— Но должна же где-то проходить красная линия, — возразил Ричер. — Сегодня я сказал одному из бандитов, что ночная стрельба на улицах города вызовет негативную реакцию полиции, и он не стал спорить. Более того, согласился со мной, потому что раздумал стрелять.
— К тому же у нас вот-вот начнет работать новый полицейский комиссар, — продолжал Вантреска. — Они нервничают. Но по их сторону линии существует множество скучных невидимых вещей. В целом дело не в стрельбе на улицах. Речь идет о тех, кто незаметно осуществляет сговор с потенциальным свидетелем, о котором никто не узнает, скорее всего, в доме самого свидетеля, выбирая многозначительное место вроде спальни маленькой дочери. Они объясняют, что память — очень странная штука, она обманчива и нет ничего зазорного в том, чтобы сказать: послушайте, я просто не могу вспомнить. Мои знакомые говорили, что подобные случаи трудно расследовать, зато легко похоронить.
— Сколько их здесь?
— Слишком много. Их слишком много, они слишком отвратительные и слишком хорошо защищены. Тебе не следует с ними связываться.
— Где находилась твоя рота во время войны?
— Рядом с наконечником копья.
— Иными словами, противник имел колоссальное преимущество в численности с первого дня и до самого конца, — заметил Ричер.
— Я понял твой довод. Но у меня было четырнадцать американских танков, лучших боевых машин в мире. Они подобны механизмам из фантастических романов. Мне не приходилось разгуливать по Фульдскому коридору[6] в брюках и пиджаке.
— Как всегда бывает с теми, кто служит в бронетанковых войсках, ты склонен преувеличивать важность машин. Иными словами, ты чувствовал себя гораздо опаснее, чем они. Они имели превосходство в численности, но ты был круче. Однако их совершенно определенно защищала вся их гигантская нация. В твою пользу говорил лишь один фактор из трех. А два из трех — против. И все же ты завел бы двигатели, если б получил соответствующий приказ.
— Я понял твой довод, — повторил Вантреска.
— Ты рассчитывал на победу, — продолжал Ричер. — И поэтому учил языки. Сейчас мне больше ничего знать не нужно. Будем решать проблемы по мере их поступления. Сначала я хочу выяснить, что написано в посланиях, затем воспользоваться полученной информацией, чтобы понять, что делать дальше. Пока объявлять боевую готовность нет необходимости. И не нужно никого предупреждать.
— А если то, что нам удастся выяснить, окажется бесполезным?
— Неприемлемый результат. Неудача может быть только в планировании. Не сомневаюсь, что этому тебя научили в Германии.
— Ладно, — не стал спорить Вантреска. — Будем решать проблемы по мере их поступления.
Они принялись за работу на кухне, начав с украинского языка. Вантреска восхитился съемкой Эбби. Очень остроумно и эффективно. Он постучал пальцем по экрану в сложном синкопированном ритме — воспроизведение, пауза, воспроизведение, пауза — и сразу стал читать с застывшего экрана, сначала медленно и запинаясь, а иногда и вовсе останавливаясь.
У него с самого начала возникли лингвистические проблемы. Это были текстовые сообщения, полные незнакомого сленга, однобуквенных сокращений, внутренних аббревиатур, не говоря уже о массовых грамматических ошибках, если только они не являлись заранее оговоренным и сознательным упрощением. Никто не знал. Вантреска сказал, что расшифровка займет у него некоторое время, поскольку ему придется делать перевод с чужого языка, одновременно разгадывая шифр. Или даже два шифра, учитывая невнятные аллюзии и элизии, которые использует каждый уважающий себя гангстер.
Эбби взяла свой лэптоп и начала работать с Вантреской бок о бок — переводила отдельные слова при помощи онлайновых словарей, искала однобуквенные сокращения и акронимы в языковых блогах и на сайтах любителей редких слов, делала заметки на листках. Кое-что вставало на свои места, но работа шла медленно. Пока им не удалось извлечь каких-то важных сведений из столь малого количества информации. Эбби провела съемку так быстро, как только осмеливалась, — пять, десять, пятнадцать, двадцать секунд; она записывала на скорости, стараясь поскорее закончить. И теперь яркие и размытые записи давали тысячи и тысячи слов, каждое из которых становилось загадкой, вызовом, а большинство имели два или три значения.
Ричер им не мешал. Он остался в гостиной вместе с Бартоном и Хоганом, среди барабанов и усилителей. Один из них был серым, размером с холодильник, на решетке восемь грязных кругов. Ричер уселся на пол, опираясь на него спиной, и перестал двигаться. Бартон положил свою побитую гитару на колени и принялся наигрывать на ней, не подключаясь к усилителям, наполняя комнату тихими волнующими нотами.
— Ты думаешь, мы победим? — спросил Хоган. — И Вантреска сумеет справиться с языками?
— В целом я думаю, что мы одержим победу, — ответил Ричер. — Технически я считаю, что мы закроем их до того, как они закроют нас. Трудно назвать это победой, если учесть, какой хаос воцарится, но в любом случае наконечника копья давно нет. Боюсь, твой друг зря потратил время в школе.
Бартон сыграл нисходящее арпеджио, слабеющий минорный аккорд, закончив его ударом по открытой нижней струне. Если б он был подключен к усилителям, то разрушил бы дом. А так струна гремела и стучала о лады, но не выдавала ничего фундаментального.
— Теперь ты — наконечник копья, — сказал Бартон, посмотрев на Ричера.
— Я не собираюсь начинать войну, — отозвался тот. — Мне нужны лишь деньги Шевиков. И даже если я не сумею получить их легким путем, я все равно их добуду, уж поверьте мне. Я не испытываю необходимости встречаться с врагом на поле боя. Более того, с удовольствием избежал бы этого.
— У тебя не будет выбора. Они наверняка надежно спрятали Труленко. Один защитный слой за другим. Я видел, как они это делали, когда в одном из их клубов появляется кто-то важный. Выставляют одного человека в углу и одного у двери, а также возле соседней двери; кроме того, рядом крутятся еще два парня.
— Что ты помнишь про Труленко?
— Он был компьютерным фанатом, как и многие парни вроде него. Я даже как-то подумал, что неправильно выбрал свой путь. В старшей школе у меня очень неплохо получалось. Теперь ботаны стали миллиардерами, а мне едва хватает на жизнь. Наверное, стоило изучать программирование, а не музыку.
— Если б он сейчас работал, то чем занимался бы?
— А он работает?
— Кто-то использовал это слово.
— Тогда компьютеры, я уверен. Именно в них он хорошо разбирался. Он был одним из самых крутых. Его программы имеют какое-то отношение к медицине, но в целом речь шла о программном обеспечении.
В гостиную заглянула Эбби.
— Мы разобрались, — сообщила она. — И готовы рассказать, что у нас есть по украинцам. Они дважды упоминали Труленко.
Глава 28
Вантреска приготовился запустить видео с самого начала, но прежде сказал:
— Если коротко, происходит какое-то странное дерьмо. Помимо всего прочего они в ярости из-за того, что теряют людей. Два парня попали в автокатастрофу у ограды парковки дилеров «Форда». Затем двоих бойцов прикончили в квартале ресторанов. Двоих убрали в массажном салоне. Еще двое пропали возле дома Эбби. Всего получается восемь человек.
— Настоящая бойня, — заметил Ричер.
— Интересно то, что в первых шести случаях они винят албанцев. Но относительно последних двух считают, что это сделал ты. Они думают, что ты — тайный агент из Нью-Йорка или Чикаго, которому кто-то дал задание заварить здесь кашу. Они выпустили на тебя полные ориентировки. Под именем Шевика. В результате это привело к еще большим проблемам.
Вантреска запустил видео на телефоне Эбби. Сначала воспроизведение шло на той скорости, на которой она снимала. На экране с правой стороны была тень от ее пальцев, стремительно двигавшаяся вверх. Затем Вантреска сделал паузу, еще раз включил запись и снова остановил ее, когда нашел нужное сообщение. С фотографией. Аарон и Мария Шевик, а также Эбигейл Гибсон в коридоре дома Шевиков — все выглядят испуганными и смущенными. Ричер вспомнил звук, который услышал из-за двери кухни. Тихий скрипучий щелчок. Камера на сотовом телефоне.
— Под фотографией написано, что это Джек, Джоанна и Эбигейл Ричер, — сказал Вантреска.
Он еще несколько раз включал и останавливал запись, пока не нашел пятое сообщение.
— Здесь они уже выяснили, что это Эбби Гибсон, а не Эбигейл Ричер. В следующем послании они отправляют своего человека в бар, где она работает, а потом — автомобиль к дому, в котором она живет, с приказом найти и доставить ее к их боссу.
— Все хорошо, что хорошо кончается, — сказал Ричер.
— Но дальше ситуация становится хуже, — продолжал Вантреска; он запустил запись и нашел большой зеленый пузырь со следующей фотографией, под которой шло длинное сообщение на кириллице. — Здесь говорится, что пожилая женщина по имени Джоанна Ричер побывала в их ломбарде, где подписалась как Мария Шевик.
— Дерьмо… Так это их ломбард?
— Ей следовало знать об этом. На западной стороне им принадлежит почти все. Проблема в том, что она подписалась своим настоящим именем. И, весьма вероятно, дала настоящий адрес и номер социального страхования. Теперь им остается сделать всего один шаг, чтобы выяснить, что она — законная жена Аарона Шевика. С этого момента им уже не составит труда сообразить, кто есть кто. После чего они смогут действовать, не теряя времени. Они уже ждут возле дома Шевиков.
— У них начнется экзистенциальный кризис, — сказал Ричер. — Хотят ли они получить имя Аарон Шевик или самого Аарона Шевика, чье физическое тело заняло у них деньги, а также под чужой личиной пытается устроить хаос? Какова природа идентичности? Вот вопрос, который они сейчас пытаются решить.
— Ты закончил Уэст-Пойнт? — спросил Вантреска.
— Как ты узнал? — спросил Ричер.
— Уровень бреда. Это серьезные ребята. Конечно, они хотят получить физическое тело, но, пока будут его искать, вполне могут разбить пару фарфоровых ваз, начав в доме Шевиков.