— Верно.
— Что же вы подумали?
— Она была очень смущена.
— Что вам сказала эта подруга?
— Мы только кивнули друг другу.
Хорошо, хотя и на короткое время, помогает эргометр — как врач я часто его рекомендую. Большинство пациентов считают это занятие скучным. Десять минут стресса, сидишь, уставившись на процедурные часы. Затем частота пульса нормализуется и становится легче.
— Вы тоже фрау Шаад?
— Да.
— Ваше имя Коринна.
— Верно.
— Ваша девичья фамилия?
— Фогель.
— Вы тоже в разводе...
Если присяжные видят, что свидетельница нагоняет на обвиняемого скуку, это тоже производит неблагоприятное впечатление: за скукой может скрываться жестокость.
— Вы тоже, фрау Шаад, не помните, чтобы муж угрожал вам физической расправой, зато вы страдали, когда он ходил взад-вперед по комнате и читал вам, как вы это называете, лекции, иной раз даже после полуночи...
— Да.
— Такое часто случалось?
— Два или три раза в месяц.
— Можете вы нам сказать, что за лекции вам читал обвиняемый, шагая взад-вперед по комнате?
Свидетельница задумывается.
— Он ругал вас?
— Это не в его характере.
— Что же вам здесь казалось жестоким?
— Я хотела спать...
— Вы, значит, не помните, что за лекции часами читал вам господин доктор Шаад, не давая спать?
— Философию...
— Какую?
— Он хотел меня переубедить...
— И ему это не удавалось?
— Однажды, когда я перестала слушать, Феликс швырнул чашку об стену, такое бывало.
— Потому что вы перестали слушать?
— Чашка была дорогая.
Дом на Линденштрассе, где свидетельницу мучили не физически, но морально, снесли, а жаль: дом был в стиле модерн. По-видимому, это произошло уже давно: мусор за оградой покрылся травой, «Вход посторонним строжайше запрещен», даже сквозь изгородь пробивается трава; только на брандмауэре соседнего дома видно, где были прежде этажи, лестница, голубые туалеты один над другим; там, где мы раньше жили, теперь порхают воробьи.
— Верно ли, господин Шаад, то, что рассказывает свидетельница?
Одинаковой памяти не бывает.
Бильярд — вот что помогает.
Если на зеленом прямоугольнике под лампой не возникает особенно сложной позиции, я наловчился, играя, выслушивать показания моих супруг.
— Вы тоже фрау Шаад?
— Это верно.
— Ваше имя?
— Андреа.
— Ваша девичья фамилия?
— Падрутт.
— Ваша профессия — домашняя хозяйка?
— Это неверно.
— Но здесь написано: домашняя хозяйка.
— Сейчас я работаю в художественной галерее.
— Как называется ваша профессия?
— Я училась в институте...
— Как свидетельница, фрау доктор, вы обязаны говорить правду, и ничего кроме правды, вам известно, что ложные показания караются тюремным заключением, в тяжких случаях сроком до пяти лет?
— Я читала романы...
— Сперва вас допросит господин прокурор.
По-прежнему от меня требует больших усилий удар из-за спины или как это там называется; он мне редко удается.
— Вы поняли вопрос, фрау доктор Шаад?
— Нет.
— Угрожал ли вам обвиняемый физической расправой, когда вы были его женой? Например: если вы ссорились, бил ли он вас кулаками или хватал за горло, и вы боялись, что он вас задушит?
Надо наконец отработать удар из-за спины: ударять в низ шара так, чтобы он, столкнувшись с другим шаром, притормозил и в силу инерции вращения покатился назад. Удар должен быть сильным и точным, надо стараться не задеть кием сукно. Первый удар мимо. Второй удар мимо, третий попал в цель, но привел в такое безнадежное положение мои шары, что на четвертом ударе я опять промазал; затем пошла серия удач, я перестаю считать попадания, удачные удары следуют один за другим, я хватаю голубой мелок и мелю кий.
— Вы можете привести пример, фрау доктор? Вы говорите, что Феликс Шаад нежная натура, но с наклонностями собственника...
— Потому-то дело и дошло до развода...
— Вы можете привести пример?
Свидетельница задумывается.
— Фрау Шаад, может быть, вам поможет, если я напомню, что в то время у вас была связь с мужчиной, к сожалению, женатым.
— Я не понимаю вопроса...
— Вы сопровождали его, фрау Шаад, в качестве ассистентки на все международные конгрессы, это не было секретом, Феликс Шаад об этом знал.
— Это входило в мои служебные обязанности.
— Чего же вы тогда боялись?
— Я не понимаю вопроса...
— Когда господин Шаад как-то поинтересовался, не роман ли у вас, вы это отрицали, ибо, как я полагаю, чего-то боялись.
— Я хотела его пощадить.
— Вы хотели его пощадить...
— Совершенно верно.
— Ибо вы боялись, что обвиняемый, узнав то, что другим было давно известно, будет способен на все, например снимет галстук и тут же вас задушит?
— Не думаю, чтобы он был на это способен.
— Тем не менее вы его боялись?
— Он бывал очень несдержан.
— Вы можете привести пример?
Свидетельница задумывается.
— Когда позднее он узнал со стороны, что вы три года не уходили от него только потому, что профессор Л. женат и имеет детей, и вам пришлось подтвердить это, как повел себя обвиняемый?
— Он держал себя в руках.
— То есть?
— Молчал.
— Сколько времени?
— Несколько дней, а потом уехал...
— И прислал письмо из Вены, суд ознакомился с копией, не знаю, помните ли вы это довольно длинное письмо, фрау Шаад?
— К этому времени с той историей, о которой он писал, было уже покончено.
— Что было потом?
— Он ночевал в своем рабочем кабинете.
— А потом?
— Я тогда чувствовала себя очень подавленной.
— Оттого, что у него наклонности собственника?
— Оттого, что он начал пить.
— А когда он пил, фрау Шаад, и это мой последний вопрос, что он делал, когда напивался?
— Он говорил...
— О чем?
— Всегда одно и то же...
— А именно?
— Я уже не помню...
— Вы уже не помните...
Иной раз даже судье это надоедает:
— Я полагаю, можно отпустить свидетельницу?
Свидетельница берет свою сумку.
— Допрос свидетелей будет продолжен в понедельник в восемь часов.
Я ставлю бильярдный кий на подставку. Надеваю пиджак. Галстук я перед игрой не снимаю, затягиваю. В баре поблизости я заказываю бокал «Ферне-Бранка». Стою в пальто и кепке. На улице день. Нахожу свою машину. Штрафная квитанция не наклеена, хотя время для стоянки истекло. Сажусь за руль. Идет дождь. Включаю зажигание и пробую сообразить, где я сейчас живу.
— Господин Кнюттель, вы, значит, помните, что он заходил к вам в магазин и вы разговаривали с ним. Это верно?
— Да.
— Он, значит, интересовался антиквариатом...
— Это верно.
— Он искал что-то определенное?
— Я обратил внимание на господина, потому что он подолгу простаивал на улице перед моей витриной, иной раз по четверти часа, даже когда шел дождь, у него было на примете что-то определенное, так мне казалось.
— Вы знаете, что у него было на примете?
— Нет.
— Господин доктор Шаад утверждает, что у вас в магазине несколько недель стоял английский письменный стол вишневого дерева, с Зеленой кожей на столешнице...
— Это верно, да, это так.
— Когда господин Шаад вошел наконец в магазин, чтобы взглянуть на английский письменный стол, он справился у вас о цене?
— Это верно, да, теперь я припоминаю, но английский письменный стол был уже продан, когда господин Шаад в первый раз зашел в магазин и справился о цене. Господин, по-видимому, разбирается в мебели.
— Вы не помните, от кого стол попал к вам?
— От одной дамы.
— От одной из фрау доктор Шаад?
— Вполне возможно...
— Обвиняемый что-нибудь сказал об этом английском письменном столе, который был уже продан, или он только рассматривал его?
— Он хотел знать точные размеры,
— А .зачем?
— Этого я не знаю. Я измерил его: проданный письменный стол оказался как раз того размера, какой господин и предполагал.
— И после этого он ушел из магазина?
— Нет.
— Что же было дальше?
— Он огляделся... У меня в магазине были и другие письменные столы, но, видимо, все это было не то, что искал господин. Потом он спросил, можно ли посмотреть вещи на складе, и я повел его на склад. Он очень внимательно все осмотрел. Его заинтересовало кресло, кресло- качалка. Он сел в него. Когда я сказал, что кресло это очень удобное, он засмеялся: «Я знаю». И еще он спросил о стоимости французских напольных часов.
— Которые попали к вам от той же дамы?
— Совершенно верно.
— Что было дальше?
— Когда я увидел, что господин знает толк в вещах, я предложил ему чашку чая, как это принято, и он не отказался, но садиться не стал, а пил чай стоя и сказал, что чувствует себя в моем магазине как дома.
— Господин Шаад приходил к вам еще раз?
— Нет.
Сны тоже подлежат допросу:
— У вас, значит, было такое чувство, будто вы можете летать. Я вас правильно понял — летать?..
— Да, но только недолго.
— Сколько времени приблизительно?
— Пока могу двигать локтями. Как крыльями. Но это требует большого напряжения. И все же я почти достигал потолка этого зала.
— Здесь восемь метров высоты.
— Собственно говоря, это не разрешается, я знаю, но полет наполнял мою душу радостью и даже своего рода гордостью: я единственный умею летать.
— Что было дальше?
— Планирующий полет.
— Как это понимать?
— Потом я сделал вираж — вираж мне удался, но это было уже не в зале суда, внизу подо мной вдруг открылся ландшафт: гористая местность, зеленоватый водоем, я испугался, что не долечу до берега, а берег был отвесный, как скала, совершенно отвесный.
— И тут вы проснулись, господин Шаад?
— Нет.
— Что же было дальше?