— Я не понимаю, — вздохнул он. — Вам нравятся ваши фотографии, которые я сделал?
— Слишком нравятся, чтобы выставлять их в этом жутком месте.
— Жуткое? Это святилище любви?
— Скорее холодильник мясника.
Он рассмеялся, и от молодой женщины не ускользнули снисходительные нотки в этом смехе. Она поняла: стоит ей отвернуться, как он повесит ее портрет на загодя подготовленное место.
Сатурнина не колебалась ни секунды: одним прыжком она выскочила из комнаты, включила криогенное устройство и захлопнула дверь. Прислонившись к ней спиной снаружи, она ждала.
— Сатурнина? — донеслось до нее наконец.
— Я здесь, — ответила она, подумав, что впервые он назвал ее по имени.
— Дверь нельзя открыть изнутри.
— Я так и думала. Иначе ваши восемь женщин были бы живы.
— Вы не могли бы выпустить меня? Пожалуйста!
— При одном условии: если вы поклянетесь оставить пустым место для желтого цвета.
— Лгать я не способен. Я не могу дать такую клятву.
— Значит, вы выбираете смерть.
— Это как если бы вы принудили Бога отказаться от желтого цвета при сотворении радуги.
— Тем хуже для вас. Вы узнаете, каково умереть от холода.
— Вы не могли бы побыть здесь, пока я не отойду? Составить мне компанию.
— Об этом не может быть и речи. «Круг Кло дю Мениль» выдохнется. Я с удовольствием допью его без вас.
— Сатурнина!
Она почувствовала, что он тоже прислонился спиной к двери. Только два сантиметра дерева разделяли их тела.
— Вы не можете себе представить, какое наслаждение я испытал за эти десять дней, созерцая ваши тростникового цвета глаза.
Она ничего не ответила. Уходя, коснулась губами черной двери там, где к ней прижимался затылок обреченного.
Вопреки собственным словам, она не стала допивать «Круг», так как терпеть не могла пить одна. Но она унесла бутылку с собой в рюкзачке, а два фужера из толедского хрусталя сунула в карманы пальто.
Очутившись на улице Тур-Мобур, она решила пройтись, чтобы успокоиться. «Придется гулять всю ночь, иначе я не удержусь и вернусь, чтобы выпустить испанца», — сказала она себе. Было холодно, однако все же не так, как в темной комнате в этот час. Из солидарности со своей жертвой она поежилась.
Клошару, спросившему, почему у нее такой грустный вид, она ответила:
— Это потому, что меня зовут Сатурниной.
И, будучи не из тех, кто поддается унынию, позвонила с сотового телефона Коринне:
— Ночь на улице в компании со мной и лучшее коллекционное шампанское — как тебе такое предложение?
— Уже еду.
У станции метро Сатурнина увидела скамейку и присела на нее, чтобы подождать подругу. Перед ней высился Дом инвалидов, купол которого недавно позолотили. Идеально освещенный, он ослепительно сиял. У молодой женщины было достаточно времени, чтобы полюбоваться этим великолепием.
В тот самый миг, когда дон Элемирио умер, Сатурнина обратилась в золото.