– А, может, господин Бао Чжи, лучше перекинемся в карты? – предложил какой-то жизнерадостный толстяк, один из тех, кого князь частенько видел почти на всех приёмах, да вот только всё время забывал имя.
– В карты? – Баурджин удивлённо вскинул брови. – Вот не знал, что они у вас уже есть!
– Недавно напечатанные в мастерской господина Паня Ли, – хвастливо показывая колоду, рассмеялся толстяк. – Не успели ещё истрепаться.
Князь узнал даму, валетов, короля, остальные фигуры и масти оказались каким-то незнакомыми.
– Ну, вы играйте, а я рядом посижу, посмотрю. Привыкну, может, и сам перекинусь. Признаться, давненько не расписывал пульку.
– Ну вот, – с деланным неудовольствием Турчинай опустила руки. – В кои-то веки зашёл навестить почётный гость – а нате вам, сразу уж его утягивают – в карты. А не пора ли вообще поужинать, потанцевать?
– Потанцевать! Потанцевать! – прыгая, закричали девчонки. – Пора! Давно пора уже.
– Ну уж нет, – громко возмутилась хозяйка дома. – Танцы потом, сначала – ужин.
О, ужин удался на славу, как и всё в этом славном доме! Ужин, вино, танцовщицы, игры – Баурджин и не заметил, как уже наступил вечер. Гости расходились, во дворе зажглись разноцветные фонарики – красные, зелёные, синие – а вот ярко вспыхнули факелы: Турчинай вновь угощала несчастных бедных детей. Всё, как и всегда – омовение, молитва, ужин. И, наконец, зимний сад. Нет, точнее, летний.
Сбросив с себя халат, женщина обняла князя за шею, поцеловала…
– Ты так давно не жаловал меня своим присутствием!
– О, Турчинай… – тихо произнёс гость.
Освобождённые от одежд, они вместе упали на низкое ложе…
Наместник вернулся во дворец лишь утром. Взойдя по широкой лестнице, прошёл анфиладами комнат, рассеянно кивая вытягивающимся в струнку стражам. В приёмной, кроме секретаря, дожидался и Инь Шаньзей. Уже с утра! С чего бы это? Баурджин кивком пригласил следователя в кабинет и вскинул брови:
– Ну? Чувствую, что-то случилось!
– Случилось, господин, – понуро кивнул Инь Шаньзей. – Неизвестные разбойники напали на караван. Не на наш.
– Так-так… – князь опустился в кресло и забарабанил пальцами по столу. – Началось, значит. И что, снова всех убили?
– Всех до одного, господин. Забрали все ценности.
– Наводчика! Когда ты отыщешь наводчика, господин Инь?! – громко воскликнул нойон. – Казалось бы, Чу Янь мёртв, но лиходеи действуют и без него.
Следователь пожал плечами:
– Может, это какая-нибудь другая шайка. Я уже дал команду опросить все окрестные селения и ямы. Там, недалеко, как раз проходит дорога на север. Её сейчас ремонтируют, расширяют, достраивают… Кстати, это довольно далеко от города – в пустыне, неподалёку от хребта Гурбун-сой-хан.
– Гурбун-сой-хан? – удивлённо переспросил Баурджин. – Это ведь по пути в монгольские степи. Знакомая дорожка! Подожди… Там ведь где-то рядом урочище… Как его? Уголдзин… Уголцзон…
– Уголцзин-тологой, господин наместник.
– Ага, вот-вот – у чёрта на куличках! Ну что, что вы мнётесь, Инь? Небось, хотите сказать, что послали туда своего самого лучшего сотрудника – Жэня Сужэня. Он, конечно, парнишка толковый, но уж больно растяпистый.
– Да, – следователь неожиданно улыбнулся. – Именно его я туда и послал, под видом слуги подрядчика для дорожных работ. И вот ещё что… На месте нападения – это как раз близко к урочищу – нашли странные стрелы, точнее – только наконечники. Странный наконечники, никогда таких не видел. Непонятно даже, как они крепятся к древку?
– Наконечники? Что за наконечники? – заинтересовался князь.
– Смотрите сами, господин, – Инь Шаньзей вытащил из поясной сумки какую-то небольшую вещицу и с поклоном протянул собеседнику.
Баурджин присмотрелся… и вздрогнул, узнав в странном наконечнике стрелы обычную свинцовую пулю!
Глава 13ЧУЖАЯ КОЛЕЯЛето 1217 г. Пустыня Гоби – урочище Уголцзин-Тологой
О серая, о злая ночь агоний!
Столкнулись насмерть воины и кони.
Обмелевшая река Эдзин-гол осталась далеко позади, яркое бело-жёлтое солнце нещадно палило в выцветшем бежевом небе, не давая скрыться от зноя несчастным путникам. Да и негде было скрыться – по обеим сторонам от дороги расстилались желтовато-серые пески пустыни изредка оживляемые верблюжьей колючкой да зарослями саксаула. Далеко впереди, у самого горизонта, маячили сиреневые вершины хребта Гурбун-сой-хан – именно к нему и вела дорога, надо сказать, кое-где уже отремонтированная – и не кое-как, а на совесть. Даже мост через высохшее русло реки – кирпичный, отделанный жёлтой поливной плиткой – производил впечатление надёжности и даже некоторого изящества. Впрочем, почему – «некоторого»? Красивый был мост, что и сказать! Мост посреди пустыни – Баурджину в этом виделся какой-то сюрреализм. Хотя князь знал, конечно, что бывают здесь по весне и осенью речные разливы и сель с ближних гор.
– Проводник говорит – скоро ямская станция, господин наместник, – заворотив коня, подъехал к нойону следователь Инь Шаньзей.
– Господин Бао, – тут же поправил его князь. – Привыкайте, Инь.
– О, да, да – господин Бао, – судебный чиновник улыбнулся в усы – узенькие, этакой ниточкой, словно у какого-нибудь белогвардейского поручика.
Они ехали уже четвёртый день, под видом дорожно-строительной экспедиции – да, собственно, она и была, экспедиция – возы с мелким песком, известью, строительным камнем – Баурджин с Инь Шаньзеем только лишь к ней примкнули, примкнули почти что инкогнито, лишь начальник обоза господин Дань Ли – сухопарый и вполне обстоятельный господин средних лет – знал, что эти двое – сотрудники судебного ведомства. Но Дань Ли дал подписку о неразглашении, для остальных обозников Баурджин был обычным смотрителем работ, а следователь Инь Шаньзей – дорожным мастером. Хотя кто там остался из «остальных»? Человек десять – погонщики ослов и волов, возницы, рабочие. Большая часть рабочих – десять человек, целая бригада! – тоже оказались новенькими в дорожном деле – отборные воины сотника Ху Мэньцзаня, со своим командиром во главе. Ху Мэньцзаню Баурджин доверял. Да, среди воинов был и Суань Лэ – краснощёкий слуга, с подачи наместника вдруг обнаруживший в себе недюжинный талант к стрельбе из лука, и взятый сотником в отряд дворцовой стражи. Суань несколько стеснялся своего имени – уж больно оно походило на женское – Суань – Сиань – поэтому куда охотнее откликался на прозвище – Лэ Красные Щёки.
В общем, с такими людьми можно было расследовать дело. И это ещё не считая пресловутого Жэня Сужэня, отправившегося к месту происшествия ещё раньше. Может, этот смешной парень там уже чего и нарыл, кто знает?
В полдень – в самое пекло! – устроили привал, растянувшись под тенистыми балдахинами, укреплёнными на повозках. Выпили разбавленного водою вина, разомлели. До урочища Уголцзин-Тологой, где как раз недавно и выстроили ямскую станцию, по прикидкам князя оставалось километров пятнадцать – учитывая медлительность волов, часов пять ходу. Как раз к вечеру.
– Как бы твой Жэнь Сужень нас невольно не выдал, – повернувшись к следователю, негромко промолвил князь. – Он ведь нас там не ждёт?
– Не ждёт, – согласно кивнул Инь Шаньзей. – Вполне может напортачить. Хотя – я постараюсь его предупредить.
– И вообще, хорошо бы здесь установить солнечный телеграф, – Баурджин вдруг улыбнулся. – Между ставкой великого хана и Ицзин-Ай. Знаете, что такое солнечный телеграф. Инь?
– Нет.
– Укрепляются на высокой крыше – ну, или на башне, на скале тоже можно – специальные шесты с зеркалами – от них отражается солнце, и можно заранее условиться о знаках – то ли зеркала будут подвижными, то ли шесты – без разницы.
– А, речь идёт о солнечной связи, господин… Бао, – понятливо кивнул чиновник. – Кажется, я где-то что-то слышал об этом. Или читал. Полезное устройство!
– Вот и я о том. Полезнейшее! Скажем, наиболее важные вещи передавать особым шифром, – подложив под голову руки, вслух мечтал нойон. – Создать особое ведомство световой связи. Тут ведь солнце – почти триста пятьдесят дней в году!
– Ночью можно вместо зеркал фонари использовать, – тут же предложил Инь Шаньзей. – Да вместе с ремонтом дороги все и смонтировать.
– А это мысль! – вскинулся князь. – Сейчас бы знали – что там разведал Жэнь Сужень?
– Ничего, – следователь хохотнул. – Уже сегодняшним вечером мы его об этом спросим.
Сегодняшним вечером…
А после полудня, не успели отъехать и километров пять, как поднялся ветер. Ветер! Словно притаившийся волк, он сначала завыл в барханах, потом, усиливаясь, принялся швырять в лица горячий песок, а затем встал чёрным столбом примерно в километре от дороги – жутким, закручивающимся столбом, втягивающим в себя песок и разбитые остатки каких-то повозок.
Самум! В пустыне поднимался самум, грозивший смертью всему живому – мучительной смертью от удушья, когда забившийся в горло песок не пропускает и глотка воздуха. Начальник каравана что-то закричал, показывая пальцем в небо, все поспешно спешились, привязывая лошадей к повозкам, накрыли головы животных пропитанными водою тряпками, укрылись и сами – кто в повозках – если было место – а большинство – под повозками. Укрылись быстро, наверное, не прошло и пары минут со времени появления чёрного столба смерча. И вовремя!
Ветер вдруг ненадолго утих, но в горячем воздухе пустыни ощутимо висела тревога, словно бы какой-то хищный, не знающий ни капли жалости, зверь приготовился к последней атаке, к смертельному прыжку на беззащитную жертву.
И вот рвануло! У Баурджина – человека в военном отношении опытного, помнившего и бомбёжки и артобстрелы – было полное впечатление, что они вдруг попали под удар реактивных миномётов, ласково прозванных «катюшами». Вой! Жуткий, леденящий душу, вой, грохот – и задрожала земля! И волна жара опалила тех, кто не успел накинуть на лицо хоть что-нибудь. И летящий песок, словно наждаком прошёлся по коже. И наступила тьма.