– Явились главный архитектор и смотритель дорог, господин. Ждут внизу. Соблаговолите принять их после утренней трапезы?
– Соблаговолю, – махнул рукой нойон. – А что там на трапезу?
– Печёные утиные яйца, заливная телятина, паштет из соловьиных язычков, жареные пирожки с рисом и речной рыбой, имбирное пиво.
– Пиво? – Баурджин оживился. – Это хорошо, давно уж пива не пробовал, всё больше кумыс, да вино, да арька. Имбирное, говоришь? Вкусное, наверное?
– Вкуснейшее, мой господин. Велите подавать трапезу прямо сюда?
– Подавайте!
Мажордом громко хлопнул в ладоши, дверь отворилась и в комнату вошли шестеро вчерашних молодцов с подносами и кувшинами в руках. Баурджин застонал, обхватив руками голову:
– О, опять они, опять! Послушайте-ка, Чу Янь, придумайте-ка для них какое-нибудь дело. Ну пусть хоть из луков учатся стрелять, сражаться… О! Бумагу пусть делают! Не простую – гербовую! Пусть все важные прошения только на ней и пишутся – лишний доход казне не помешает. Есть во дворце бумажная мельница?
– Н-нет, господин, – мажордом озадаченно заморгал.
– А почему нет? Немедленно устроить! Как раз и работники уже есть, – Баурджин с усмешкой кивнул на слуг.
Управитель дворца поклонился:
– Слушаюсь и повинуюсь, мой господин. Так позвать в приёмную архитектора и смотрителя дорог?
– Зови, зови, – глотнув пива из золотого кубка, ахнул рукою нойон.
Быстро покончив с трапезой, он вымыл руки и, вытерев их поданным слугой полотенцем, направился через анфиладу комнат в приёмную залу. Сквозь затянутые промасленной бумагою окна тускло просвечивало солнце, рисуя на полу и стенах забавные узоры. На всём пути следования наместника стояли вооружённые алебардами воины в шлемах и сверкающих железных кирасах. Вот, тоже бездельники. Впрочем, нет – времена сейчас неспокойные, непростые.
Усевшись в высокое резное кресло из слоновой кости, Баурджин положил руки на стол и кивнул стражнику:
– Зови.
Тот без лишних слов распахнул двери, впуская в приёмную залу двух человек – дородного и худого – оба в богатых парчовых халатах, остроносых – по сунской моде – сапожках, и с одинаковыми шиньона на головах. Сам Баурджин никакого шиньона не носил, хотя и ловил иногда на себе укоризненные взгляды старого мажордома. Больно уж неудобно, да и блохи, знаете ли, заводятся. В конце концов, наместник он или кто? Можно себе позволить и слегка пренебречь общепринятыми нормами, тем более – такими глупыми. Длинные светлые волосы князя стягивал лишь золотой обруч, а вот усы и бородка – те были подстрижены как раз по местному – щегольски, а ля кардинал Ришелье.
Вошедшие разом пали ниц – что тоже не очень-то нравилось Баурджину, чего зря валяться-то? Ну, отвесили поклон, другой – и хватит, можно и к делам приступать.
– Главный архитектор Ань Сючей, – первым представился дородный, с круглым… нет, даже каким-то квадратным лицом и острым носом. – Чиновник третьей степени первого ранга…
Высокий чин, рассеянно подумал князь, почти генерал-полковник.
– Смотритель дорог Дакай Ши, – изогнулся в поклоне худой. – Четвёртая степень, первый ранг.
– Ага, – кивнув, Баурджин потёр ладони и строго взглянул на чиновников. – Вот вы-то мне как раз и нужны. Итак… Вы, Дакай Ши, к завтрашнему дню – впрочем, нет, послезавтра – предоставите мне отчёт о состоянии всех загородных дорог, вплоть до того, кто и когда какую строил. До последнего десятника указать! Всех!
– Сделаю, как прикажешь, мой господин, – глубоко поклонился худой.
Баурджин нетерпеливо махнул рукой:
– Свободны!
Смотритель дорог почтительно попятился к выходу.
– Теперь вы, Ань Сючей, – князь подождал, пока смотритель дорог скроется за створками дверей. – Главный архитектор, я правильно понял?
– Да, господин, совершеннейше правильно.
– Отлично! – князь сложил перед собой руки замком. – Я сам сильно интересуюсь архитектурой.
Архитектор улыбнулся:
– Большая честь для всех нас!
– Вот-вот… Много ли красивых домов строилось в городе в последнее время? Мне бы хотелось иметь список… подробнейший список. Кто строил, в каком стиле, ну и всё прочее.
– Сделаю, господин наместник! – браво отрапортовал толстяк. – Когда прикажете явиться с докладом?
– Как сможете. Только тянуть не надо. И вот что, предоставьте отчёт в письменном виде. Пришлёте с нарочным.
– Слушаюсь и повинуюсь, господин наместник!
– Тогда – до свидания.
– Да хранят вас Боги, мой господин.
Потом Баурджин в сопровождении личной охраны осмотрел городской рынок, несколько лавок и мастерских, после чего вернулся обратно во дворец – как раз к обеду, после которого намеревался немножко вздремнуть, однако, не тут-то было.
– Вы просили подобрать вам толкового секретаря, господин? – заглянув, напомнил Чу Янь. – Я нашёл двух – знатоков математики и письма. Оба – ещё совсем молодые люди, юноши, озабоченные тягою к знаниям.
– Весьма похвальная тяга, весьма! – не преминул заметить нойон. – Так где они?
– Вот их описание, – мажордом протянул князю бумаги. – Просмотрите и укажите, в какое время мне их представить?
– Хорошо, ступай Чу Янь.
Расслабленно потянувшись, Баурджин с удобством расположился на угловом диване и, потягивая имбирное пиво, погрузился в чтение. Итак… Молодых да шустрых парней, оказывается, набралось всего двое! Ну конечно, остальные-то – всякие там «заслуженные шэньши» и прочие «знатоки канонических книг», похоже, для конкретных дел не годились. Неизвестно зачем толковать чёрт-те какой давности изречения и цитировать классиков это, знаете ли, совсем не то, что по-настоящему самостоятельно мыслить! Две большие разницы.
По возрасту парни были примерно одинаковы – одному пятнадцать, другому – четырнадцать, оба имели прекрасные характеристики учителей, оба, как было особо отмечено, «проявили себя в науках и почтении к старшим». Одинаковы – близнецы-братья. Но вот что касалось, так сказать, социального происхождения… Один – Пу Лияньчжи, пятнадцати лет – был крестьянский сын, второй же – четырнадцатилетний Фань Чюлянь – выходцем из самых верхов общества, внуком влиятельнейшего чиновника, начальника отдела налогов Чиань Фаня. Ну, ясно, пристроил внучка… Симпатии Баурджина были целиком на стороне крестьянского сына. Классовый подход, что и сказать! Однако и не только классовый – и без этого можно было себе представить, каким образом учились оба. Вот изнеженный чиновничий отпрыск, избалованный, манерный, ни в чём не знавший отказа. Не очень-то ему и нужны настоящие знания – и так сдаст экзамены на шэньши, с таким-то дедом. Интересно, кто отец? А. вот, тут указано – некий Цзы Фань, банкир. Банкир! Вот – то-то! Вряд ли изнеженный барчук Фань Чюлянь будет остервенело грызть гранит науки и столь же остервенело работать, не считаясь со временем. А вот крестьянский сын – совсем другое дело. Когда надеешься только на себя, когда сложнейший экзамен – единственная дорога выбиться в люди… О, тогда относишься к знаниям совсем по другому. Отложив в сторону документы, Баурджин с улыбкой представил себе этого деревенского парня, этакого тангутского Михаилу Ломоносова, здоровенного, крепкого, с грубым обветренным лицом и открытым взглядом. Да-а… Можно считать, секретарь уже выбран, осталось лишь соблюсти формальности, дабы не обижать отказом влиятельного Чиань Фаня. А устроить им завтра экзамен! Нет, даже уже сегодня – и здесь, чтоб ни откуда ничего не списали. Придя к такому решению, Баурджин позвонил в колокольчик…
Ну, вот точно так нойон их себе и представлял! Вот крестьянский сын Пу Лияньчжи. Широкоплечий, крепкий, с грубым лицом и обветренными губами. А руки? Это ж не руки, это ручищи, настоящие руки рабочего человека, не какого-нибудь там эксплуататора. И одет – скромно, в короткий светлый халат из хлопковой ткани. Крестьянская, народная косточка! А вот второй… Боже же ж ты мой, да как же можно быть таким модником! Халаты… Боже, боже… Да этот парень на вечеринку собрался, а не на работу устраиваться! Есть такое словно – стильно, и вот здесь употребить его как раз было бы к месту – вся одежда изысканно-манерная, подобранная в полном соответствии с классическим стилем. Сейчас на дворе конец осени, а осени, как помнил Баурджин ещё с Ляоянских времён, соответствовал белый цвет. Вот и верхний халат у юноши – из ослепительно-белой парчи, да ещё и подпоясанный наборным пояском из ярко начищенных стальных пластинок – ну, как же, осени соответствует металл. Нижний – более узкий – халат тоже белый, только не парчовый – шёлковый, с затканным золотой нитью воротом. Сапожки остроносые, белой кожи, руки тоже белые – аристократические, тонкие… вот уж точнёхонько – белоручка, барчук; лицо бледное, смазливое, как у девчонки – плаксивое, чёрные волосы… Этакий Пьеро с шиньоном на голове, или Вертинский в маске Пьеро – «Ли-ловый негр ва-ам падава-а-ал ма-анто!». Господи, да ещё и нос припудрен. Хорошо, губы не накрашены! А ногти-то, ногти – серебристо-белые, ититна мать, маникюр!
– Ну, – осмотрев парней, Баурджин кивнул на два специально принесённых в приёмную столика. – Вот вам бумага, тушь и перо. Сидите, отвечайте на вопросы – во-он они, написаны. Кто ответит лучше – тот и станет моим секретарём. Ты что-то хочешь спросить? – князь холодно посмотрел на барчука.
– Да, если можно, господин наместник, – поклонился тот.
Нойон махнул рукой:
– Можно, спрашивай.
– Нельзя ли задвинуть окно, господин наместник? Сквозняк.
Сквозняк? Ну и неженка!
– Боишься простудиться?
– Боюсь, господин наместник. Из больного какой работник?
Ага – вот даже так!
– Закройте окно, – обернувшись к слугам, отдал распоряжение Баурджин. Затем посмотрел на парней: – Ну, пишите! Желаю вам обоим удачи, и помните – время у вас ограничено.
Оставив соискателей на попечение мажордома, наместник, попевая «Ваши пальцы пахнут ладаном», спустился из дворца во двор и велел подавать коня. Захотелось проехаться по городским улицам. Впрочем, зачем проехаться? Быть может, лучше пройтись? Почесав затылок, Баурджин с сомнением осмотрел свой ярко-алый, с золотыми драконами, халат. Пожалуй, слишком уж приметно и вызывающе. Поднявшись обратно во дворец, кликнул слуг: