— Вы, значит, как водитель уверены в себе. По праву. Вы никогда, не попадали в настоящую аварию, фрау Шаад, ни до брака, ни после того, как вы стали фрау доктор Шаад и ездили на «моррисе».
— У нас был «фиат».
— Потом уже, после «морриса».
— Я и сейчас еще езжу на этом «фиате».
— Фрау доктор Шаад, помните ли вы семейную ссору в Милане: обвиняемый, ваш тогдашний супруг, чтобы положить конец ссоре, хотел отправить вас домой одну на машине, а сам лететь самолетом? Так это было? И вы будто бы сказали: «В таком случае я наеду на дерево».
— Во время семейной ссоры всякое говорят.
— Что ответил господин Шаад?
Свидетельница задумывается.
— Что он вам сказал: «Ну и наезжай на дерево!», или он сказал: «Это что, шантаж?»
— Это было не в Милане.
— А где это было, фрау Шаад?
— Мне кажется, в Пьяченце, вернее, я точно знаю, что было в Пьяченце, он хотел взять такси до Милана, но не взял, и мы вместе поехали через Сен-Готард.
— Кто тогда сидел за рулем?
— Я.
— Относительно дерева: обвиняемый утверждает, что есть фразы, которые он никогда в жизни не смог бы произнести, — например, фразу: «Ну и наезжай на дерево!» Поэтому он и возмутился, когда вы потом говорили его друзьям, будто Шаад сказал вам: «Ну и наезжай на дерево!»
— Это были мои друзья.
— А вы действительно это говорили и он пригрозил вам разводом, если вы не возьмете свои слова обратно, причем письменно?
— Я так и сделала.
— В таком случае у меня нет больше вопросов.
А вот Андреа:
— Но ведь он это сказал!
Одинаковой памяти не бывает.
— Можно отпустить свидетельницу?
Один раз, один-единственный раз за три недели участковый судья, который держит у левого уха руку, когда дают показания свидетели, задает мне вопрос:
— Вы знаете, господин доктор Шаад, как выглядит машина — «фиат», например, — после того, как она наедет на дерево?
— Нет.
— Конечно, все зависит от скорости.
— Наверное.
— Вы, значит, никогда не видели машины, которая на дозволенной скорости — восемьдесят километров в час — наехала бы на дерево?
Им осталось допросить еще одну супругу.
— Вы, значит, не разведены, фрау доктор Шаад?
— Нет.
Вы замужем за Феликсом Шаадом?
— Да.
— Это правда?
Мы улыбаемся друг другу.
— Я полагаю, фрау доктор, что год назад, выходя замуж за Феликса Шаада, вы знали о прошлой жизни обвиняемого, например о его шести браках, или вы узнали о них на этом процессе?
— О большинстве я знала.
— И это вас не испугало?
— У меня тоже есть прошлое.
— Это верно, что вы иной раз называли обвиняемого рыцарем Синяя Борода, фрау Шаад?
— Это ласковое прозвище...
— Вы так считаете?
— Феликс рыцарь.
— А почему вам пришло в голову прозвище Синяя Борода?
— Потому что он как-то сказал, что у него в погребе уже сидит шесть жен, да к тому же я знала: его прежние жены живут неплохо.
— За исключением Розалинды Ц.
Свидетельница молчит.
— Вы знали Розалинду Ц.?
— Он рассказывал о ней.
— Что, например?
— Ну, что она думает о новом римском папе.
— Значит, вы знали, что господин доктор Шаад регулярно ее навещает, и это вас не беспокоило?
— Нет.
— Верно ли, фрау Шаад, что вы и господин доктор Шаад видитесь редко, что вы вместе путешествуете, но живете врозь?
— Верно.
— Вы считаете это правильным...
— Я не девочка, господин прокурор, мне тридцать шесть лет, и я давно убедилась, что никогда больше не захочу жить вместе с мужчиной.
— И господин Шаад не возражает?
— Он рыцарь.
— Тем не менее я хочу задать еще один вопрос. Если я правильно понял ваши письма, фрау Шаад, вы с самого начала заявили, что не собираетесь давать никакого зарока — вдруг какой-нибудь мужчина заинтересует вас, ну и так далее.
— Я не понимаю вопроса...
— Как к этому отнесся обвиняемый?
— Если что-то изменится в наших отношениях, мой муж может быть уверен, что я поставлю его в известность.
— И господин доктор Шаад был уверен...
— Поначалу ведь никогда не знаешь и по большей части ошибаешься, а уже недели через две видишь, что с другим мужчиной вовсе не так интересно, и я не считаю нужным, чтобы Феликс каждый раз об этом знал.
— И он об этом не знает...
Эта Ютта
(в настоящее время живет в Кении).
Свидетели всегда вызывают больше доверия, чем обвиняемый, поэтому защитник охотнее обращается к свидетельницам:
— Вы, значит, считаете этот брак счастливым...
Я справился в библиотеке: сказку о рыцаре, который убил семь своих жен, а их трупы спрятал в подвале, написал француз, Шарль Перро, в семнадцатом веке.
— Слушание дела объявляю законченным. Суд удаляется на совещание. Приговор будет оглашен в пятницу в одиннадцать часов утра.
Чтение газеты помогает ненадолго.
Папа выживет...
Розалинда не воскреснет.
— Часто ли случается, чтобы посетитель спрашивал, как ему найти какую-нибудь могилу? Я имею в виду не могилу родственника.
— Случается.
— Вы никогда не слыхали про дело Шаада?
— Нет.
— Оправданный утверждает, что ему пришлось трижды задать свой вопрос, прежде чем вы наконец перестали подстригать газон и остановили машинку, чтобы услышать, о чем он вас спрашивает.
— На каждой могиле имеется табличка.
— Вы не знали, где находится разыскиваемая могила, и продолжали работать. Верно? А тот господин смотрел на вас.
— Да, некоторое время смотрел, верно.
— Сколько времени?
— Он так смотрел, будто никогда не видел машинки для подстригания газонов, а тут начался дождь, это было, я думаю, около шести часов вечера. А в шесть вечера кладбище закрывается.
— Господин Шаад знал об этом?
— Это ведь написано на вывеске при входе.
— Пока оправданный смотрел, как вы подстригаете газон, он вас еще о чем-нибудь спрашивал, или вы не слышали?
— Он пошел дальше.
— Верно ли, господин Кнапп, что оправданный сначала пошел не в том направлении, хотя вы ему сказали, где примерно находятся могилы тех, кто был захоронен в феврале прошлого года?
— Может быть, он не расслышал.
— Из-за машинки для подстригания газонов?
— Наши машинки не такие уж шумные.
— Господин Кнапп, можете вы показать на этом плане, где вы вчера подстригали траву, когда оправданный справлялся о могилах тех, кто был захоронен в феврале прошлого года?
— Вот здесь, да, примерно здесь...
— То есть недалеко от ворот?
— Как раз там, где газон.
— И это было, как вы сказали, около шести часов вечера, а ведь кладбище очень большое, обойти его нелегко, тем более если сначала идешь не в том направлении...
— Скажем: без четверти шесть.
— А вообще-то это возможно, господин Кнапп, чтобы, взяв неверное направление, человек потом мог за четверть часа найти могилу, которую искал, и вовремя уйти с кладбища?
— Едва ли.
— И вы его больше не видели?
— Возможно, это было чуть раньше, скажем, в половине шестого. Я ведь не мог работать до шести часов. Возможно, он ушел с кладбища, когда я отвозил машинку на склад. И потом, ее нужно еще чистить, машинку-то. А находят или нет люди свои могилы, я хочу сказать, могилы своих родственников, это, в конце концов, не мое дело. Я отвечаю за газон и за венки, которые потом идут на компост, а в шесть я кончаю работу.
— Последний вопрос, господин Кнапп.
— Да и что человеку делать ночью на кладбище?
— Когда оправданный, как вы сказали, ступил на газон, что строжайше запрещено, не было ли у него в руках каких-нибудь цветов?
— Мне кажется, нет.
— Лилий, например?
Дальше:
— Когда это было, фрау Хофер?
— Сегодня.
— В какое время дня?
— Сегодня утром. Я удивилась: я ведь первой вошла, когда открыли ворота, — их всегда открывают в девять часов, я это знаю, точно в девять часов.
— Чему же вы удивились?
— Тому, что этот господин уже стоял там.
— Правильно ли я понял вас, фрау Хофер: могила, за которой вы ухаживаете, находится в том же ряду, что и могила Розалинды Цогг?
— Да, это так, к сожалению.
— Вы знали о деле Шаада?
— К счастью, мой покойный муж ничего об этом не узнает.
— Вы, значит, удивились, фрау Хофер. А как себя повел этот господин, когда увидел, что вы подходите?
— Он стоял у меня на пути.
— Что вы имеете в виду?
— Я думаю, он не видел меня и даже не слышал, а ведь эта дорожка посыпана гравием и слышен каждый шаг. Он просто стоял на дорожке. Обычно я подхожу справа. Но я не хотела мешать господину, так глубоко задумавшемуся.
— Вы видели его впервые?
— Прошел уже год, как умер мой муж, и я каждую неделю хожу на кладбище, но у этой могилы я никогда никого не видела. Он просто стоял на дорожке, засунув руки в карманы брюк, — вот все, что я могу сказать, да, а когда я подошла с другой стороны, он вдруг достал сигарету, закурил ее и ушел.
— Этот господин был чисто выбрит или нет?
— Я не присматривалась.
— А на могиле, фрау Хофер, — я имею в виду могилу около вашего умершего мужа — вам ничего не бросилось в глаза?
— Множество окурков.
— Еще что?
— Там все еще нет могильной плиты — только веночек от кладбищенской администрации и табличка с номером.
— И никаких цветов?
— Несколько лилий...
— Лилии были свежие?
— Так уже бывало два или три раза, и потом они лежали целую неделю, эти несколько лилий, пока садовник не уносил их и не выбрасывал.
Дальше:
— Вы, значит, не отрицаете, господин Шаад, что провели ночь на кладбище, хотя это запрещено?
— Нет.
— Зачем вам это понадобилось?
— Так получилось...
— Вы обнаружили, что ворота заперты.
— Совершенно верно.
— Почему вы не позвонили сторожу? Ведь должен быть сторож, когда кладбище запер