кой, из-за чего стала выглядеть слишком молодой, чтобы быть моей матерью. – У нас все хорошо, правда?
Я кивнул:
– Да. У нас все хорошо.
Мы оба посмотрели на Мону, напевавшую глупую песенку, которую я для нее придумал. Ноев ковчег, Ноев ковчег, а дождь идет, дождь идет… Она подбрасывала листья так, что они падали ей на голову, как дождь. Мама засмеялась.
– Все хорошо. Но я бы сейчас отдала этот дом со всем, что внутри, за одну сосиску в тесте.
Мы оба улыбнулись, а потом лежали рядышком в траве, пока на небе не появились первые звезды.
Ровенна
Я не объяснила ничего про книги.
Это было в самом начале, вскоре после отключения электричества, но до прихода Облака. Конец – это процесс, а не просто одномоментное действие. Короче, это было в самом начале Конца.
Я решила съездить на разведку, посмотреть, что происходит. Электричества не было уже около недели, и мы с Диланом ничего особенного не делали, как будто шли обыкновенные школьные каникулы. Мы слонялись без дела по дому, поставили первый парник, время от времени болтали с мистером и миссис Торп, жившими по соседству.
Мы с мистером Торпом были в саду, когда он сказал:
– Вы могли бы съездить в деревню… Мы со Сьюзен присмотрим за Диланом. И… если вам надо забрать кого-то, просто привозите их сюда.
Я непонимающе уставилась на него.
– Может, родные?
Я решительно покачала головой:
– У меня нет родных.
– Нет родителей? – тихо спросил мистер Торп, возможно думая о собственных сыновьях.
(Некоторые вещи нужно отдельно отметить в «Синей книге Нэбо». Другие нет.)
– У меня нет родителей. Я одна.
Мистер Торп кивнул и сказал:
– Ну, тогда просто съездите в деревню, посмотрите, что там творится…
Еще неделю назад я бы даже мысли такой не допустила. Оставить своего маленького сына с двумя пожилыми людьми, которых едва знаю!
– Мы бы просто поиграли в саду. Я бы мог показать ему свой сарай. И еще, если можно… Если там продается хоть какая-то еда… Мы бы заплатили вам, конечно…
Но все окна «Спара» были разбиты, а полки пусты. То же самое и в других магазинах. И в «Серебряных ножницах». На дорогах никаких машин; проезжая через деревню, я не встретила ни души. Словно все уже закончилось, оставив после себя жуткую звенящую тишину.
Я переступила порог салона, и стекло хрустнуло под ногами, как сахар. Касса, конечно, отсутствовала, но, кроме того, кто-то побил зеркала, сорвал обивку с кресел, опрокинул бутылки с шампунем и кондиционером и размазал содержимое по стенам, разбил раковины. А еще опрокинул мусорное ведро, оставив на линолеуме серо-белые облачка седых завитков.
– Гейнор? – позвала я.
Мой голос прозвучал в тишине громко и дерзко. Ответа не последовало. Дверь, ведущая в ее квартиру, оказалась заперта, шагов тоже слышно не было. Она уехала.
Когда я повернулась, чтобы уйти, то увидела в дверях салона мужчину в черном капюшоне, с клюшкой для гольфа наперевес. От ужаса я лишилась дара речи.
– Ровенна? Это ты? – Он снял капюшон, и я с облегчением выдохнула.
– Черт возьми, Рис! У меня чуть сердце не остановилось!
– Прости. Прости, Ров. – Рис опустил клюшку для гольфа. – Я так и подумал, что это ты, наблюдал за тобой через чердачное окно.
Рис, который в школе ходил вместе со мной на математику и естествознание, был крепким мужчиной, зверем на поле для регби и котенком с девушками субботним вечером. Он всегда маячил рядом, но мы с ним толком даже не разговаривали. Иногда ты знаешь кого-то без необходимости что-то о них знать. Они просто есть. Как горы.
– Где все? Где Гейнор? – спросила я.
Он покачал головой, и я вдруг увидела перед собой маленького растерянного мальчика, сбившегося с пути.
– Уехали. Почти все. Рванули в город искать еду, друзей и родственников или еще что-нибудь. Я тоже собирался отправиться следом, но потом понял, что они не возвращаются. – Он провел пальцами по засаленным волосам. До всего этого Рис неизменно был таким красивым. – Зато тут рыскают банды, которые громят все вокруг в поисках денег и еды. Они обчистили аптеку…
– Только потому, что отключили электричество? – спросила я.
Рис уставился на меня через весь салон, пытаясь облечь историю в правильные слова.
– Я слышал по радио, что в Лондоне взорвалась бомба. С тех пор оно замолчало. Но говорят, была еще одна, ближе к нам… В Манчестере или Ливерпуле, точно не знаю…
– Да? Быть того не может! С чего бы? У нас ведь тут ничего нет!
– Теперь нет. – Рис вытер лоб тыльной стороной ладони, и я вдруг вспомнила, что он делал то же школе – жест был присущ только ему. Нервный тик, хотя в школе я это так не воспринимала. – Ядерный удар, Ров. Нам конец.
В моей голове тут же поднялось грибовидное облако. Я отогнала его, чтобы освободить место для приятных, успокаивающих мыслей. Все будет хорошо. Раньше же как-то устаканивалось.
– Ядерная война?
– Я не знаю. Я даже не знаю, кто и зачем это сделал… – Рис покачал головой. – Мы насолили стольким людям. Я имею в виду Британию.
– Что нам делать? – В моем голосе звенела паника. – У меня маленький ребенок.
– Уезжай отсюда. Ты же живешь где-то в сельской местности, так ведь? – (Я кивнула.) – Возвращайся и сиди дома. Дверь запри.
– Но Гейнор…
– Господи, Ров! Ее нет! – Рис выглядел разъяренным. – Это Конец!
Я медленно кивнула, хотя не понимала, что он говорил, и не принимала это. Кто-то, без сомнения, должен был с этим разобраться. Правительство, армия или…
– Спасибо, Рис.
Я прошла мимо него, не улыбнувшись и не обняв. Я не попрощалась с ним и не пожелала ему удачи. Зато украла его слово «Конец». Удивительно драматичное слово для моего беззаботного одноклассника, и мне оно понравилось. Конец, а мы все еще здесь.
Думаю, именно тогда я начала ожесточаться.
Наверное, мне следовало сразу же поехать домой, но по дороге я остановилась возле библиотеки. До сих пор не знаю, почему я это сделала. Окна, по крайней мере, остались целы, но двери сорвали с петель.
Я вошла внутрь.
Кто-то забрал издания по садоводству и первой помощи, а также почему-то биографии.
Я взяла все, что смогла. Стопки романов, несколько томов о путешествиях, классику. И книги на валлийском языке.
Прежде чем их взять, я несколько секунд постояла перед полкой, так, словно встретилась лицом к лицу со старым врагом.
Тем не менее я набрала столько книг, сколько поместилось на заднем сиденье машины. По пути домой запах бумаги отвлекал меня от тревоги, а напечатанные слова будто бы всем весом давили на сиденье.
Мистер и миссис Торп покивали, когда я передала им слова Риса, как будто догадывались об этом с самого начала. Потом соседи повернулись друг к другу и грустно улыбнулись. Мистер Торп положил руку на плечо жены.
– Ну, вот и все, – тихо сказал он.
У них было двое сыновей, которые жили где-то на юге Англии, один, кажется, в Лондоне. Я часто видела их до Конца, когда они летом навещали родителей. Я тайком наблю- дала за братьями и, как сноб, только наоборот, осуждала их британское произношение, брендовую одежду детей, сверкающие и уродливые полноприводные автомобили.
В ту секунду, когда рука старика легла на плечо жены, мистер и миссис Торп думали не о дорогих нарядах и шикарных машинах. Они вспомнили своих детей, запах молока и нежную кожу. Они вспомнили первые шажки, трехколесные велосипеды и смех. И что-то ужасное взорвалось между ними, беззвучное и неподвижное.
Я помню те секунды, когда между мистером и миссис Торп не осталось ничего, кроме дыхания, прикосновения, неподвижности. И это их «ничего» было куда прекраснее, чем окружающий пейзаж: мой сад и деревья, Карнарвон и Англси на горизонте, озеро, как утроба, в другой стороне. Все выглядело так, как и должно было выглядеть, вокруг царила ласковая и теплая весна. Трудно было поверить, что с такого сияющего голубого неба могут падать бомбы.
Они не плакали – я про Дэвида и Сьюзен Торп, – во всяком случае, не при нас. Сьюзен опустилась на траву рядом с Диланом, и они снова принялись играть с машинками из спичечных коробков, соревнуясь, кто быстрее, в одуванчиковых джунглях нашего сада. Дэвид пошел со мной к автомобилю, чтобы помочь занести книги в дом.
– Не знаю, зачем я взяла книги на валлийском, – сказала я, чтобы хоть как-то заполнить тишину. – Честно говоря, я мало читаю.
Дэвид опустился на колени и сложил книги в стопку в гостиной: Томас Харди, Джоди Пиколт, Дэви Присор. На мгновение он замер, сдвинув очки на нос. На долю секунды мне показалось, что старик сейчас заплачет, но потом он сказал:
– Наверное, инстинкт заставляет спасать то, что больше всего рискуешь потерять.
(В тот вечер я написала эти слова на обратной стороне старого чека и прикрепила к холодильнику магнитом в форме цветка. «Наверное, инстинкт заставляет спасать то, что больше всего рискуешь потерять. Дэвид Торп, май 2018 г.»)
– Что? Книги? – спросила я.
– Язык, – ответил Дэвид.
– Я… – Я пыталась подыскать слова, которые мне не приходилось произносить никогда раньше. Слова, которые прежде от меня никто не просил. – Я не говорю по-валлийски.
– Да? Правда? Разве ты не здесь училась в школе?
– Ну да, но… Я умею говорить по-валлийски… но не люблю.
– Ясно, – ответил Дэвид таким тоном, словно хотел сказать намного больше.
– Все сложно. Мы говорили дома по-валлийски, когда я была маленькой.
– Господи! То есть ты не говоришь на нем с Диланом. – Он грустно улыбнулся. – На своем родном языке.
Их, конечно, пришлось читать – я про романы, – сначала со словарем, продираясь сквозь предложения. В доме было не так много детских книг, поэтому я начала по вечерам читать Дилану вслух романы. Мой язык спотыкался о слова, а его разум – об устаревшие и слишком сложные для ребенка сюжеты. Но вскоре он вырос. И к десяти годам уже штудировал мой школьный учебник по валлийскому и выучил наизусть первые главы нескольких любимых книг. К тому времени, когда в обычной жизни он бы пошел в среднюю школу, Дилан прочитал все, что было в доме, причем полностью самостоятельно. Он знал гораздо больше, чем могла бы дать школа.