Словно тысяча волков, выл ветер, срывая и унося с собой то, что можно было сорвать – обрывки балдахинов, укрывающие извёстку кожи, какие-то верёвки, кошмы – закрученное смерчем всё летело, неведомо, куда. Этот жуткий вой, эта жара нестерпимая, тьма – всё давило на нервы. Стало тяжко дышать, и саднило горло. Воздуха! Воздуха! А его-то и не было, словно бы высосанный смерчем, он улетучился куда-то в космос. Воздуха!
Горячим дождём, градом ударил песок, засыпая вокруг всё, что только можно было засыпать. Баурджин чувствовал, как их укрытие под одной из повозок быстро превращается в могилу. Сдавило грудь. Воздуха! Надо проделать дорогу воздуху! Изогнувшись, князь изо всех сил ударил ногой в песчаную стену. Один раз, второй, третий… На помощь пришёл Инь Шаньзей, до того лежащий бездвижно. Зашевелился и сухопарый Дань Ли. Удар! Удар! И все вместе… И липкий горячий пот, и песок везде – в глазах и в ушах, в носу и в горле. И нечем, нечем уже дышать. И тьма… Вечная непроглядная тьма…
Нет! Врёшь, не возьмёшь!
А ну-ка!
Баурджин снова изо всех сил пнул ногами песок. Бесполезно! Князь ткнул локтями соседей – вместе! Вместе надо!
Те поняли… Удар! Удар! Удар!
Неужто вот так суждено погибнуть? Вот здесь, в горячей песчаной могиле? Нет! Шалишь! Никогда! Главное – не сдаваться, действовать.
Удар! Удар! Удар!
И вдруг стало светло! Луч солнца – солнца! – ударил в глаза. И горячий воздух пустыни – о, сладкий, сладкий воздух! – ворвался внутрь. О, этот сладостный воздух – Баурджину он показался сейчас свежим и чистым воздухом зимнего морозного дня.
Выбрались, выкопались, улыбаясь, посмотрели друг на друга и тут же принялись откапывать других. А над головами безмятежно сияло нежно-бирюзовое первозданно-чистое небо! Сколько длился этот песчаный смерч? Час? Два? Двадцать минут? Судя по солнышку – не так уж и много. А показалось – вечность.
Час – а то и все полтора – откапывали повозки. Странно, но песок практически не занёс дорогу – лишь кое-где виднелись широкие желтовато-бурые полосы. Может быть, потому что дорожное покрытие было уложено неким едва заметным – но заметным всё-таки – полукругом. Середина – чуть выше, края, обочина – чуть ниже. А ведь хорошая дорога, чёрт побери! Хоть на «Волге» езди! Князь вдруг вспомнил свою красавицу – тёмно-голубую «двадцать первую» «Волгу», вспомнил умершую жену, ещё ту, из прошлой жизни, вспомнил давно уже взрослых детей, внуков. Как они там? Неплохо, наверное. А у него, у Баурджина-Дубова, уже и здешние дети – взрослые, те, которые постарше. Остальные ещё малы… Привезти бы их сюда поскорей!
– Отличная дорога! – топнув ногой по дорожному полотну, подрядчик Дань Ли восхищённо прищёлкнул языком. – Вижу, смотрительница дорог Сиань До прекрасно знает своё дело! Молодец, девочка – вся в отца.
– А вы знали её отца? – нойон подошёл к подрядчику.
– Да, знал, – кивнул тот. – Славный был человек и хороший мастер. Жалко, что несчастливый. А дочь его – вот славная девушка! И, судя по дороге – тоже мастер не из плохих.
– Что, так хорошо сделано?
– Отлично! Да вы и сами видите.
– Вижу, вижу, – покивал князь.
Похвала дорожника неожиданно пришлась Баурджину по душе, словно бы похвалили его самого, либо какого-нибудь близкого человека. Сиань Цо. А, пожалуй, и в самом деле – близкого. Сиань Цо – пышноволосая красавица с карими блестящими глазами. Бывшая наложница, бывшая танцовщица – а ныне – смотритель дорог. Да уж, наверное, не так-то легко приходится в сей должности этой красивой девчонке. Князь улыбнулся, вспомнив вдруг, как учил Сиань ругаться. Как та потом тренировалась на случайных прохожих – на Жэне Сужэне, на каких-то гопниках… Сиань Цо – милое, смешливое существо. Она почему-то очень не любит Турчинай, эта Сиань. Потому что когда-то была у неё в танцовщицах? Или, может быть, просто ревнует? А что? Очень может быть. Вот Сиань-то тоже надобно предупредить, чтоб не подавала виду, признав в одном из дорожников самого наместника!
Обоз подъехал к урочищу уже ночью, когда в бархатно-чёрном небе вовсю сияли звёзды, а яркий месяц навевал воспоминания о какой-то волшебной сказке. На длинной шесте, у ворот постоялого двора – ямской станции – горел зелёный фонарь: светильник за прозрачной зеленоватой бумагой. Станция была новой – об этом ясно говорила отделанная жёлтой плиткой ограда и иероглифы на воротах – «Уголцзин-Тологой» – так же, как и урочище, именовалась и станция. Такие же – по единому плану – станции строились на всех новых дорогах.
Начальник станции – добродушный толстяк в выцветшем синем халате – принял путников довольно радушно, правда, перед тем как открыли ворота, сотник Ху Мэньцзань, что есть силы барабанил в них кулаками минут десять, а то и все двадцать. Стражники на воротной башне сначала долго не отвечали, потом попросили подойти к воротам старшего, показать специальную бумагу – пропуск – и пайцзу. И то, и другое, естественно, у Дань Ли имелось.
– Места здесь глухие, дикие, – жаловался ямской начальник. – Вот и бережёмся. А вы, стало быть – дорожники?
– Они самые, – князь усмехнулся. – Камни, кирпич везём, известь.
– Ого! Что, в урочище камней нету?
– Не всякий камень для дорожного полотна пойдёт, – со знанием дела отозвался Баурджин. – Далеко не всякий. А что, ремонтники у вас ночуют?
– Нет, у них сейчас свой лагерь. Далеко к хребту продвинулись, на несколько десятков ли, накладно им взад-назад ездить.
– А как же разбойники? Не боятся?
– Кто ж их не боится? – вздохнул толстяк, звали его Ань Цулянь. – Берегутся, стражу по ночам выставляют. Да и кому они нужны-то, дорожники? Что с них брать – кирпичи да камни?
– Так самих в рабство?
Ань Цулянь посмурнел лицом:
– А вот это, господин мой, лиходеи не делают. Никого в плен не берут – убивают всех! Да и нападают в основном на богатые караваны.
– Всех… – князь поджал губы. – И давно они у вас объявились, разбойники?
– Да с весны. Раньше тоже, бывало, нападали на караваны – но не так жестоко, вполне можно было и откупиться, – ямской начальник вдруг улыбнулся. – А что мы тут-то стоим? Прошу в дом, отведаем ужин.
Ямской дом, как это и было предусмотрено, оказался вполне просторным: в нём имелась и общая зала – трапезная, и кухня, и – на втором этаже – отдельные комнаты – опочивальни для солидных путешественников, внизу же, сразу за трапезной – людская, общая спальня для народа попроще. Во дворе, окружённом мощной стеной, располагались хозяйственные постройки, места для лошадей и волов, колодец.
– Вода здесь не очень хорошая, солоноватая, – жаловался Ань Цулянь. – мы всегда к урочищу, на родник, ходим.
– И тоже не боитесь разбойного люда?
– Так ведь они только на богатый караван объявляются, – грустно улыбнулся ямской начальник. – Неведомо как узнают – и оп! Тут как тут!
– А про последнее нападение ничего не слыхали? – продолжал допытываться нойон.
– Нет, – толстяк пожал плечами. – Оно ведь далеко от нас было. Как раз там, где сейчас дорогу ремонтируют. Знаю только, что убили там всех. И какой-то грохот стоял – далеко слышно было. Слов дэвы гвозди в скалу забивали!
Грохот… Баурджин поджал губы. Ясно, какой грохот. Пуля-то – револьверная, от нагана. И наверняка у бандитов ещё и кое-что посерьёзней имеется – карабины, винтовки, быть может – пулемёты даже… Делов наделать могут. Брать! Надо брать банду! А взялись они, скорее всего – из урочища! Туда же странным образом переместился и старый дацан. Из Оргон-Чуулсу – в Уголцзин-Тологой. Жаль, жаль, покуда ничего толком неизвестно. И главное – сколько их? Какое оружие? Эх, узнать бы…
Уже после сытного ужина, в отдельной опочивальне – кстати, довольно-таки уютной – Баурджин продолжал размышления. Начальник станции говорит, что нападения – именно вот такие, жестокие, нападения – начались с весны. Что же раньше не сообщали о странных стрелах? Наверное, не придавали значения – стрелы и стрелы, мало ли кого какие бывают наконечники? Не обращали… Только ушлый следователь Инь Шаньзей обратил. Вот его-то и нужно оставить здесь, именно его и оставить! Ведь информация о караванах идёт в банду именно отсюда – с имперской ямской станции, больше-то просто неоткуда! И как-то быстро она проходит, информация. Кто-то явно действует ночью – остановился караван на ночлег, а утром, или под вечер, где-нибудь в горах или в урочище – глядь, и засада! А как можно быстро передать сообщение отсюда, скажем, к дальним оврагам, непосредственно в урочище – а это километров семь-восемь. Лошадь. Точнее – всадник. Ведь не бегом же бежать. Хотя – почему бы и не бегом? За соответствующее-то вознаграждение… Вполне можно и пробежаться! Полтора часа – туда, полтора – обратно. Вполне можно за ночь успеть, не так уж сейчас темно – луна, звёзды – да и дорогу отремонтировали, уж, всяко, не заплутаешь. Да! Здесь, именно здесь, на постоялом дворе и находится информатор.
Инь Шаньзей с этим выводом полностью согласился. Согласился и внезапно «заболел», да так, что уж пришлось его покуда на ямской станции. А куда ж ещё денешь? В путь с собой не возьмёшь.
– Ну, мы ненадолго, – нарочито громко утешал следователя Баурджин. – Неделя-две – и поедем обратно. Жаль, конечно, что так уж с вами вышло, уважаемый господин Инь, ну да не переживайте – работу вашу справим. А вы, господин Ань Цулянь, уж за ним присмотрите.
В ладонь начальника станции перекочевало несколько монет.
– Есть, есть у меня отвар из целебных трав, – быстро закивал Ань Цулянь. – Каждый день буду поить ими уважаемого господина Иня. Не сомневайтесь, поставим на ноги!
Тепло простившись с судебным чиновником и начальником яма, Баурджин прыгнул в седло и, выехав из ворот, быстро нагнал ушедший уже вперёд обоз, во главе которого верхом на белом жеребце гордо восседал Дань Ли.
– Ну, что, господин Бао, простились со своим приятелем? – поинтересовался он, повернув голову.
Князь коротко кивнул и посмотрел вперёд, где – слева от дороги – виднелся огромный, заросший по склонам колючими кустами и папоротниками, овраг, собственно, и давший имя сему урочищу – Уголцзин-Тологой. Когда подъехали ближе, Баурджин еле-еле подавил в себе желание немедленно спуститься в овраг, посмотреть, имеется ли там дацан… И банда!