Нелепое предположение, будто я имею какое-то отношение ко всему этому, меня так удивило, что я открыла рот, чуть не пустив шоколадные слюни.
— Отлично смотритесь рядом! — ехидно похвалил внутренний голос. — Прям голливудская парочка: «Грубиян и идиотка»!
— На апельсиновой плантации, — пояснил свою дикую мысль грубиян, не имеющий счастья слышать диалог идиотки с ее идиотским же альтер эго. — Или что ты тут собирала? Клубнику в теплицах? Для апельсинов вроде не сезон?
— Ничего я тут не собирала! — возмутилась я.
— Кроме, разве что, коллекции больших неприятностей, — уточнил черезчур разговорчивый внутренний голос.
Тут он меня уел, спорить было бессмысленно.
— Так ты туристка? — не отставал блондин. — На туристку совсем не похожа!
Я уже пожалела, что сожрала его конфету. Лучше бы он сам ее ел, а не разговаривал.
Кстати, было немного обидно, что на рабыню с плантации я похожа, а на туристку — нисколько.
Что, разве туристка не может ходить в грязной майке и джинсах, продранных на коленке? Между прочим, чтоб вы знали, рваные джинсы — хит сезона. Не исключено, что и футболки в абстрактных пятнах остромодны.
— Спасибо за конфету, — сухо сказала я и отвернулась к окну, давая понять, что разговор закончен.
С полчаса мы летели молча. Блондин дремал, я напряженно прислушивалась и принюхивалась, прикидывая, как скоро дело дойдет до обеда. Наконец бортпроводницы разнесли подносы тем предусмотрительным людям, которые заказали себе еду заранее, и предложили приобретать бутерброды и напитки в ассортименте всем остальным. Я засемафорила двумя руками сразу, призывая добрых кормилиц к себе.
Двенадцати евро хватало на большой сэндвич с курицей, пирожное и чай. Я полезла в кошелек за деньгами, но блондин опередил меня и расплатился за нас обоих.
— Жащем вы? Я вы фама ваплатила! — запоздало воспротивилась я, вгрызаясь в бутерброд, как бульдозер в песчаный берег.
— Ешь давай, — отмахнулся благодетель. — Заплатила бы она! Меня чуть слеза не прошибла, когда ты опохмелку у народа канючила!
Я поперхнулась и закашлялась, чувствуя, что сейчас умру — от стыда, а не от удушья.
Какой позор! Этот противный малый видел, как я выпрашивала у граждан в очереди спиртное, и решил, что я нищая побирушка! И теперь подает мне на бедность то конфетку, то бутербродик!
И тут в моем смятенном разуме молнией полыхнула еще более страшная мысль.
— Минуточку, — я откашлялась, положила на поднос надкушенный сэндвич и уставилась на блондина инквизиторским взглядом. — Так ты наблюдал за мной в аэропорту?
Блондин пожал плечами.
Плечи у него были широкие, я это отметила, но не отвлеклась.
— Сейчас я скажу тебе пару слов, — зловеще пообещала я. — Ну, готов? Смотри мне в глаза!
Блондин послушно вылупил синие зенки, и, неотрывно глядя в них, я гаркнула свои два слова:
— Двести евро!
Взгляд его вильнул, на секунду выйдя из-под прицела той двустволки, в которую превратились мои собственные глаза, а потом снова вернулся на линию огня — такой чистый, ясный, простодушный и преувеличенно удивленный, что я уверилась в правильности своей догадки.
Не было никакой потери, как не было и мошенничества, и моего благородного противостояния неведомому аферисту! Был акт милосердия, нет, унизительной жалости: вот этот вот типчик наблюдал мои трагические метания в аэропорту и просто подбросил мне, сирой и убогой, двести евро на билет! И, наверное, очень повеселился, глядя на мои душевные терзания!
— Так.
Я сморгнула слезы детской обиды и взяла себя в руки.
— Я все вам верну.
— Мы вроде перешли уже на «ты»? — Толстокожий блондин зевнул, как бегемот.
Я повысила голос:
— Я верну тебе деньги, ты понял?!
— Я понял, понял, не ори, я спать хочу, — он закрыл глаза, поерзал затылком по подголовнику и вскоре размеренно засопел.
— Неужели задрых? Я не верю! — против воли восхитился мой внутренний голос. — Слу-у-шай, присмотрись-ка ты к этому парню! Мужику, способному уснуть на пике семейной сцены, самое место в твоих матримониальных планах!
— Это была не семейная сцена, — шепотом возразила я, обращаясь к своему смутному отражению в стекле иллюминатора.
— Да разве? А что же, по-твоему, это было? — язвительно усмехнулось отражение.
Я не нашлась что ответить.
На самом деле, если подумать, я повела себя как неблагодарная истеричка, наорав на мужика, который своим рыцарским жестом вытащил меня из дерьма.
Правда, рыцарь не знал, насколько оно, это дерьмо, было глубокое, но благородства его поступка это ничуть не умаляло.
Я поклялась себе, что верну блондину не только деньги, но и добро в более широком смысле. Сделаю для него что-нибудь очень хорошее. Что именно — я придумаю, с фантазией у меня все в порядке.
Внутренний голос тут же принялся с намеком насвистывать, но я притворилась, будто не узнаю в исполняемой мелодии свадебный марш Мендельсона.
Среда
— Водил меня Серега на выставку Ван Гога! — доверительно сообщил мне женский голос.
— А не пошли бы вы все куда подальше? — злобно прохрипела я парой слов, одно из которых состояло из трех букв, любезно уточнив идеально подходящий им с Серегой адрес.
— Там было телок много. И нервы, как канат, — похвасталась приставучая дама.
— Завидую! — сказала я искренне и протерла глаза.
С прикроватной тумбочки мне игриво подмигивал мобильник. На экране светилось: Питер.
— Какой еще Питер, не знаю я никаких Питеров, — сквозь долгий зевок забубнил мой внутренний голос. — Кто это — Питер, а? Последнего твоего мужика вроде иначе зовут.
— Выбирай выражения, — попросила я и потянулась к телефону. — Что значит «твоего последнего мужика»? Звучит компрометирующе, а у меня с ним вообще-то ничего не было.
— Да, пока что вы просто разделили стол и кров в самолете, — согласилось мое второе я. — Но парень уже сделал тебе подарков больше, чем на двести евро, и это, можно сказать, на первом же свидании! Есть резон прекратить дальнейшие поиски прекрасного принца, пусть этот малый будет твоим последним мужиком!
— И первым мужем? — хмыкнула я.
Внутренний голос захихикал, а в трубке восторженно ахнули:
— Лисичка, ты замуж вышла?!
«Лисичка», «Питер» и жадное любопытство к подробностям чужой личной жизни сложились в цельную картину.
Звонила редакторша женского журнала «Невские зори» Катюня Якушева. Именно на ее звонки у меня установлена песня группы «Ленинград» про поход на Ван Гога, потому что Катюня живет в Санкт-Петербурге, носит лабутены и без устали тусит на всех мероприятиях, хоть сколько-нибудь интересных целевой аудитории издания — гламурным дамочкам. Для Катюни я не Наталья Ложкина, а Алиса Лисина — это мой творческий псевдоним, как уже говорилось.
— Нет еще, не успела, — ответила я на вопрос о предполагаемом замужестве. — Некогда было, летала по делам на Кипр, только ночью вернулась.
— Молодец, никогда не мешает набить себе цену, — одобрительно нашептал внутренний голос.
— На Ки-и-ипр! — Катюня завистливо вздохнула. — А у нас тут опять аврал перед выходом. Лисичка, выручай, нужно срочно расшифровать пару интервьюшечек, сделаешь?
— Когда и сколько?
— Тексты нужны до обеда, их всего-то два…
— Я спрашиваю, платят сколько? — перебила я.
Мне срочно нужны были деньги.
Они мне всегда были нужны, но сейчас, в связи с необходимостью вернуть долг «последнему мужику», финансовый вопрос для меня сделался важнее, чем даже половой. То есть никаких интрижек, пока я не рассчитаюсь с долгами!
— По полторы тысячи за интервью, — сообщила расценки Катюня.
Я подавила вздох. Два раза по полторы тысячи «деревянных» в пересчете на дохлых енотов — это один линялый хвостик. Не больше сорока евро, а мне нужно в пять раз больше…
С другой стороны, сорок евро гораздо лучше, чем ничего.
— Конечно, присылай файлы, я все сделаю, — пообещала я Катюне и, выключив трубку, с сожалением вылезла из постели.
Раздвинув плотные шторы на окне, я обнаружила, что уже утро, причем не самое раннее. Мелкие башибузуки на площадке детского сада, располагающегося в соседнем доме, галдели, как голодные кукушата, а сразу после завтрака они относительно молчаливы.
Я добралась домой за полночь и сразу рухнула в кровать. Правильно сделала: если бы сначала пошла в душ, лишилась бы сна, потому что редкие девушки безразличны к утрате своей красоты, и я не отношусь к их числу.
У меня не так уж много неоспоримых достоинств. Пожалуй, их всего три. Это длинные стройные ноги, натурально рыжие волосы и белоснежная кожа. И вот теперь оказалось, что два козыря из трех обесценились, потому что мои прекрасные белые ноги покрылись многочисленными синяками, а такие конечности не стыдятся демонстрировать только лошади расцветки «в яблоках»!
— А кому ты хотела их демонстрировать? — заинтересовался приставучий внутренний голос, и я вспомнила, что решила временно поставить крест на личной жизни и сосредоточиться на зарабатывании денег.
Ладно, тогда не буду переживать из-за синих коленок.
Повеселев, я отмочила свою пятнистую тушку под душем и чистая-душистая пошла сочинять себе завтрак.
Процесс это непростой, требующий нешуточного вдохновения — либо вдохновения, либо продуктов, а с последними у меня систематически туго. Перманентное безденежье накладывает отпечаток запустения на все отсеки холодильника. Приходится искать спасения на полках кухонных шкафчиков — они достаточно глубокие, чтобы где-нибудь в дальнем углу завалялось что-нибудь перспективное.
Сегодня мне повезло найти маленькое сморщенное яблоко, и вряд ли Прекрасная Елена радовалась так, как я, когда Парис вручил ей аналогичный плод идеальной кондиции!
Яблоко замечательно подходило к овсянке, которую я предусмотрительно закупаю впрок — благо, это не требует неподъемных инвестиций: в супермаркете кило нерасфасованных хлопьев стоит всего тридцать пять рэ.