– А не боишься, что Кара-Китаев начнёт вам мстить? Не такой это человек, чтобы прощать обиды!
– Да, поручик злобен, аки бес! Однако он не знает, куда придёт. А когда что-то почувствует, разберётся – будет уже поздно.
Баурджин задумчиво помолчал, переваривая услышанное. А потом быстро спросил:
– А не мало одного грузовика?
– Во фрукт! Ну ты, Вотенков, и жаден!
– А когда нам ждать Кара-Китаева и его отряд?
– Вечером или ночью. Старуха сказала – «когда луна станет синей», – Григорий подозрительно посмотрел на князя. – А чего это ты так интересуешься?
Баурджин усмехнулся:
– Я же сказал – не доверяю поручику.
– Мы, можно подумать, доверяем! – расхохотался бандит. – Ничего, Вотенков, скоро заживём как князья!
…как князья!
– В Харбине гулять будем, да что там Харбин – в Париж поедем!
Махнув рукой, князь отошёл к грузовику и принялся копаться в моторе. Тут же крутился и гимназист.
– Вот что, Петька, – быстро оглянулся на него нойон. – Знаешь, что такое «синяя луна»?
– Нет, – парнишка озадаченно моргнул. – А что?
– Вот когда она появится – быстро ныряй в дацан, ну, туда, где Будда.
– А…
– Ныряй, и ничего не спрашивай, понял, да?
Хлопнув мальчика по плечу, Баурджин забрался к кабину и, запустив двигатель, развернул грузовик капотом к дацану.
– Э, ты что это задумал. Вотенков? – тут же подскочил Гришка-Медведь.
Князь смачно сплюнул на землю:
– Кара-Китаев – человек хитрый. Если что не так – включу фары, а вы уж – из пулемёта. Во-он в том распадке его установить хорошо будет.
Бандит хмыкнул:
– Ох, и въедливый же ты, Вотенков. Поручика не сейчас опасаться надо, а потом, после того, как ворвёмся в город. Вот тогда нам пулемёт и пригодится… может быть. Уедем, уедем, не сомневайся! А Кара-Китаев пускай нас потом ловит! Старуха сказала – «ворота закроются навсегда».
Навсегда… Вздохнув, Баурджин посмотрел на маячившего чуть в стороне Петьку. Навсегда… Эх, если б не было гимназиста… Куда он ещё попадёт, если всё хорошо сложится? В двадцатые годы? Так, наверное, для него это куда лучше, нежели остаться в тринадцатом веке. Доберётся до Советской России или в Харбин, да куда хочет, главное – отсюда его вытолкнуть. И тех – не пустить!
Достав портсигар, князь попросил у Гришки-Медведя спички.
– А говорили, что ты не куришь! – удивился тот.
– Не курю, – согласно кивнул Баурджин. – Только вот сейчас – трясёт что-то.
– Меня самого трясёт, – громко расхохотался бандит. – Это ж надо – такое дело задумали!
Спички нойон так и не отдал, сунул вместе с портсигаром в карман.
– Странный у тебя пиджачок, – Григорий неожиданно потрогал пальцами рукав баурджинова френча. – Издалека – вроде бы френч как френч, а подойдёшь ближе – нет, не фабричной работы!
– На заказ сшит, местными. Барон Унгерн вон, вообще к халату погоны пристёгивал.
– Унгерн! – Григорий передёрнул плечами. – Не поминал бы ты всуе этого чёрта! А насчёт поручика… Правильно, освети его фарами. А в кузов к тебе я Миколу посажу, пусть там и сидит, с пулемётом.
Темнело. Зажглись первые звёзды. Их становилось всё больше, а небо вокруг из тёмно-голубого быстро превращалось в синее, а затем и почернело. Сидя на крыле грузовика, Баурджин посмотрел на луну – жёлтый мерцающий круг. Круг…
– А зачем мне – в дацан? – шёпотом спросил Петя. – Мне б лучше экспедицию отыскать, как вы, Иван Ильич, обещали.
– Отыщешь. И передашь привет Петру Кузьмичу. Да, вот ещё что…
Князя вдруг осенило – если мальчишка всё же прорвётся в свой год, то почему бы и нет? Почему б не сделать подарок русской географической экспедиции, собрать всё самое лучшее, рукописи, составить словарь… нет, не тангутско-русский, а, скажем – тангутско-китайский, поручить это дело Фаню…
– Иван Ильич! – снова зашептал мальчик. – Луна какая-то странная!
– Что?
Луна и в самом деле меняла свой цвет, становясь из золотисто-медной – ярко-жёлтой, затем – серебристо-белой, малиновой, синей…
Синей!
По небу побежали зелёные светящиеся облака, что-то вдруг загремело… Гром! Чёрт побери, гром!
– Ну, Пётр, давай! – оглянувшись на кузов, Дубов подтолкнул гимназиста. – Видишь там, рядом, кусточки. Да, вот ещё – местные араты говорят, видели много старинных книг в субургане Хара-Хото. Большой такой субурган, на верхушке – плоский чёрный камень.
– Субурган?
– Скажешь о нём профессору. Ну, прощай!
Широко распахнутые глаза паренька заблестели:
– А вы, Иван Ильич, как же? Давайте вместе! Эти люди… – гимназист кивнул на кузов. – Они мне почему-то совсем не нравятся.
– Они и мне не нравятся, Пётр. Однако не беспокойся, я с ними справлюсь.
– Справитесь? Один?
– В урочище мой отряд.
– А! Ну да, конечно… Только я не совсем понимаю, зачем…
Баурджин посмотрел на налившуюся синевой луну.
– Ну всё, хватит болтать! Иди.
– До встречи, Иван Ильич!
Выбравшись из кабины, Петя быстро зашагал к кустам.
– Э! – свесился из кузова Микола-Хохол. – А пацан куда?
– До ветру.
– Нашёл время.
– Да куда он денется?
– Тоже верно.
– Покуришь, Микола?
– А, пожалуй, курну, давай.
Бандит свесился из кузова, как раз с той стороны, что была не видна его напарникам, засевшим в камнях неподалёку…
Баурджин ударил его согнутыми пальцами в горло – «лапой тигра» – так, как учила когда-то Лэй – девушка-смерть.
Осторожно опустил мёртвое тело на землю.
И тут вдруг замерцал, зашатался дацан! Он был, и вроде бы его не было… вот совсем исчез! Снова появился! Мелькнула чья-то тёмная фигурка – Петька! Исчез! Исчез! Вот и хорошо, вот и славно не надо включать фары, смотреть, там ли мальчишка… Теперь можно действовать.
Всё вокруг гудело, а в небе, наверху, вокруг синей луны сверкали яркие ветвистые молнии.
Заскочив в кузов, Баурджин вытащил динамитную шашку, взяв с собой в кабину, зажёг фитиль, завёл двигатель…
А в дацане уже мелькали чьи-то чёрные тени и слышалось лошадиное ржание!
Нет, ждать больше нельзя.
Включив фары, князь бросил машину вперёд, чувствуя, как хлоп нули по кабине пули – вероятно, заподозрив неладное, это стрелял Гришка-Медведь.
Ничего, прорвёмся!
Разогнав грузовик, Баурджин распахнул дверь, и, бросив в кузов динамитную шашку, выпрыгнул, откатился за кучу камней…
И ждал!
Казалось, очень долго.
А луна над головой синела, как слива, мерцали молнии и всё громче ржали в дацане кони. Вот послышались крики…
И тут наконец громыхнуло!
Задрожала земля, посыпались камни, и грохот, отразившись гулким эхом от скал, унёсся в чёрное ночное небо.
И всё померкло.
Глава 18СИАНЬОсень 1217 г. Уголцзин-Тологой
Я славлю женщину, как танские поэты,
Достойную любви и уваженья…
Баурджин пришёл в себя на мягкой кошме в богатом шатре с откинутым вверх пологом. Был уже день, и в синем безоблачном небе ярко сверкало неяркое осеннее солнце. Рядом с кошмой сидела молодая девушка – пышноволосая красавица с карими блестящими глазами. Сиань Цо!
– Ты… Ты здесь откуда?
– Тсс! Вам сейчас нужен покой, господин.
– А где…
– Все ваши воины здесь, господин император!
– Император? – вздрогнув, князь приподнял голову и тут же поморщился от боли. – Ты сказала – император?
– Да. Только что прискакал Фань, привёз важное известие: в Ицзин-Ай приехал какой-то важный монгол… Имя я не очень запомнила – Катуку, что ли…
– Шиги-Кутуку! – снова дёрнулся Баурджин. – Что?! Что он сообщил?!
– Он сказал – главный монгольский хан признал вас своим вассалом и императором тангутов! А наследник великого хана – у этого имя простое – Угедей – желает как можно скорее видеть вас у себя в гостях.
– Желает – съездим, заодно – семью наконец привезу, – усмехнулся князь… впрочем, нет, уже не князь – император! – Ох, опять пить… Ты всё ж не сказала, как здесь очутилась?
– Вы забыли – я здесь строю дорогу.
– Ах да, да! – Баурджин улыбнулся. – Какая ты всё-таки красивая, Сиань Цо!
В уголках глаз девушки вдруг показались слёзы:
– О, господин мой, я так за вас переживала, так… И рада, что вы наконец очнулись! Вот, выпейте отвар…
– Ого, какой горький!
– Скоро вы совсем оправитесь.
– Что с дацаном?
– Не осталось даже развалин! Ничего и никого.
– Ну, будем надеяться на лучшее.
Мягкий солнечный лучик игриво скользнул за отворот халата Сиань. Князь (император!) улыбнулся и погладил девушку по бедру. Потом приподнялся, обнял, жарко поцеловав в губы…
– Ох, мой господин…
Рука Баурджина быстро развязала пояс Сиань, распахнула халат, обнажив грудь…
– Господи-и-ин… Вам нельзя делать резких движений.
– Я и не буду… резких…
Полетела по шатру сброшенная одежда, и гибкое девичье тело, изогнувшись, прижалось к нойону с томным любовным пылом…
А потом Баурджин предложил девушке стать его четвёртой женой. Знал – не откажет.
А Сиань Цо вздохнула:
– Я люблю вас, мой господин – поверьте, это так. Но я ни с кем не хочу делить своего мужа. Жена должна быть одна! Я не буду четвёртой!
Девушка произнесла это таким тоном, каким обычно разговаривала с нерадивыми рабочими, и Баурджин понял – эта как решила, так и поступит. Сказала – не будет четвёртой, значит – не будет.
И всё ж таки жаль.
– У входа в шатёр давно уже ошивается ваш секретарь, господин, – вдруг улыбнулась Сиань. – Наверное, хочет сказать что-то важное.
– Да и мне нужно отдать ему несколько распоряжений, пока не забыл… Впрочем…
Погладив девушку по плечам, Баурджин снова поцеловал её в губы и тихонько прошептал:
– А, может быть, он ещё немного подождёт?
– Конечно, подождёт, господин! Куда ему деться?