Выглянув в дверь, Инь Шаньзей лично пригласил подчинённого. Тот вошёл… Точнее – ввалился кувырком, запнувшись о высокий порог, да ещё, поднимаясь, ухватился за стол, опрокинув на себя чернильницу…
Поднявшись, поклонился, улыбнулся, словно бы ничего такого и не случилось. Чумазая круглая физиономия с широким носом и щербатым ртом, оттопыренные красные уши…
Господи! Да это же тот самый разгильдяй, который не так давно начудил в харчевне Ань Ганя, а потом, надо отдать ему должное, росился на выручку во время схватки Баурджина с молодыми нахалами, точнее, сказать, не во время, а после неё.
– Господин! – выпучив глаза, парень изумлённо улыбнулся, видать, тоже узнал князя. Потом тут же исправился, поспешно погасил улыбку, и, невзначай размазав по щекам тушь, браво доложился: – Младший секретарь судебного ведомства Жэнь Сужень явился для доклада, господин наместник!
– Молодец, – усмехнулся нойон. – Похоже, ты всегда являешься с некоторым, так сказать, эффектом! Ну да ладно, – Баурджин махнул рукой и добавил в голос необходимой начальственной строгости: – И что ты хочешь сказать? Закончил порученное дело?
– Закончил, господин наместник! – вытянулся Жэнь Сужень. – Правда, там много неясного, как говорят у нас в деревне – то ли корова покакала, то ли коза… Ой! – парень смутился, сообразив, что болтнул лишнего.
– Для начала хочу поблагодарить господина Иня Шаньзея, – собравшись с мыслями, продолжил докладчик. – Без него мне бы ни в жисть не очутиться в столь высоких… э-э-э… столь высших…. столь высоко летящих…
– В столь высоких сферах, – подсказал князь.
– А, да-да-да, вот именно. Уж я его таки уломал – спасибо, любезнейший господин Шаньзей.
– Не за что, – хмуро отозвался следователь, уже сожалевший, что решился-таки допустить под грозные очи наместника своего столь экстравагантного подчинённого.
– Ну, хватит тут любезности расточать, – Баурджин скривил губы. – Докладывай, наконец.
– Так я ведь за тем и пришёл, господин наместник! Ой… – наклонившись за упавшей чернильницей, Жэнь Сужень поднял её и поставил обратно, да так неудачно, что обрызгал остатками туши все лежащие на столе бумаги, а заодно и самого князя.
Причём ничего и не заметил, продолжал как ни в чём не бывало:
– Мне ведь в нашей деревне никто и не верит, что я служу в такой вот важной и ответственной должности и даже – вот повезло! – докладываю такому высокому начальству… Вам, господин наместник!
– Не-не-не-не-не! – Баурджин опасливо замахал руками. – Не надо, не кланяйся, а то ещё что-нибудь собьёшь. И вообще отойди от стола – там чернильница, перья – много опасных вещей. Отойди, говорю, на два шага… О, боже!!!
Князь схватился за голову, увидев, как поспешно отскочивший назад докладчик тут же запутался в портьере, словно попавшая в паутину муха.
– Стой, стой! Не вертись!
Да где там!
Отчаянно пытаясь выбраться, Жэнь Сужень намотал на себя плотную ткань коконом, сорвал её с карниза и этакой мумией грохнулся на пол. Оба – и князь, и непосредственный начальник незадачливого младшего секретаря – бросились на выручку. С трудом и ругательствами помощник следователя был наконец освобождён от тенёт.
– Ох, – отдышавшись, Жэнь покачал круглой головой. – Осмелюсь сказать, хорошие у вас занавески, господин наместник, крепкие! Будь у нас в деревне такие занавески, мы бы…
– О, Христородица! – Баурджин со стоном схватился за голову. – Инь, этот парень умеет докладывать по существу?
– Боюсь, что его пока этому не научили.
– Так вот я и учусь! – радостно кивнул младший секретарь. – Сам учусь, и вот, как говорят в нашей деревне…
– Хватит! – рассвирепел князь. – Начни-ка с твоего визита в архив. Как там всё было?
Жэнь Сужень похлопал ресницами:
– Так я как раз об этом и говорю, господин наместник. Явившись в архив с утра… Когда это было-то? А – третьего дня. Ну да, третьего дня, мне как раз один знакомый торговец навозом передал письмо из нашей деревни, так у меня дружок есть, зовут его Чан, так этот Чан ну до чего смешной парень…
– Короче! Значит, ты третьего дня с утра явился в архив. И что там увидел?
– А ничего я там не увидел, осмелюсь доложить! – докладчик растянул губы в щербатой улыбке. – Закрыт архив-то оказался! Пришлось в одну корчму зайти, посидеть, не тащиться же обратно через весь город, живу-то я не близко, у некой тётушки Ся, зеленщицы, она тоже родом из нашей деревни, и печёт такие пироги, что…
– Дальше!
– Ну вот. А в этой корчме как раз пиво было, имбирное. А у меня как раз завалялась пара цяней, я то хотел купить на базаре кружку, хорошую такую кружку, деревянную не глиняную, глиняную-то я разбил, а это была не моя кружка, а тётушки Ся, вот я и подумал, что хорошо бы её ей откупить кружку-то взамен разбитой. Ведь верно?
– Верно, верно, – Баурджин кивнул следователю на диван – садись, мол – а сам уже больше не злился – до чего занятным экземпляром оказался этот Жэнь Сужэнь, чем-то напомнивший князю гашековского Швейка.
– И хорошее пиво варят в той корчме?
– Да как вам и сказать, господин наместник, – развёл руками Жэнь. – Не так-то уж оно там и вкусно – слишком уж много имбиря кладут, перебарщивают. Ну я на два цяня пару кружечек выпил – чего ещё делать-то? А уж потом отправился обратно в архив. Пришёл – дверь открыта! Думаю, наверное, так уже кто-то есть!
– Молодец, сообразительный парень! – Баурджин уже еле сдерживал смех.
– Вот и я говорю! – польщённо улыбнулся парень. – Захожу, а там, в архиве-то, сидят двое – лысый такой старик, на нашего счетовода похож, такой же важный, и – в уголке – молодой парняга, унылый такой губастик.
– Архивариус Сань Канжу и его помощник Гу Мунь, – пояснил с дивана следователь.
– Да-да, – покивал Жэнь. – Это они и были. Сидят, шуршат бумагами, ровно крысы; старик меня увидал, посмотрел строго так, будто я у него связку цяней украл – чего, говорит, тебе надобно, деревенщина? Не пойму, у меня на лбу написано, что я из деревни?
– Ну почти, – хохотнул князь. – Продолжай, продолжай, Жэнь. Очень ты всё интересно рассказываешь, прямо заслушаешься.
– Ну вот, значит, посмотрел этот архивный старик на меня, спросил – чего надо? А я ведь не лыком шит! Господин Инь Шаньзей меня не зря учил не всегда называть свою должность. Я и не стал спорить – деревенщина так деревенщина, чего в этом такого позорного?
– Ну, ясное дело, ничего.
– Какой вы умный и примечательный человек, господин наместник! Так вот… Я ещё и рта открыть не успел, как старик воздух носом своим длинным понюхал – ну точно – крыса! Да к-а-а-к разорётся! Поди, говорит, вон, пьяница, совсем, говорит, совесть потеряли, являются пьяными – имбирным пивным перегаром дышат, то деревенщины, то монахи…
– Какие такие монахи? – насторожился нойон.
– Вот и я его так спросил – какие такие монахи? А он заругался ещё пуще, я ушёл, думаю – ну его к ляду, дурака старого. Лучше с тем молодым парнем поговорю.
– Вот, правильно! Ну и что, удалось с молодым-то поговорить?
Докладчик аж просиял:
– Ну конечно же удалось, господин наместник! Я его на углу подстерёг, на улице. Вижу – идёт, я его хвать за руку – хорошо бы, говорю, пива попить имбирного.
– А он?
– А он мне – да неплохо бы! Нет, сначала, конечно, дёрнулся… а как меня рассмотрел, обмяк, заулыбался. Что ни говори – умею я располагать к себе людей!
– Это уж точно! – Баурджин со следователем переглянулись и хмыкнули. – Тебя увидев, и мёртвый заулыбается.
– Ну, дальше зашли в корчму, выпили, разговорились – он ведь, парень-то, Гу Мунь его зовут, меня и угостил. Про деревню поговорили – Гу Мунь ведь тоже, оказывается, деревенский, только давно уже здесь, в городе, ошивается. Он и мне и про пожар во всех подробностях рассказал, и про монахов-пьяниц. Ну, из-за которых старик ругался. Незадолго перед пожаром дело было – зашли к ним в архив двое монахов, ну, из соседнего монастыря, пивом от них имбирным несло, словно из бочки! А сами такие неприметные, монахи-то…
– Неприметные?!
– Взглянешь – не запомнишь. Чего-то спрашивали, а сами по углам глазами так и шарили, так и шарили – это не мои слова – Гу Муня. Он-то и не вспомнил бы про этих монахов, кабы сегодня старик не заругался, меня увидав. Ну и о пожаре потом рассказал. Мышиный, говорит, хвост нашёл, обгорелый. Я ему – покажь! Он и показал назавтра – и не мышиный тот хвост оказался вовсе, а крысиный, я уж в этих делах понимаю, у нас е деревне частенько амбары с зерном охранял. Сидишь, бывало, в жнивье, а солнце так и печёт, жаркое…
– Значит, крысиный, говоришь, хвост?
– Ну да… И это – гадостью какой-то пахнет. Гу Мунь сказал – не простой гадостью, а жутко горючей. Тут я и смекнул – эти двое монахов ведь неспроста явились! Высмотрели, что им надо – а потом, крысу с подожжённым хвостом пустили – вот пожар и случился! Все приготовленные по запросам бумаги сгорели.
– Н-да, – протянул князь, – пожар – от крысы с подожжённым хвостом. Интересная мысль. Ну? Что ты ещё разнюхал?
– Да много, господин наместник, – горделиво приосанился Жэнь. – По окрестностям пошатался, где имбирным пивом торгуют, нашёл одну харчевню… Ну, вы её тоже знаете. И выследил монахов!
Наместник звучно расхохотался:
– Ну, молодец, Жэнь! А какой такой крысой ты пугал встреченных у харчевни девчонок?
– Да обычной, серой. Там, неподалёку, оказывается, есть такая лавка, где всякое зверьё продают. Я – туда, мол, крыску хочу купить учёную, чтоб не скучно было дни коротать. Разговорился с хозяином лавки – симпатичный такой толстяк, Шинь Яньдай его зовут – и вот что вызнал: оказывается, не так давно один монах с неприметным лицом купил у него крыску! Да ещё и выбирал, чтоб хвост у неё был подлиннее! Мне, кстати, тоже пришлось крыску купить, Амькой назвал, умная – спасу нет! Теперь у меня в каморке живёт.
Монахи – крыса – пожар – такая вот цепочка выстраивалась в голове Баурджина после доклада Жэня Суженя. Сей деревенский парень, похоже, нащупал-таки кое-что, что нужно было немедленно разрабатывать, и в первую голову – искать монахов. Эту задачу князь и поручил сейчас обоим – судебному следователю Инь Шаньзею и его несколько чудаковатому подчинённому. Пусть берут людей, идут в монастырь, высматривают, вынюхивают, расспрашивают – это всё их дела. Сейчас же… Князь позвонил в колокольчик, вызывая мажордома. К его удивлению, на зов явился секретарь.