– Степь да степь кругом, – склонившись к десятнику, перевёл князь. – Травы да туман.
– Еду-еду-еду я-а-а-а-а-а…
Ну до чего ж уныло! Прямо нью-орлеанский блюз какой-то.
– Еду-еду-еду я-а-а-а-а-а…
– Хорошо поёшь, Керачу! – скривившись, похвалил Баурджин. – Ну, пока хватит. Послушаем уж теперь десятника.
– Эгхм, – Ху Мэньцзин прокашлялся, немного помолчал и вдруг запел неожиданно красивым и хорошо поставленным баритоном.
Удары звучат, далеки, далеки…
То рубит сандал дровосек у реки,
И там, где река омывает пески,
Он сложит деревья свои…[4]
И так чудно, так хорошо пел десятник, что князь чуть было не прослезился. И потом спросил:
– А повеселее что-нибудь знаешь?
– Могу и весёлую, – тряхнул головой Ху Мэньцзань. – Пожалуйста!
Поднялся, прошёлся по кабинету с притопами и прихлопами, свистнул, затянул что-то на мотив «Вдоль по Питерской»…
– Молодец, Ху! – похвалил Баурджин. – В твоём десятке, наверное, все поют?
– Все, господин наместник! – Ху Мэньцзань с гордостью кивнул. – А ещё – и играют на музыкальных инструментах.
Князь засмеялся:
– Прямо целый оркестр. И хор имени Пятницкого. Э, дружище Керачу! Похоже, тебе за вином бежать.
– Я схожу, – неожиданно вызвался десятник. – Заодно принесу какой-нибудь инструмент.
Ху Мэньцзань отсутствовал долго – Баурджин уже успел выслушать «короткую песню» Керачу-джэвэ, и тут уже собирался затянуть «длинную», когда наконец вернулся десятник с кувшином и каким-то струнным инструментом, несколько напоминавшим домру с длинным вытянутым грифом.
Усевшись на ковёр, скрестив ноги, тронул рукою струны, наигрывая какую-то весёлую мелодию… под которую Керачу-джэвэ, недолго думая, тут же пустился в пляс, да так, что невзначай столкнул стоявшую в углу на небольшом постаменте старинную лаковую вазу. Столкнул и разбил вдребезги! И, с виноватым видом оглянувшись на князя, принялся подбирать осколки.
– Ну, вот ещё! – замахал руками нойон. – Завтра слуги уберут всё. Иди-ка лучше сюда, Керачу, – выпьем.
– Выпить – всегда полезно, – Керачу-джэвэ охотно присоединился к компании.
Опростав бокал, Баурджин мечтательно прикрыл глаза:
– Помнится, заехал как-то ко мне в гости Угедей-хан…
– Хан Угедей? – удивлённо раскрыл рот монгол. – Вы с ним знакомы, господин?
– Ну конечно знаком! – рассмеялся князь – Угедей-хан – мой друг. Вот что… Давайте-ка выпьем за его здоровье!
– О, охотно! – Керачу-джэвэ обрадованно потёр руки, похвастался: – Мой род ведь из кочевья Угедей-хана!
Баурджин хитро прищурил глаза и негромко дополнил тост:
– Тогда выпьем ещё и за то, чтоб мой друг Угедей-гуай стал Великим ханом!
– За это стоит выпить не один кувшин, господин! – тряхнул головой монгол.
Нойон только диву давался – он ведь почему-то считал Керачу-джэвэ человеком старшего сына Чингисхана Джучи. Кстати, Джучи к Баурджину относился прохладно, как и его брат Чагатай. Что же касается младшего сына повелителя Толуя – то тот, похоже, был конченым алкоголиком.
Угедей! Угедей должен стать официальным наследником! И станет им, несомненно станет, ведь этого хотят лучшие умы монгольской империи – Елюй Чуцай и Шиги-Кутуку! Баурджин усмехнулся – он всегда восхищался умением Чинегисхана подбирать людей и делать преданнейших друзей из врагов – вот хотя бы вспомнить Джиргоатая-Джэбэ. Был тот ещё фрукт – разбойники и лиходей, едва не поразивший стрелой самого Чингисхана – и стал одним из лучших полководцев империи! Так и он сам, Баурджин, тоже поначалу был врагом… тогда ещё не Чингисхана, а просто Темучина. А кем стал? Доверенным лицом! Наместником! Наместником… Не столь уж это и хорошо, куда лучше быть вассалом – практически независимым государем Си-Ся! Да-да, надобно будет подобрать под свою руку всё государство, чем чёрт не шутит?! И устроить здесь всё так, как нужно по справедливости.
Допив очередной бокал, погруженный в собственные мысли Баурджин-Дубов вдруг с неожиданным ужасом осознал, что эти мысли его не имеют ничего общего с «единственно верным учением»! Более того – они прямо оппортунистические! Никакого «светлого будущего» на началах коммунизма и атеизма Баурджин почему-то строить не собирался, даже в отдельно взятом городе. Жизнь – она ведь совсем другому учила, и совсем к другому вела. Какой там к чёрту коммунизм? Вот бы с чиновниками-мздоимцами справиться – и со спокойной душой можно самому себе золотой памятник ставить!
Князь и не заметил, как гости тихонько ушли – задремал, даже песню не спел, как собирался. А ведь хорошую песню хотел спеть, да и не одну: «Варшавянку», «Беснуйтесь, тираны», «Взвейтесь кострами, синие ночи»…
Утро ударило князю в глаз острым сверкающим лучиком восходящего солнца. За окнами дворца громко щебетали птицы. Баурджин проснулся, умылся под рукомойником, натянул верхний – синий, с жёлтым – халат и, позвонив колокольчик, вызвал цирюльника-брадобрея.
Тот явился в сопровождении секретаря и мажордома. Все трое вежливо поклонились.
– А, явились! – ухмыльнулся князь. – Что-то вы раненько сегодня.
– Так день-то уже прибавился, господин, – с улыбкой отозвался Фань.
– Вижу, что прибавился, – Баурджин посмотрел в окно. – Ну, что там у нас на сегодня намечено?
– С утра – приём челобитчиков, господин наместник. А после обеда – текущие дела.
– А что у нас текущее?
– Нужно ввести в должность победителя конкурса, – напомнил секретарь.
– Краснощёкого слугу, что ли? – не понял поначалу князь. – И в какую ж должность его… Господи! О чём это я?
Фань и Чу Янь удивлённо переглянулись.
– Осмелюсь подсказать, речь идёт о конкурсе на замещение должности смотрителя загородных дорог.
– Ах, ну да, да! – вспомнил наконец Баурджин. – И кто там победил?
– Некий Чжи Ань – но это псевдоним. Кто это такой, мы узнаем позже.
– Как узнаете, победителя сразу ко мне, на утверждение. В любое время! – вытянув шею, князь подставил подбородок под бритву брадобрея.
Тот – невысокий смешливый толстячок, по имени, кажется, Сянь или Сюнь – ловко побрив щёки и шею, принялся подравнивать светлые княжеские усы и щегольскую бородку.
– Прошу взглянуть, великий государь, – льстиво улыбаясь, цирюльник взял в руки большое серебряное зеркало.
– Хм… – рассматривая собственное изображение, Баурджин – как почти всегда – не мог сдержать улыбки. Этакий Генрих Наваррский или кардинал Ришелье! Видело б его бывшее красноармейское начальство! Аристократ, мать ити. Впрочем, а почему бы и нет?
Вошли слуги – средь них и краснощёкий крепыш Суань – принесли верхнее официальное платье из сверкающей плотной парчи.
– Говорят, ты неплохо управляешься с луком? – одеваясь, поинтересовался нойон.
Слуга молодцевато вытянулся:
– Не врут, господин наместник! Не только с луком, но и с арбалетом тоже.
– Молодец! – Баурджин рассмеялся и похлопал слугу по плечу.
Присутствующий при том Чу Янь аж покривился, а Фань ничего – только лишь улыбнулся.
– Ну-с! – усевшись за стол в высокое резное кресло, князь потёр руки. – Давайте сюда челобитчиков!
Первым, всё время униженно кланяясь, вошёл какой-то неприметный человечек, беженец из восточных районов. Просил разрешения на поселение в городе, дескать, сей вопрос чиновники никак не могут разрешить без участия самого высшего руководства.
– Э го почему же не могут? – строго спросил Баурджин.
Проситель ещё раз поклонился:
– Говорят, что нет инструкций. У меня, видите ли, не совсем простое дело – я ведь раньше имел недвижимость в Ицзин-Ай – дом, но потом уехал, а домом неправомерно завладели мои родственники, наделали долгов, потом кто-то из них умер, а кто-то уехал – дом забрали за долги в казну, и…
– Вам придётся уплатить долг, – перебил князь. – Если, конечно, вы хотите вновь вступить во владение домом. Обратитесь к моему секретарю – он поможет разобраться в вашем деле.
– Благодарю вас за участие, государь!
– Не за что. Это всего лишь моя обязанность, как правителя города. Следующий!
Следующим оказался лысый старик в длинном одеянии из тёмно-синего шёлка – Сань Канжу, архивариус ведомства чинов.
– Пришёл просить у вас денег, господин наместник, – с поклоном сообщил он. – И нового расследования.
– Так-так-так, – Баурджин покачал головой. – И по какому же поводу?
– Не так давно случился пожар в отделе почётных титулов, сгорели все архивы…
– Да-да, – кивнул князь. – Кажется, я что-то об этом слышал.
– Четвёртый секретарь Гу Мунь уже понёс уже наказание за свою рассеянность – уходя, забыл потушись свечи, – пояснил чиновник. – От них всё и сгорело. По нашей вине – потому и восстанавливать все мы должны бесплатно.
– Должны, – Баурджин развёл руками. – Таковы правила, что уж с этим поделать? Боюсь, что ничем не смогу вам помочь.
Старик неожиданно улыбнулся:
– И мы бы, конечно, ответили за своё головотяпство сами, но…
– Ах, есть ещё и «но»? – вскинул глаза нойон.
– Да, господин, имеется! – твёрдо произнёс Сань Канжу. – Тут не всё так просто, с этим пожаром…
Баурджин скривился:
– Постойте, постойте! Что же, вы хотите сказать, что по факту пожара дознание не производилось?
– Производилось, господин наместник. Но сейчас неожиданно всплыли новые факты.
– Какие же? – наместник с интересом взглянул на чиновника.
– Я привёл с собой Гу Муня, обвинённого в пожаре секретаря. Он кое-что расскажет, если вы, конечно, позволите.
– Давай, – махнул рукой князь. – Зови своего секретаря-раззяву! Так и быть, послушаем.
Четвёртый секретарь отдела почётных титулов оказался робким молодым человеком с вытянутым унылым лицом и длинным носом вечного неудачника. Держался он застенчиво, войдя в приёмную, долго кланялся и громко бормотал приветствия.
– Ну? – нетерпеливо перебил Баурджин. – Рассказывай всё в подробностях. Какие такие новые факты?