– А где Чу Янь? – недоумевающе приподнял брови нойон.
– Некоторое время назад вышел, – доложил секретарь. – Сказал, что по какому-то срочному делу и обещал скоро явиться.
– Хорошо, – Баурджин махнул рукой, но Фань не уходил – мялся, будто хотел что-то сказать.
– Господин…
– Ну? – оторвавшись от бумаг, князь недовольно вскинул брови. – Что тебе, Фань?
– Хочу поделиться наблюдениями.
Наместник пожал плечами:
– Наблюдениями? Ну, поделись, только быстро.
– Я и хочу быстро, – торопливо закивал Фань. – Пока не вернулся господин Чу Янь.
– Что?! – Баурджин вдруг уловил в голосе секретаря некую тревогу и озабоченность. – При чём здесь Чу Янь? А ну-ка, выкладывай!
– Я по поводу недавнего приёма здесь, во дворце, – негромко произнёс юноша. – Кое-что в поведении господина мажордома вызвало у меня некие сомнения, не сомнения даже, а что-то такое… В общем, непонятно что.
Баурджин неожиданно расхохотался, услыхав такие речи от обычно логичного и последовательного секретаря:
– Что-то ты такое загнул, Фань, что без стакана не разберёшь!
– Я и сам пока не разберу, господин наместник, – парень хлопнул ресницами. – Одно только знаю наверняка – Чу Янь никогда не преподавал литературу эпохи Тан в одной из престижнейших школ! Более того, он её совсем не знает! Называет себя профессором-«цзы» – а сам не путает Ли Бо с Ду Фу, Ду Фу – с Ван Вэем, и даже, похоже, не знает, что Ли Бо и Ли Бань – это имена одного и того же поэта!
– Ну и что? – усмехнулся нойон. – Я тоже этого не знал, пока ты не сказал.
– Но вы не называете себя профессором, господин! И не преподаёте в школе шэньши литературу эпохи Тан – а ведь Ли Бо, Ду Фу и Ван Вэй – её ярчайшие представители! Это несомненно – Чу Янь лжёт. Думаю, лжёт в целях поднятия своего престижа.
Фань был сильно взволнован, но на Баурджина его слова, честно сказать, произвели не особенно большое впечатление – ну, подумаешь, старик мажордом самочинно, безо всяких к тому оснований, присвоил себе почётный титул профессора танской литературы! Нехорошо, конечно, но не столь уж криминально, как то же мздоимство или почти неприкрытое воровство из городской казны. Подумаешь – профессор кислых щей – и что с того? В конец концов. Чу Янь не в школе шэньши преподаёт, а занимается несколько иным делом, в котором какие-либо литературные познания, грубо говоря, нужны примерно так же, как пятое колесо в телеге. Ну, захотел господин мажордом назвать себя профессором – вполне безобидное желание, у каждого своим причуды.
– Нет, господин наместник, думаю, это всё не столь безобидно, как вам представляется, – секретарь упрямо сжал тонкие губы. – Чу Янь – солгал! Неважно, чем он при этом руководствовался, но – солгал. В том числе – и вам, своему господину и непосредственному начальнику. Пусть по мелочи, но кто лжёт в малом, солжёт и в большем. Чу Янь нечестен – и это несовместимо с его должностью.
– Во, даёт! – глядя на разошедшегося парня, присвистнул князь. – Ты что же, советуешь мне его уволить?
– Да, господин! – Фань кивнул с полным осознанием собственной правоты. – Нечестные люди не должны служить во дворце, ибо по каждому народ судит обо всех.
– Ну, подожди, подожди, – замахал руками Баурджин. – Дай подумать. Вообще, все кадровые дела не сразу делаются, тут можно таких дров наломать, что потом три года расхлёбывать.
Юноша лишь молча поклонился, прижав руку к сердцу.
Отпустив секретаря, наместник задумчиво покрутил в руке гусиное перо, затем обмакнул её в тушь и быстрыми уверенными движениями набросал на бумажном листке иероглифы – «Чу Янь».
А если допустить, что старик мажордом не просто солгал из желания поднять свой престиж? Если он вообще не тот, за кого себя выдаёт? Если он, скажем, шпион Южной империи? Управитель дворца – неплохая должность для шпиона. Хотя, с другой стороны, что касается наиболее важных дел, так Баурджин никогда не отдавал относительно них никаких письменных распоряжений, да и устные передавал только лично, тому же Инь Шаньзею, например. А что передавал? Что они тут, в кабинете, обсуждали? А всё! Зверски убитых караванщиков обсуждали? Конечно. И фальшивый караван, который курсирует по маршруту Ицзин-Ай – Турфан и обратно вот уже третий месяц безо всякого результата, если не считать обогащения некоторых местных торговцев. Никто на караванщиков – отборных, вооружённых до зубов, воинов – почему-то не нападает, несмотря на все слухи, усердно распространяемые Кижи-Чинаем на постоялом дворе Шань Ю и в иных местах. А если предположить, что Чу Янь как-то связан с разбойниками? С той самой неуловимой и жуткой бандой, на время почему-то затаившейся? А, может, затаились, потому что мажордом предупредил об опасности?
Баурджин раздражённо бросил кисть, вспоминая, что они ещё здесь обсуждали. Ремонтников – несомненно! Так ведь Чу Янь их и нанимал! Монахи… любители имбирного пива – пожар в архиве, что, с подачи Чу Яня, что ли? И Фаня… Фаня, с тех пор, как к нему приставили охрану – тоже никто больше не трогал.
Да, конечно, мажордома можно во всём этом обвинить, если, правда, допустить, что он каким-то образом умудрился подслушивать все беседы в приёмной. А как? Стены во дворце толстые, у дверей всегда стоит стража – не прислонишься ухом. И всё же, если допустить…
– Фань!
Князь нервно дёрнул колокольчик.
– Да, господин наместник.
– Подойди ближе, к столу. Вот так. Теперь почитай стихи.
– Стихи? – секретарь хлопнул ресницами. – Какие вам угодно, господин?
– Да, господи, любые! – выйдя из-за стола, Баурджин подошёл к двери и обернулся уже на пороге. – К примеру, хоть того же Ду Фу.
– Хорошо, господин…
В синем небе кружит
Одинокая хищная птица
А под нею – две чайки
Плывут по реке не спеша.
– Хорошие стихи, Фань! – улыбнулся князь. – Вот так и читай, обычным своим голосом. Громче не надо, тише – тоже. Главное, не останавливайся.
Сказал – и тут же вышел.
– А кто слушать-то будет? – запоздало спросил Фань.
И, не услышав ответа, продолжил, недоумённо пожимая плечами:
Хищник может легко
За добычею вниз устремиться,
Но не знает тревоги
Беспечная чаек душа.
Звонкий голос секретаря затих за прикрытой дверью. Двое стражников в сверкающих панцирях вытянулись при виде наместника. Князь окинул их быстрым подозрительным взглядом – а, может, они?
Ага, как же! Один – монгол Керачу-джэвэ, другой – местный, из сотни Ху Мэньцзаня. Уж никак не могли сговориться.
Баурджин прошёл в закуток мажордома – вот он, даже никак не примыкает ни к приёмной, ни к кабинету… Ничего тут не услышишь, абсолютно ничего! Что же тогда остаётся? Одни пустые догадки.
Князь уселся за небольшой столик, за которым обычно сидел мажордом и внезапно поёжился – холодновато! Хотя отопитель-кан – вот он. Баурджин дотронулся до него рукой – холодный! И когда, наконец, сделают ремонт? Что-то не очень-то спешит с ним Чу Янь. И у него кан холодный, и в приёмной, и в кабинете… И – в приёмной! И – в кабинете!
А ну-ка!
Наклонившись, князь отодвинул металлическую заслонку…
…и законы природы
Близки человеческой доле… –
донёсся до него отчётливый голос Фаня.
Одиноко стою
Среди тысячи дел и забот[7].
Глава 11СТРЕЛАВесна 1217 г. Ицзин-Ай
Лишь бы судьба в этот день позволила нам уйти!..
Надо проникнуть сквозь мрачную, тесную щель.
Руку тебе подам, и ты не страшись в пути…
Быстрей! Как можно быстрее!
– Коня! – громко закричал князь. – Воинов!
На зов тут же явились оба начальника охраны – Ху Мэньцзань и Керачу-джэвэ.
– Керачу – остаёшься здесь, Ху – за мной. Прихвати человек с десяток.
– Слушаюсь, господин наместник!
Усатый сотник просиял от такого доверия, только что язык не показал сопернику-конкуренту. Хотя, конечно, к примеру, куда-нибудь в пустыню или в степь Баурджин взял бы монголов, но вот здесь, в городе, лучше было использовать местных.
– К монастырю! – прицепив к поясу саблю, нойон птицей взмыл в седло.
– К какому, господин? К Северному или Южному?
– К Северному, – подумав, вспомнил князь.
И кавалькада всадников, выскочив из ворот дворцовой крепости, помчалась к северным воротам.
– Почему – туда? – на скаку прокричал Баурджин.
– На главных улицах сейчас слишком много народу, – пояснил сотник. – Так быстрее будем.
Дробно простучав копытами по мостовой, кони во весь опор понеслись к воротам.
– Дорогу! Дорогу господину наместнику! – вырвавшись вперёд, Ху Мэньцзань замахал над головой плёткой.
Да встречавшийся на пути народ и без того шарахался во все стороны!
– Дорогу! Поберегись!
Миновав ещё одни ворота, отряд обогнул квартал доходных домов и, проскочив аллеей слив и акаций, оказался в виду монастыря, увенчанная золочёной крышей пагода которого величественно рвалась к синему весеннему небу. Как всегда, во дворе монастыря уже было полно народу – паломники, монахи да и просто любопытствующие. Кто-то молился у субургана с хрустальноглазым Буддой, кто-то глазел, как монахи тащили куда-то воду в смешных треугольных вёдрах, а кое-кто азартно скупал у пройдошистого вида служки различного рода реликвии, «сувениры», как их презрительно именовал воспитанный в строго атеистических традициях Баурджин.
Спешившись, князь, прихватив с собой сотника и ещё пару воинов, прыжками поднялся по лестнице, ведущей в покои монастыря, укреплённого, кстати, ничуть не хуже дворца наместника. Остановил. Ухватив за плечи, проходящих мимо монахов:
– Где настоятель?