Ничего подобного нойон не нашёл, хотя обыскался. Никаких окурков, никаких случайно оброненных вещиц, ни-че-го! Либо это место просто не использовалось, либо наблюдатель тщательно следил за собой. Прибирался. Аккуратист, ититна мать!
Спустившись, Баурджин побродил по лесочку, где отыскал-таки следы лошадиных копыт – и во множестве. Правда, далеко не свежие, как и навоз – засохшие конские каштаны. С какого времени они тут лежат? С начала весны? Очень может быть.
Был полдень… впрочем, нет, наверное, где-то часа два пополудни, судя по солнцу – оно светило князю в спину, и длинная тень скалы вытянулась почти точнёхонько в сторону ямской станции. Отвязав коня, князь взобрался в седло и неспешно поехал к дорог по узкой, тянувшейся меж высокой травы, тропе. Почти из-под самых копыт вдруг выпорхнула куропатка и, шумно махая крыльями, закружила вокруг, уводя от гнезда огромного врага – всадника.
Срезая путь, Баурджин взял правее, выехав к ореховым зарослям, сразу за которыми начинался симпатичный альпийский лужок – зелёный, с ярко-жёлтыми цветками, тянувшимися широкими густыми полосами. Над головой, в светло-синем небе, жарило солнце, пахло горькой пряной травою и сладким клевером, упрямо вклинивавшимся меж жёлтого густоцветья. Громко и радостно пели птицы – князь различил соловьиную трель и нежные рулады жаворонка. Позади, в орешнике, застучал дятел. Впрочем, нет, не дятел! Стучали копыта!
Выдернув из седельного саадака лук, Баурджин поворотил коня, прикидывая возможный манёвр. Если врагов много – выстрелить первым, без всяких разговоров, затем метнуться к орешнику, запутать следы…
Слава богу, ничего подобного всё ж таки не пришлось делать – раздвигая кусты широкой грудью, на поляну вынеслась белая скаковая лошадь, верхом на которой сидела Сиань Цо! Увидев князя, девушка улыбнулась и стегнула коня плетью.
– Сиань! – Баурджин быстро поехал на встречу. – Ты как здесь?
– Не хочу говорить, что случайно. Специально искала вас, господин. Люди сказали – где.
– Искала меня? Зачем?
– Так… Как здесь красиво! Давайте привяжем коней, пройдёмся.
Нойон растянул губы в улыбке:
– С большим удовольствием.
Бросив лошадей у орешника, Баурджин и Сиань пошли лугом, по колено в траве. Было начало лета и яростное солнце ещё не успело иссушить всё живое, в воздухе ещё пахло весной. Впрочем, здесь, на горных кряжах, всегда было прохладнее, чем в долине.
– Здесь, неподалёку, родник. Пойдём, напьёмся.
– Надо бы напоить коней.
– Напоим, – девушка обернулась, протягивая князю руку. – Чуть позже.
Взявшись за руки, словно дети, они пошли – нет, побежали – к ручью, и Баурджин вдруг почувствовал себя таким счастливым, каким давно уже не ощущал. Дул лёгкий, пахнущий травами, ветерок, от неширокого прозрачного ручья, бегущего средь чёрных камней, веяло прохладой, светило яркое солнышко, и небо над головой было таким высоким и чистым, что невольно хотелось думать только о чём-нибудь хорошем, приятном.
– Жарко!
Скинув халат, Баурджин с удовольствием ополоснулся до пояса холодной водицей.
– Ого! – округлив глаза вдруг засмеялась Сиань. – Монгольский князь – и моется!
– Ага, – фыркая, захохотал нойон. – А раньше от меня пахло потом и падалью!
Нагнувшись, он зачерпнул ладонями воду и брызнул на девушку:
– А ну-ка, помойся и ты!
– Ай!
Сиань вскрикнула, захохотала, а князь, схватив её в охапку, привлёк к себе, поцеловал, развязывая на девушке пояс. Обнажил левое плечо, грудь – большую, волнующе трепещущую – поцеловал прямо в сосок…
Оп! Одежда полетела в траву… Рассыпались по плечам пышные волосы Сиань Цо, и обнажённая девушка, опускаясь на распростёртый в траве халат, с силой привлекла к себе князя.
– Я искала тебя для этого, – под влиянием нахлынувших чувств, Сиань Цо отбросила показную вежливость и перешла на «ты».
– Я понял…
В карих глазах девушки играли лукавые золотистые искры. Томно поднималась грудь. И жёлтые большие цветы качались над слившимися в любовной неге телами… А ещё сильно пахло клевером.
– А, так ты больше не носишь на шее тот перстень с «тигриным глазом»! – довольно прошептала Сиань. – Выкинул?
– Нет, не выкинул, – Баурджин не хотел врать, но всё же соврал. – Потерял.
– И не ищи! – негромко промолвила девушка. – Поверь, Турчинай – очень злой человек. Злой, завистливый и нечестный.
– Злой человек не станет кормить даром несчастных бедных детей.
– Если Турчинай так поступает – значит это зачем-то ей нужно. Поверь мне, она ничего не делает зря!
Нойон улыбнулся и мягко погладил Сиань по плечу:
– Давай не будем о ней, а?
– Давай, – улыбнулась та. – Кстати, ты первый про неё и начал!
– Я?! – изумился князь.
– Ты, ты, – девушка засмеялась и, усевшись на Баурджина, словно в седло, принялась вытворять с ним такое, от чего нойон очень скоро почувствовал поистине неземное блаженство. Ну, ещё бы – ведь Сиань Цо ещё совсем недавно была наложницей и знала толк в любви.
Даже небо стало, как будто, выше, и солнце сверкало в глазах, и прохладный, дующий с гор, ветер обдувал распалённые любовным жаром тела.
– Как мне хорошо с тобой, Сиань! – обнимая девушку, неистово шептал князь. – О, милая Сиань, ты поистине – жрица любви!
– Я знаю, милый… Обними меня крепче… Вот так… так… так…
Когда любовники, напоив коней, вернулись в лагерь, уже начинало смеркаться. Остатки солнца отражались в песках, окрашивая тёмно-синее небо золотистым багрянцем, и кривой жёлтый месяц повис над горными кряжами в окружении сверкающих звёзд.
– Ну наконец-то! – поднимаясь от разожжённого костра, посмотрел на князя подрядчик Дань Ли. – А мы уж хотели вас поискать.
– Делал замеры у дальнего кряжа, – присаживаясь к костру, пояснил Баурджин.
– Мы так и подумали. В следующий раз берите с собой людей для охраны. Хотя…
– Что – «хотя»?
– Все говорят, что разбойники никогда не нападают на дорожников.
Князь усмехнулся:
– Ну да – с них ведь нечего взять.
– А самих? – покачал головой Дань Ли. – Потом продать какому-нибудь работорговому каравану. В том же Турфане очень ценят сильных молодых рабов. Нет, я чувствую. Здесь что-то не так… Кстати, господин Бао, вас не так давно спрашивали.
– Спрашивали? Кто?
– Ваш больной товарищ, оставленный на попечении начальника яма. Похоже, он выздоровел, раз примчался сюда.
– Инь Шаньзей! – нойон обрадованно вскочил на ноги. – Так где же он?
– Кажется, у дальних повозок, где слуги.
Поблагодарив собеседника, Баурджин быстро зашагал на окраину лагеря. В наступившей темноте грозно урчали привязанные к повозкам собаки, однако никаких часовых, похоже, не выставлялось, да и вообще, дорожники вели себя довольно беспечно – жгли костры и никаких разбойников не боялись. По крайней мере, именно такое складывалось впечатление.
Иня Шаньзея нойон отыскал у дальней повозки – отойдя чуть в сторону от костра, он о чём-то разговаривал с Жэнем. Говорили тихо, но время от времени младший помощник следователя громко вскрикивал и широко разводил руками, точно рассказывал какую-нибудь байку.
– О! Нашёл себе нового слушателя! – донеслось от костра.
И тут же раздался взрыв смеха.
– Бедный новенький мастер!
– Интересно, о чём это они там говорят? – замедлив шаг, поинтересовался князь.
– А вы пойдите, послушайте, господин. Может, и вам будет интересно.
Баурджин отошёл. И снова послышался смех. Прямо взрыв хохота, видать, собравшиеся у костра дорожники смеялись над незадачливыми жертвами деревенского красноречия Жэня. Что ж, это совсем неплохо.
– Рад видеть вас, Инь, – подойдя ближе, коротко приветствовал князь. – Какие новости?
– Да есть кое-что, – следователь отозвался довольно скромно, но всё же тренированное ухо наместника уловило в его голосе некое торжество, не особенно, впрочем, и скрываемое.
– Ну, ну? – осмотревшись, подзадорил нойон. – Надеюсь, здесь нас никто не подслушает?
– В повозке никого нет, господин, – шёпотом доложил Жэнь. И тут же похвастал: – Пока меня с вами видят – ни один близко не подойдёт, бояться моих историй.
– Да уж, – Баурджин не удержался и рассмеялся. – Похоже, ты тут всех уже достал своими байками. Ну, хоть какая-то от них польза. Отойди-ка к повозке – проследи, чтоб никто не подошёл с той стороны! – князь повернулся к следователю. – Так я слушаю вас, Инь! Смею верить – вы объявились не зря.
– Не зря, не зря, господин Бао.
Хохотнув, Инь Шаньзей быстро поведал князю итоги своего расследования. А доложить было о чём!
Поначалу, сразу после отъезда обоза, дела у следователя складывались ни шатко, ни валко – начальник яма Ань Цулянь поместил «больного» в отдельную комнату и строго-настрого запретил его беспокоить. Немалых трудов стоило его убедить, что предоставленные отвары подействовали на «болезного» настолько чудесно и исцеляюще, что уже можно было бы и пройтись, выйти на двор, подышать воздухом.
Ань Цулянь, внимательно осмотрев постояльца, всё же махнул рукой – похоже, сей господин и в самом деле стал чувствовать себя намного лучше. Пользуясь относительной свободой, Инь Шаньзей в первый же вечер выделил для себя группу возможных подозреваемых, исходя из возможности их более-менее оправданной отлучки. Таких набралось не так уж и много: пастух Чунь, ежедневно гонявший на выпас ямских лошадей, повар Лянь Ваньчжу, иногда выбиравшийся за пределы постоялого двора за всякими пахучими травами, ну сам начальник яма Ань Цулянь – того здесь вообще никто не контролировал. Всех остальных – четверых слуг и десяток воинов – следователь, по здравому размышлению, отмёл сразу: днём они никуда не отлучались – это было бы заметно, ну а ночью – тем более не могли, поскольку ворота постоялого двора закрывались, а в воротной башне выставлялась усиленная стража. Дело облегчалось тем, что ямская станция «Уголцзин-Тологой» была довольно новой, недавно выстроенной, а потому ещё не успела обрасти неким подобием небольшого городка или посёлка, как это сплошь и рядом случалось – близ остановки караванов селились кузнецы, шорники, тележники, лекари, проводники, погонщики и прочий заинтересованный люд – так возникало селение. С течением времени, конечно, подобная участь грозила и «Уголцзин-Тологою», но пока, к тихой радо