Даже самих монахов-чародеев, свернувших на этот, как говорили сами буддисты, «чуждый путь», стали порою
именовать тэнгу. Точнее, считалось, что они суть тэнгу, принявшие благодаря своим сверхъестественным способностям человеческий облик. Особый трепет вызывали последователи практики сюгэндо: (сю — "совершенствование", гэн — "сверхъестественные способности", до: — "путь"), которых именовали «спящими в горах» (ямабуси), ибо последователи этого течения, соединившего воедино исконные синтоистские верования с магическими ритуалами даосизма и буддизма, для достижения просветления и обретения сопутствующих ему сверхъестественных способностей уходили на недели, а то и месяцы в горы, где и занимались аскезой и тайными практиками. Их-то прежде всего и стали отождествлять с тэнгу, тем более что умение летать считалось неотъемлемым свойством каждого настоящего ямабуси.
Именно эти представления и оказали решающее влияние на формирование типичного облика японского тэнгу. Примерно с XII в. он уже предстает перед нами в облике ямабуси с характерной для их облачения крохотной шапочкой, которая крепится с помощью шнурков уже почти на самом бритом лбу аскета, с крыльями за спиной, посохом или мечом в руке и весьма примечательным лицом. У так называемого «большого тэнгу» (дайтэнгу) оно красного цвета, но главное — это огромный длинный нос. Отличительная же черта второго главного типа — «птичьего тэнгу» (карасу тэнгу) — это клюв вместо носа. Дополняют его портрет круглые (птичьи?) блестящие глаза.
Однако точно так же, как и черт (уни), тэнгу отнюдь не является персонажем однозначно отрицательным. Более того, в письменных памятниках, появлявшихся после XII в., тэнгу отводится все более и более позитивная роль. Например, многочисленны легенды о том, как лучшие мастера боевых искусств Японии получали свое исключительное знание и умение непосредственно от тэнгу, что и позволяло им с легкостью побеждать простых смертных. Постепенно тэнгу начинает восприниматься и как зримое воплощение дотоле невидимых ками гор. В такой ипостаси его порою почитали даже за врага буддийских верований, который, противясь распространению чужеземной веры, сбивал монахов с истинного пути, а то и просто похищал их. Однако и эта враждебность постепенно сходит на нет, и тэнгу ныне считается местным покровителем и защитником всех святилищ без разбору, особенно тех, что находятся в горах. В качестве типичного примера сложившихся ныне представлений о роли тэнгу можно привести защитный амулет известнейшего монастыря школы тайного, эзотерического буддизма Сингон на горе Коя, на котором изображен тэнгу. Этот талисман интересен и тем, что на одном рисунке запечатлен и исконный облик тэнгу — в виде лисособаки, и новый, обретенный в Японии, — в виде крылатого ямабуси. Маски тэнгу, а то и полнофигурные скульптурные изображения его можно обнаружить при входе во многие горные святилища Японии и в наши дни. Свирепостью вида своего они должны отваживать всякую нечисть. Однако сказать, что тэнгу окончательно превратились в этаких верных и примерных стражей ками и будд, нельзя. Как и в давние времена, японские мамаши продолжают пугать неслухов: «Вот придет тэнгу и утащит тебя в лес!»
Настал черед рассказать о третьем главном типе японских чудищ. Если наши отечественные черти, обитающие в тихом омуте, по своему внешнему виду почти неотличимы от своих наземных собратьев, то в Японии будут утверждать, что омут — самое что ни на есть лучшее место для желающих повстречаться с каппа ("речное дитя"). Внешний вид этих созданий, по рассказам очевидцев, весьма специфичен. Они представляют собой нечто среднее между типичными обитателями японских водоемов — лягушкой и черепахой. Рассказ одного из свидетелей, ставшего, правда, пациентом психиатрической больницы, был «записан» гениальным Акутагава Рюносукэ. Позволю себе позаимствовать описание каппа из повести этого знаменитейшего японского писателя под названием «В стране водяных», которая была переведена А. Стругацким:
Описания их (капп. — А. Н.) внешнего вида, приведенные в таких источниках, как «Суйко-коряку», почти полностью соответствуют истине. Действительно, голова каппы покрыта короткой шерстью, пальцы на руках и на ногах соединены плавательными перепонками. Рост каппы в среднем один метр…Далее, на макушке у каппы имеется углубление в форме овального блюдца. С возрастом дно этого блюдца становится все более твердым…Но самым поразительным свойством каппы является, пожалуй, цвет его кожи. Дело в том, что у каппы нет определенного цвета кожи. Он меняется в зависимости от окружения, — например, когда животное находится в траве, кожа его становится под цвет травы изумрудно-зеленой, а когда оно на скале, кожа приобретает серый цвет камня.
К этому портрету можно добавить лишь, что шерсть на голове у каппа расположена этаким венчиком вокруг упомянутого блюдца, которое должно быть всегда влажным, иначе каппа умрет. Вместо носа у него утиный клюв, а кожа как у лягушки. Иногда все это дополняется еще и панцирем черепахи на спине, но примета эта не столь обязательная.
Главное занятие каппа — это, конечно, затягивание людей и коней под воду, а также вытягивание внутренностей через соответствующее отверстие у любителей плавать нагишом. Любит попугать каппа и представительниц прекрасного пола в туалете, прикасаясь своими скользкими руками к обнаженной по необходимости известной части тела. Самые отважные из дам, в особенности самурайского происхождения, которым по статусу полагалось иметь под рукой нож (если самурай, не желая попадать в плен живым или совершив тяжкий проступок, взрезал себе живот, то его боевая подруга изящным стилетом вскрывала себе сонную артерию), иногда умудрялись отсечь проказливому каппа руку. Явившийся в таком случае с повинной каппа, прося вернуть назад конечность, которой он лишился, в качестве компенсации предлагал рецепт снадобья для заживления ран или избавления от колик. Таково легендарное происхождение многих традиционных японских лекарственных снадобий. Отловленный же каппа вообще становился исполняющей все желания золотой рыбкой, ну совсем как черт из другой сказки Пушкина — «О попе и его работнике Балде». Именно отлов капп с этой целью при помощи самой привлекательной для них части тела и изображен на юмористической гравюре, принадлежащей резцу самого Хокусая.
Вообще надо отметить, что с течением времени японцы постепенно утрачивают страх по отношению к каппа, как, впрочем, и к другим чудищам. Прежнее зримое воплощение грозного ками вод становится весьма похожим на гоголевских чертей из «Вечеров на хуторе близ Диканьки». В период Эдо (XVII–XIX вв.) каппа становятся любимыми героями юмористических рассказов (ракуго). Если добавить к этому приверженность каппа к национальной борьбе сумо (существует множество историй о том, как каппа с большой охотой принимали участие в состязаниях), то становится понятной их широкая популярность.
В наши дни каппа тоже не забыты. Теперь они находятся в рядах борцов за охрану окружающей среды. Комитет активистов Кавасаки, одного из самых неблагополучных в экологическом отношении городов-спутников Токио, издает документ под названием «Жалоба каппа», в котором рассказывается об ужасном состоянии рек в этой индустриальной пустыне, а в газете «Дейли йомиури» рассказывается о вновь возникшей легенде — к старейшинам одной из деревень явились каппа, которые сообщили о своем уходе из-за того, что вода в речке стала совершенно отвратительной (в ее верховьях находится карьер, на котором ныне занято чуть ли не все взрослое население этой ранее тихой деревушки). Расстроенные жители деревни пообещали приложить все усилия к исправлению ситуации. На это каппа ответили, что вернутся через 100 лет и посмотрят, как тогда будут обстоять дела.
• Оборотни
Хвостатость — главный признак оборотней в Японии. Когда японские художники изображали оборотня в человеческом облике и специально хотели указать, что перед нами не настоящий homo sapiens, ему пририсовывали хвост. Объяснялось это тем, что главными оборотнями в Японии считается троица хвостатых братьев наших меньших — лисица, барсук и кошка. Рассказов о том, как, наоборот, люди принимали облик животных, тоже немало, но главными узкими «специалистами» по «оборотности» были все-таки вышеперечисленные представители животного мира.
Пальма первенства среди оборотней, несомненно, принадлежит лисе, хитрости которой воздает дань фольклор чуть ли не всех народов. Но в странах китайского культурного ареала ко всем свойствам этого создания добавляется еще одно — способность принимать облик человека или завладевать его телом. Китайские лисы это проделывали, надевая на голову человеческий череп и падая ниц перед Полярной звездой. В Японии процесс преображения представлялся менее драматично — для достижения желаемого лисе надо было лишь покрыть свою голову водорослями в лунную ночь. Проделывали они это с намерениями весьма различными.