– Как ты считаешь, птицы вернутся? – спросил Дилан.
– Конечно вернутся, – твердо ответила я. – Все в конце концов вернутся.
Тут я вспомнила слова мистера Торпа о ружье и подумала, что скоро придется за ним сходить.
Дилан
Мона давно кашляет, и я предложил остаться с ней дома, пока мама сходит на озеро искупаться. Вообще-то, мне казалось, что для купания слишком холодно, но мама сказала, что уже сама чувствует, как воняет.
Я развел огонь, а Мона уснула в кресле, и я решил, пока есть время, написать про теплицы. Спустя годы это по-прежнему вызывает у меня улыбку.
Это было еще до рождения Моны. Однажды мама ни с того ни с сего решила: теперь нам разрешено ходить в пустующие дома в Нэбо и брать все, что захотим.
Я и не знал, что мне что-то нужно. К тому времени у нас уже было два парника и мы выращивали достаточно овощей, чтобы прокормиться. Благодаря ловушкам мы добывали много мяса. К тому же мама считала, что воровство – это тяжкий грех. И тем не менее мы влезали в чужие дома и брали все, что хотели. И никого не встретили. Люди как будто уехали на каникулы и забыли вернуться домой.
Я подобрал себе новую одежду, которая идеально мне подошла, велосипед, новый матрас для кровати, несколько книг. Перчатки, шарф, носки. И мокасины. Но у меня имелись и более серьезные планы.
Я посматривал на чужие теплицы. Пластиковые, некрасивые, белые, с огромными окнами. Мне совсем не нравился их вид: теплицы напоминали уродливые родимые пятна на приветливых лицах старых домов, но я хотел и нам такую. Я хотел ее больше всего на свете.
И она у меня появилась.
Я сомневался, все ли получится, и чувствовал себя немного виноватым из-за того, что украл из чьего-то двора целое строение, пусть даже хозяев давно не было. У нас с мамой ушло несколько месяцев, чтобы воплотить план в жизнь.
Во-первых, нам нужно было выбрать подходящую. В Нэбо нашлось шесть теплиц, но четыре из них имели кирпичные стены в основании, поэтому не подходили, ведь кирпичную стену трудно переместить. Еще одна теплица была деревянная с окнами, а последняя из ПВХ. Мама сказала, проще разобрать деревянную, потому что там шурупы, которые нужно откручивать, а с такой задачей мы справимся. К тому же деревянная лучше вписывалась в пространство рядом с навесом.
Мама молодец. Я тогда был совсем маленьким, поэтому ей пришлось помогать мне во всем, особенно в доставке разобранной теплицы из деревни и сборке у нас во дворе. В то время мы не знали, как покрывать крышу шифером, поэтому сделали верх брезентовым, и он оставлял желать лучшего. Через несколько лет, когда научился это делать, я водрузил на теплицу настоящую шиферную крышу.
Теплица долгое время была далека от идеала, особенно стык между ней и домом. Первый год или около того она протекала. Но сейчас, после многих лет моих стараний, ее исправлений и улучшений, она идеальна.
Конечно, мы не используем теплицу для того, чтобы там посидеть и отдохнуть. Цель ее возведения была иная. Есть много теплолюбивых растений, например помидоры, кабачки и перцы. Зимой мы разводим в теплице огонь – в старом ведре для угля, которое украли из одного дома в Нэбо. Мы ставим это ведро у двери, чтобы не дымило слишком сильно, но и так хорошо. В теплице никогда не бывает холодно.
Я горжусь ею больше всего. Мама знала, как сильно я хочу теплицу, и постаралась, чтобы та у нас появилась. А еще позволяла мне делать бо`льшую часть работы, даже опасной. Она знала, что мне нужно научиться справляться со всем самостоятельно.
Теплица стала лишь первым шагом. Через год или около того я отправился за второй, пластиковой, и собрать ее оказалось проще, чем я думал. В тот раз я чувствовал себя увереннее. Это было идеальное место для хранения семян и выращивания рассады весной. Под одной из скамеек Мона устраивала себе крошечную берлогу, накрываясь большим одеялом из кроличьего меха. Она поглаживала одеяло, будто оно было живое.
После того как я построил вторую теплицу, нам понадобилось прохладное и темное место для хранения картофеля, лука, моркови, репы и яблок, чтобы хватило на всю зиму. Поэтому я соорудил в саду просторный склад, наполовину утопленный в землю, с большой деревянной крышей. Там поставлены полки: некоторые я сколотил сам, некоторые украл в Нэбо. Внутри он ничем не обшит, потому что земляные стены и пол хорошо сохраняют холод.
После склада я построил сухой каменный сарай для хранения дров. Запаса хватит на несколько лет.
Затем я решил соорудить туалет с выгребной ямой. Мы привыкли делать свои дела, вырывая ямку в поле, но мама тогда уже ждала Мону, она отяжелела и заслуживала нормально сидеть в четырех стенах, когда ей нужно сходить в туалет. Мы вырыли очень глубокую яму и поставили над ней стул (в одном из богатых домов в Нэбо мы позаимствовали шикарный стул с вырезанными на спинке узорами, в сиденье которого я проделал отверстие). Туалет сделан из дерева, и его можно перенести вместе со стулом в другое место, когда выгребная яма заполнится.
После туалета я решил попробовать построить свой собственный парник. Это было непросто, потому что первые два мы собрали из готовых наборов, которые мама купила еще до наступления Конца. Но у меня было немного прозрачного брезента и деревяшки для каркаса. Мне казалось, соорудить парник будет проще всего остального, что я уже построил, но он получился большим и неуклюжим, решительно настроенным на то, чтобы рухнуть под порывами ветра. Я готов был сдаться и списать неудачу на низкое качество брезента. Но я этого не сделал, и к концу следующего года нам с мамой уже не приходилось беспокоиться о еде. Запасов хватило до нового сезона.
Иногда – на самом деле часто – я стою на краю сада и смотрю на все, к чему приложил руку, – на постройки, растения и продукты, и чувствую себя мужчиной, а не мальчиком. И я не хочу ничего менять, не хочу, чтобы это заканчивалось. Мне хорошо здесь и сейчас.
Ровенна
Звучит ужасно? Конец? Мы лишились всего, общество разрушено, все, что я знала, разваливалось на кусочки?
А я никогда не была так довольна.
Поначалу это было похоже на падение – отсутствие помощи, заботы и поддержки, а также неуверенность в самых элементарных вещах, таких как здоровье, еда, дом.
У вас просто не остается сил беспокоиться о чем-то еще, а изнеможение от физической работы, которую приходится выполнять, чтобы выжить, позволяет спокойно спать по ночам, а не ворочаться в постели без сна, тревожась из-за вещей, которые мы не в состоянии изменить. Теперь все так просто, и так легко любить жизнь.
Утренний туман, напоминающий древних призраков, в глубинах сада.
Жемчужные переливы смеха Дилана, наткнувшегося на что-то забавное в одной из своих книг.
Цветы, которым только предстоит появиться, и моя вера в них, даже когда погода проявляет крайнюю жестокость.
Я думаю о том, как все было устроено до Конца, и в моих воспоминаниях я совсем другой человек. Тихая девочка, которую пугал окружающий мир.
Пока Дилан был маленьким, я гуляла с ним, держа айфон под рукой, делала идеальные снимки, которыми можно было поделиться в интернете, без необходимости делиться чем-то о себе. А Дилан с младенчества был околдован гаджетами. Реальный мир его разочаровывал, в нем не было начала, середины и конца эпизода «Пожарного Сэма» или «Паровозика Томаса». Мы жили без тишины. Звук телевизора или радио постоянно нас сопровождал, но в самом образе нашей жизни таилась ужасная, шумная тишина.
Как только вы перестаете слушать, вы начинаете слышать.
Хаотичный стук дождя по стеклу. Ветер, то поющий, как сирена, то шепчущий на ухо, как любовник. Проснешься утром и, не глядя, понимаешь, что выпал снег, – вы учитесь ощущать на расстоянии его густой слой на земле за окном.
И начинаете видеть красоту. Кажется, будто все стало намного красивее, чем было. Но это не так. Окружающий мир остался прежним, просто теперь мы можем все это разглядеть.
Люди типа нас обычно не живут в подобных домах.
Такие женщины, как я, селятся в приземистых серых, уродливых домах с двумя спальнями, сырыми стенами и шумными соседями. Или, как это было до рождения Дилана, в одной из муниципальных квартир над детской площадкой, с коричневыми разводами на потолке и густым запахом мочи в лифте. Я ненавидела ту квартиру. Внизу жила пара средних лет, которая громко ругалась и громко трахалась, а окно моей гостиной выходило на Талисарн и сланцевый карьер. Я была совершенно одинока. Тот вид был великолепен – это постоянно меняющееся полотно сине-бело-фиолетового цвета на моей стене, но тогда я не умела видеть красоту.
Если бы я жила там, когда наступил Конец, а не здесь…
Однажды после полудня в «Серебряные ножницы» зашел какой-то мужик и поприветствовал Гейнор так, словно она его мать. Я ни разу не видела, чтобы кто-то так обращался к Гейнор ни до, ни после этого, и в том, как они оба крепко закрыли глаза, когда обнялись, было что-то, что заставило меня полюбить этого человека.
Он был единственным сыном Нэнси Пэрри, одной из самых давних клиенток Гейнор, и пришел отменить запись, поскольку Нэнси переехала в дом престарелых в Велинхели. Он сидел рядом с Гейнор, пока она причесывала другую свою клиентку, и его тихий голос каким-то образом умудрялся наполнять салон и при этом звучать нежно.
– Мы не хотим продавать дом, правда, но и мысль о том, что он будет пустовать, мне не нравится. Сдавать его в аренду тоже не очень хочется, учитывая все эти хлопоты со страховкой, налогами и прочим…
Он был очень высоким, этот человек, слишком высоким, чтобы уместиться в кресле. Думаю, ему было около пятидесяти, но его улыбка осталась мальчишеской, а из-за легкой сутулости создавалось впечатление, будто он пытается спрятаться.
– Разве ты не можешь сдавать дом за наличные кому-то из знакомых и не заморачиваться со всеми этими правилами? – спросила Гейнор, и я, случайно подняв голову, поймала ее взгляд в зеркале.