Опадала в лесу слива-а-а-а-а!
– И не в лесу, а в саду, – скривившись, поправил пегобородый мужик. – Я эту песню знаю.
– Так я и пою – в саду! – парень развёл руками и пояснил. – В лесу, конечно, тоже, бывает, растут сливы, как им там не расти? Но эти сливы не те, что домашние, садовые. Они, знамо дело, кислее. А если уж кто собрался варить варенье, тот знает, садовая слива куда как лучше лесной, которая, сказать по правде, и вовсе никакая не слива, а терень.
Князь даже усмехнулся – вообще, этот пучеглазый парень рассуждал вполне логично, только вот явно не к месту.
– Нет, не надо нам больше песен, – поспешно замахал рукам трактирщик Ань Гань. – Лучше вот глотни-ка пивка! Я угощаю. Пей, пей… А то распугаешь мне своим пением всех посетителей.
– Благодарствую, – парень глотнул из кружки и поперхнулся. – Ну и пойло!
– Что б ты понимал! – снова рассердился Ань Гунь. – Это вкуснейшее имбирное пиво!
– А я вообще никакого пива не пью, – тут же огорошил его пучеглазый. – Горькое. Вот вино бывает и вкусное, а пиво… Горечь одна, что и сказать!
– Вот чучело! – трактирщик в сердцах всплеснул руками. – Ну, уж вина-то я тебе не налью, и не думай.
– А! – парень вдруг окинул его взглядом и заморгал. – Так ты, верно, хозяин этой харчевни?
– Верно подмечено! – тут же съязвили за соседним столом. – Молодец, деревенщина, – палец в рот не клади!
– Да, я вот, хозяин и есть, – со скорбным видом поклонился Ань Гань.
– Вот ты-то мне и нужен!
– Я тебе нужен?! Зачем?
– Вижу, тут у вас весело, – уселась за столик к нойону незаметно вошедшая Сиань Цо. – Песни поют, шутят.
– Да уж не скучно, – расхохотался князь. – Ты что такая замученная?
– Так работаю же, – девушка махнула рукой. – Вот так один раз неудачно пошутишь, и…
– Что, в самом деле, не нравится?
– Да нет, – Сиань Цо улыбнулась. – Просто привыкнуть надо. Может, всё-таки поднимемся ко мне, господин на…
– Тсс! – князь поспешно огляделся по сторонам. – Меня тут не знают.
– Ну, тогда пошли, господин… князь.
Расплатившись с хозяином харчевни, Баурджин следом за Сиано Цо вышел во внутренний дворик, усаженный цветущими яблонями. Пройдя по неширокой аллее, они поднялись на галерею, и уже оттуда очутились в арендованном девушкой жилище – необжитом, пустом и гулком, как своды пещеры.
– Извините, господин, – Сиань Цо сбросила плащ на узкое гостевое ложе. – Я ещё не навела здесь уют – некогда. А нанять слуг – пока нет денег, всё жалованье ушло на оплату жилья.
– Ай-ай, – шутливо посетовал князь. – Ах, как скверно-то!
– А вот в спальне у меня – более-менее, – девушка улыбнулась. – Я ведь там сплю.
«Интересно, с кем?» – хотел было спросить Баурджин, но вовремя удержался, посчитав сей вопрос чересчур пошлым.
– Проходите, господин наместник!
Сиань Цо уже сняла верхний халат, оставшись в нижнем одеянии из тонкого золотистого шёлка, тонкого почти до полупрозрачности, отнюдь не скрывавшего, а наоборот подчёркивающего соблазнительные изгибы тела, волнующую округлость груди с остро-торчащими сосками.
– Какое прекрасное платье, – подойдя ближе, князь положил ладонь на грудь девушки.
Сиань Цо встрепенулась и тут же застыла, давая возможность мужской руке проникнуть за отвороты одежды…
Почувствовав теплоту кожи, Баурджин несильно сдавил упругую грудь пальцами и прижал девчонку к себе. Та поддалась, легко и охотно и, обхватив шею князя руками, с жаром впилась в его губы. Быстро развязав пояс, нойон освободил девушку от одежды и восхищённо причмокнул:
– Красавица! Богиня!
Сиань Цо счастливо засмеялась – какой же девушке не приятна похвала?
– Позволь, я сама раздену тебя, господин…
Спальня оказалось вполне обжитой и уютной – но это князь разглядел уже позже, а пока все мысли и чувства его были поглощены прелестным юным созданьем. О, какое наслаждение и счастье гладить и обнимать это тело, целовать эти губы, глаза, грудь…
– Отойди! – вдруг прошептал князь.
– Что? – девушка вскинула брови.
– Хочу полюбоваться тобой. Встань… Подними руки… Богиня! Как есть богиня! А теперь иди же сюда.
– Иду…
А потом, когда после любовной неги расслабленно вздымалась грудь, Баурджин тихонько погладил наложницу по спине:
– Хочу спросить про твою прошлую жизнь, Сиань Цо.
Девушка грустно улыбнулась:
– Я ведь вам уже рассказывала… А сейчас вы спрашиваете вовсе не обо мне. Коварная Турчинай – вот кто вас по-настоящему волнует! – в голосе Сиань Цо явственно прозвучала обида. – Ведь так?
– С чего ты взяла? – притворно изумился наместник.
– Со всего… Ещё раз повторю – это злая, коварная и опасная женщина.
– Мне она такой вовсе не кажется.
– Вы – мужчина, и воспринимаете мир слишком просто. Да, Турчинай красива – но это красота кобры! Обаятельна – но это обаяние хищного зверя! Несомненно, умна – но это ум злобной волчицы, точнее – её коварство. О, эта женщина ничего не делает зря!
– Я давно не встречаюсь с ней, – соврал князь… впрочем, и не соврал – со дня их последней встречи прошло, наверное, уже пара недель, а то и того больше.
– Вы мне очень нравитесь, господин, – устремив взгляд куда-то вверх, неожиданно призналась Сиань Цо. – Но знаю, я для вас – лишь только игрушка.
– Почему же? – искренне изумился нойон. – Я чем-то когда-то обидел тебя, милая Сиань?
– Нет.
– Ну, так что же ты так говоришь?
– Просто… просто чувствую. Ладно, не будем об этом, – усевшись на ложе, девушка задумчиво наморщила лоб. Обернулась. – Я хотела о чём-то попросить вас, мой господин.
– Спрашивай.
– Господин… Даже не знаю, как сказать.
– Скажи как есть и ничего не придумывай.
– Как есть? – Сиань Цо улыбнулась как-то несмело, конфузливо. – Господин, не могли бы вы научить меня каким-нибудь мерзким ругательствам?
– Чему?! – изумился князь. – Ругательствам? А зачем тебе это надо?
– Я работаю с людьми, господин. С простыми людьми. С мужчинами.
– А-а-а-а! – порывисто обняв девушку, Баурджин крепко поцеловал её в щёку. – Поня-а-а-атно! Хочешь таки перевоспитать трудовой коллектив? Отличная цель! А ругательства, значит – средство.
– Ну да. Ведь не собираюсь же я ругаться в постели!
– В постели? Интересная мысль…
Соскользнув с ложа, Сиань Цо быстро принесла откуда-то чернильницу, перо и бумагу:
– Ругайтесь, господин князь! А я буду записывать.
– Гмм… – Баурджин замялся. – Ты точно этого хочешь?
– Да! И именно от вас. Потому что я… потому что я доверяю вам, господин!
– Тогда зови меня на «ты». Просто – Бао Чжи, или князь.
– Князь, пожалуй, лучше… Ну же!
– Эх… – встав – ругаться лёжа показалось как-то уж совсем неприлично – князь накинул на плечи халат, запахнул полы, и, выставив вперёд ногу, выдал:
– Раскудрит твою так через коромысло, ититна мать, ядрёный корень…
Ну, и так далее, и тому подобное. Постепенно выложил всё, что знал – а знал Баурджин-Дубов немало, – начиная с босоного детства, проведённого в рабочих кварталах, и заканчивая армейскими буднями, где ненормативная лексика применялась, пожалуй, чаще, чем статьи устава гарнизонной и караульной службы.
– Не знаю, – подняв перо, весело улыбнулась Сиань. – Как изобразить «ядрёный корень» и «раскудрит твою так»? Я и иероглифов-то таких не ведаю.
– Я, можно подумать, ведаю, – хмыкнул наместник. – Ты уж какими-нибудь особыми для себя значками запиши.
– Попробую, куда деться? А что значит…
Девушка произнесла такое, от чего, пожалуй, свернулись бы в трубочку уши у целой дюжины извозчиков с парой боцманов парусного флота в придачу.
– Ну… – Баурджин даже покраснел, чего уже давно за собою не замечал. – Так даже и не объяснишь, сразу… Хорошо бы вина выпить!
– А у меня есть вино! Сейчас, принесу.
Залпом опростав три кружки, князь почувствовал себя куда смелее и обстоятельно, во всех подробностях объяснил бывшей наложнице – что к чему. К его удивлению, Сиань Цо выглядела не очень-то и сконфуженной, Вернее, совсем не сконфуженной, старательно, словно прилежная ученица, записывая на бумажный листок все труднопереводимые перлы.
– Ну как, успеваешь? – участливым тоном учительницы начальных классов справился Баурджин.
– Угу, – кивнула девчонка. – Давайте дальше, князь.
– Мы же договорились на «ты»!
– Ну тогда давай…
– Что – «давай»?
– А вот что!
Отбросив в сторону кисть, Сиань Цо царственным жестом сбросила с плеч накинутый было халат и, подойдя к князю, принялась с жаром целовать его в губы…
И снова ложе, и снова клубок переплетеных тел, и томное дыханье, и стоны… и биенье сердце в унисон.
А потом опять:
– «Еханый бабай» – что значит?
Наверное, часа через два, а может, и больше – кто тут считал эти часы – Баурджин понял, что выдохся. Нет, не в любовном смысле выдохся, а в том самом, ругательном. Ну, не шло больше ничего на ум, хоть ты тресни! Ни единого паскудного слова. Ну надо же…
– Ладно! – решив, что хватит, князь потёр руки. – Теперь будем тренироваться.
– Как тренироваться?
– А так… – прикрывшись покрывалом, наместник вытянулся на ложе, заложив за голову руки. – Давай-ка произнеси любую фразу…
– Да запросто! Вот, слушай… Еханый бабай, ядрёна корень, итит-на мать, так твою разэтак перетак и нараскоряк…
– Не, не, не, не! – разочарованно замахал руками Баурджин. – Это всё совсем не так говорится. Гораздо более веселее, на кураже! А ты мямлишь тут что-то, как, прости господи, последняя двоечница. Ну-ка, ещё разок… С чувством, с толком, с расстановкой… И чтоб глаза – главное дело – сверкали! А ну, сверкни глазом!
– Как?
– Как-как – нараскоряк! Сверкни, кому говорю! О! Получилось. Теперь сдвинь брови… Да не так, посуровей… О! Сплюнь через губу… Плюй, плюй, тренируйся. Трудно? Так уж конечно, нелегко, что поделать. Вот, если б у тебя хотя бы одного зуба не было – так бы слюной и цыкала, как блатные. О-о-о! Вот так хорошо! Молодец! Только совсем не обязательно было плевать на мой верхний халат.