— Совершенно верно.
— Но обвиняемый никогда и не отрицал, что галстук, которым воспользовался преступник, принадлежит ему, и я не понимаю, что эта экспертиза должна доказать?
— Я хотел бы, чтобы меня правильно поняли...
— А разве преступник обязательно должен курить трубку?
— Как я уже говорил, речь идет о микроследах, которые мы исследовали, причем результаты анализа бесспорны, но, к сожалению, частицы на галстуке, использованном при удушении, слишком ничтожны, и мы не можем с уверенностью сказать, идет ли речь о том же сорте табака, который обычно курит обвиняемый.
— Вы поняли мой вопрос?
— Я могу только повторить то, что сказано в нашем заключении, вы слышали это заключение и получите его в письменном виде.
— Почему вы не отвечаете на мой вопрос?
— Полученные нами данные не исключают того, что обвиняемый, который повсюду оставляет микроследы табака, является преступником.
— Это ясно.
— Какой вопрос вы задали?
— Мне важно также знать, где еще, кроме галстука, были найдены микроследы табака...
— Об этом сказано в нашем заключении.
— Если я правильно понял: на полотенце в туалете, на подлокотнике одного кресла следы есть, на постельных принадлежностях Розалинды Ц. их нет, зато они есть во многих местах на кухне, на левом рукаве пальто — словом, повсюду, но только не на трупе, если я правильно понял, не на платье, которое было на убитой, и поэтому я спрашиваю: чем господин эксперт может объяснить, что микроследы табака, указывающие на обвиняемого, обнаружены чуть ли не повсюду в квартире, но только не на самой жертве?.. Может быть, господин Шаад в тот день не курил, руки у него были чистыми, как во время приема во врачебном кабинете или в клинике, но что же в таком случае доказывают следы табака на галстуке? То, что этот галстук когда-то ему принадлежал, ну и что с того?
— Я отсылаю вас к нашему заключению.
Господин профессор, это я слышал.
— По-моему, я уже говорил, что все зависит от материи: очень гладкий шелк, к примеру, в отличие от шерстяного галстука, которым пользовался преступник, или от льняного полотенца, или от гобелена на подлокотнике кресла, — очень гладкий шелк относится к самым неблагоприятным материям, когда речь идет о следах, и это касается также отпечатков пальцев, как я, по- моему, отметил в нашем заключении; шерсть галстука, правда, благоприятна, когда речь идет о табачных следах, но столь же мало благоприятна, как шелк, когда речь идет об отпечатках пальцев, и все было сделано для того, чтобы сохранить отпечатки пальцев только господина доктора Шаада; что же касается следов табака, то они действительно на жертве не обнаружены, но они обнаружены на ковре, где лежала жертва, причем в большом количестве, как я уже говорил, и речь идет не о сигаретном пепле, он тоже не обнаружен, но мы знаем, что сигаретный табак сгорает полностью или совсем не сгорает, смесь же пепла и опаленного табака, даже в микроследах, указывает на трубочный табак. Эти результаты анализа бесспорны.
В зале суда нельзя фотографировать; печать воспроизвела только зарисовки: обвиняемый, скрестив руки, уставился в потолок.
— Вы фрау Шаад?
— Да.
— Ваше имя?
— Лилиан.
— Ваша девичья фамилия Хаберзак?
— Совершенно верно.
— Профессия?
— Воспитательница в детском саду.
— Вы в разводе, фрау Шаад?
— Совершенно верно.
— Вы, следовательно, знаете обвиняемого лично...
Смех в зале.
— Как свидетельница вы обязаны говорить правду, и ничего кроме правды, вам известно, что ложные показания караются тюремным заключением, в тяжких случаях — сроком до пяти лет.
Когда на суде допрашиваются супруги, зал полон: как видно, и для студентов брак — проблема.
— Применял ли обвиняемый, когда вы еще были его женой, по отношению к вам физическое насилие или угрожал, что применит? Скажем, когда вы ссорились, бил ли он вас или хватал за горло и вы боялись, что он может вас задушить?
В сауне можно ни с кем не разговаривать, все сидят голые и потеют, даже и не смотрят друг на друга, а потом отправляются под душ и потом сидят под открытым небом, чтобы остыть.
— Значит, это верно, фрау доктор, что, хотя обвиняемый и не занимался рукоприкладством, вы страдали от его ревности, несмотря на то что оснований ревновать у него не было?
Свидетельница кивает.
— И в чем же выражалась эта его почти патологическая ревность?
Свидетельница задумывается.
— Он вскрывал ваши письма?
— Не думаю.
— И тем не менее он вам не доверял...
— Например, он посылал мне цветы. Не указывая отправителя. А когда я их разворачивала, наблюдал за мной, не смущена ли я.
Я все еще сижу и остываю, обмотав бедра голубым полотенцем, и, когда слово предоставляется официальному защитнику, я кажусь себе еще более голым, чем другие купальщики, остывающие рядом со мной.
— Это верно, фрау доктор Шаад, что после развода у вас установились дружеские отношения с обвиняемым?
— Почему бы и нет?
— Можете ли вы вспомнить, как вел себя обвиняемый, когда вы в последний раз встретились с ним в вегетарианском ресторане, желая получить совет по налоговым делам?
— Он не дал мне никакого совета...
— Как бы то ни было, вы встретились с ним, фрау доктор Шаад, через два дня после убийства, в понедельник; не было ли у вас впечатления, что господин Шаад ожидает ареста?
— Нет.
— Он нервничал?
— Я показала ему повестку налогового управления, и он сделал вид, будто его это вообще не интересует...
— Что же он сказал?
— Он был какой-то странный, да, пожалуй, — странный.
— Не такой, как обычно?
— Он не постоянный мой советчик по налоговым делам...
— Вы вместе пообедали?
— Он вообще ничего не ел.
— Он не постоянный ваш советчик по налоговым делам, но о чем же тогда говорил доктор Шаад в этом вегетарианском ресторане?
Свидетельница задумывается.
— Он говорил о Розалинде Ц.?
— Да.
— Вы уже знали об убийстве?
— Нет.
— Вы узнали об этом от доктора Шаада?
— Да.
— Что же доктор Шаад вам сказал?
— У него на глазах были слезы.
Я переменю сауну. Я могу ходить только туда, где никто меня не знает, где банщик не здоровается со мной как с завсегдатаем, где никто не следит, как я потею, уперев локти в колени и закрыв глаза.
Вы тоже фрау Шаад?
— Да.
— Ваше имя Гизела?
— Гизель.
— Ваша девичья фамилия Штамм?
— Совершенно верно.
— Вы тоже состояли в браке с обвиняемым, а теперь в разводе с ним, фрау доктор Шаад, следовательно, личность обвиняемого вам знакома...
Свидетельница кивает.
— Сколько времени вы состояли в браке?
Свидетельница задумывается.
— Примерно?
— Да мы и до того жили вместе, когда Шаад был еще не разведен, а потом мы поженились, но перестали жить вместе, так вот бывает, я не знаю, что тут сказать, он ведь не считает, что Это был брак.
— Тем не менее вы носите его имя.
— Совершенно верно.
— Ваша профессия?
— Я была ассистенткой врача...
Страшнее любых показаний, которые могут дать мои супруги, — воспоминания, но их суд присяжных не слышит: серый кролик (Пиноккио) с перерезанным бритвой горлом и маленький Феликс, плакавший целые дни напролет после гибели кролика, мама купила ему другого, но он не мог его любить так, как того серого.
— Верно ли, господин Шаад, то, что сказала свидетельница?
— Наши воспоминания расходятся.
— Свидетельница утверждает: вы неоднократно грозили, что просто оставите ее багаж на перроне и уедете один, если она еще раз опоздает на поезд, и это — в первый же год вашего брака.
— Я этого не помню...
— А однажды вы, господин доктор Шаад, по словам свидетельницы, так и поступили, было это через три года: свидетельница пошла купить в киоске сигареты и кого-то по дороге встретила или засмотрелась на витрину, а когда вернулась, ее вещи стояли на перроне, а вы, ее супруг, помахали ей рукой из отъезжающего поезда.
— Это было в Берне.
— Вы, значит, помните.
— Да.
— Правду ли говорят, господин доктор Шаад, что, если ваши мужские желания тотчас не удовлетворялись, вы очень легко теряли самообладание?
Если обвиняемый смеется, это производит неблагоприятное впечатление. Свидетельница еще больше теряется, и прокурору это облегчает дело:
— Верно ли, фрау доктор, что вы порой ночевали у подруги, хотя обвиняемый, как вы свидетельствуете, вас никогда не душил и не угрожал физической расправой?
— Я не понимаю вопроса...
— Сознайтесь, фрау доктор, разве не потому вы время от времени ночевали у подруги, что испытывали страх перед этим человеком?
Защитник отклоняет вопрос:
— Относительно этих ночевок у подруги я хочу задать вопрос обвиняемому: вы, значит, знали, господин Шаад, где ваша тогдашняя супруга время от времени ночевала, когда опасалась вас?
— Да.
— Откуда вы это знали?
— С ее слов.
— А вы спрашивали когда-нибудь эту подругу, действительно ли ваша перепуганная жена время от времени ночует у нее?
Да, однажды я позвонил...
— Потому что вы сомневались в этом?
— Потому что я боялся за нее.
— И ваша перепуганная жена была там?
— Да.
— Вы говорили с ней? ,
— Нет.
— Как так —- нет?
— Ее подруга сказала, что моя жена уже спит, и действительно было очень поздно, около трех часов ночи, я извинился.
— Вы успокоились?
— Я был пьян.
— И ваша жена узнала об этом...
— Да, к сожалению, я, вероятно, наговорил много глупостей, наутро моя жена узнала об этом.
— И больше вы никогда не звонили?
— Нет.
— В другой раз, когда ваша жена, не чувствуя себя в безопасности дома, ушла ночевать к вышеупомянутой подруге, вы встретили на концерте в фойе вышеупомянутую подругу. Верно это?