Джек кивнул.
— Поверьте, я понимаю, — сказал он. — Все уже очень серьезно. Им по семьдесят лет. Но я не знаю, что можно сделать, чтобы защитить их от физической опасности. Во всяком случае, на постоянной основе. Единственный разумный вариант — перевезти их в безопасное место. Но куда? — Ричер немного помолчал. — В обычных обстоятельствах я предложил бы им перебраться к дочери. Уверен, они с радостью так и поступили бы.
Вантреска вновь включил запись и остановил ее на толстом пузыре, относившемся к вечеру накануне.
— Здесь ты назвал имя Труленко вышибале из бара, где работает Эбби, — продолжал он. — С этого момента разговор двигался в двух направлениях. Во-первых, о тебе. Они не понимают, почему жалкий соискатель кредита задал такой вопрос. Два разных мира. Отсюда они разработали теорию, что ты — провокатор, которому заплатила другая организация.
— А второе направление, — заговорила Эбби, — связано с Труленко. Там есть два упоминания о нем. Во-первых, проверка статуса и возможных угроз. В обоих случаях ответ успокаивающий: всё в порядке. Но через час они начали беспокоиться.
— Потому что я от них ушел, — сказал Ричер. — Когда ты впустила меня в свою квартиру. Они понимали, что я нахожусь на свободе.
— Они создали четыре команды из своих парней, оторвав их от обычных обязанностей, и дали указания регулярно докладывать, как идут поиски, — сказал Вантреска. — Остальным охранникам велели перегруппироваться и создать дополнительную линию охраны Труленко. Они называют это Положение Б, что, по нашему мнению, соответствует шкале повышенной боевой готовности. Очевидно, процедура всем хорошо известна, отрепетирована, и, может быть, они ее уже применяли.
— Хорошо. А каждая команда состоит из двух головорезов в машине?
— Ты должен знать.
— Значит, всего восемь человек, — подвел итог Ричер. — Какое количество охранников они привлекли дополнительно к защите Труленко? И сколько парней присматривает за ним, когда угроза отсутствует? Наверное, не более четырех, если они способны плавно перейти на уплотненный вариант. Значит, четверо отступили внутрь и восемь заняли их место на периметре.
— Ты один против двенадцати бандитов, — сказал Вантреска.
— Нет, если я выберу подходящее место на периметре, — возразил Ричер, — тогда смогу проскользнуть мимо них.
— В лучшем случае их будет четверо, — сказал Вантреска.
— Спорный вопрос, если только вы не нашли в телефонных сообщениях, куда именно должны рапортовать восемь парней, призванных на дополнительную охрану. Адрес нам очень пригодился бы.
Вантреска не ответил.
Ричер посмотрел на Эбби.
— Тут говорится, куда именно, — сказала она.
— Но?..
— Это невероятно сложное слово. Я всюду его искала. Исходно оно означает «улей», «гнездо» или «нора». Или всё вместе. Или нечто среднее. Для существ, которые жужжат, гудят или мечутся в воздухе. Как многие древние слова, оно не отличается точностью с точки зрения биологии. Теперь его используют исключительно в качестве метафоры. Как в кино, когда ты видишь безумного ученого в лаборатории, полной мерцающих машин, от которых исходит энергия.
— Вроде нервного центра, — предположил Ричер.
— Точно. — Эбби кивнула.
— Иными словами, единственное, что сообщает телефон: они должны рапортовать в нервный центр.
— Очевидно, им известно, где он находится.
— Парни, с которыми я беседовал, этого не знали, — сказал Ричер. — Я их спрашивал и поверил им. Закрытая информация. Из чего следует, что люди, которых они призвали для дополнительной охраны, принадлежат к верхушке и в курсе происходящего.
— Звучит разумно, — сказал Вантреска. — Отборные бойцы. Для Положения Б — только лучшие.
— Я же говорил, — вмешался Хоган. — Единственный путь лежит через высший эшелон.
— Безумие, — сказал Бартон.
Вантреска и Эбби занялись албанскими текстовыми сообщениями, устроившись рядом за кухонным столом и используя прежнюю систему. Этот язык Вантреска знал хуже, но сообщения были более формальными и грамотными, поэтому работа шла быстрее. К тому же их оказалось меньше. Все, что имело отношение к делу, начало циркулировать в течение последних нескольких часов. Часть из них повторяла тексты украинцев. Ричера принимали за провокатора, услуги которого оплачены третьей стороной. Однако имелось и кое-что новое. Безымянный свидетель заметил белую «Тойоту». Кто-то видел вышедших из нее Ричера и Эбби, после того как они припарковались в одном из заброшенных кварталов. Миниатюрная хрупкая женщина с короткими темными волосами и крупный уродливый мужчина с короткими светлыми волосами. Будьте начеку.
— Формально я думаю, это означает — самой обычной внешности, — сказала Эбби. — Или красивый, но с грубоватыми чертами. А вовсе не уродливый.
— Палки и камни могут сломать мои кости, — сказал Ричер, — но слова никогда не причиняют вреда.
— Эти могут, — заметил Вантреска. Он уже добрался до конца записи с албанскими сообщениями. — На самом деле они ищут Ричера. И здесь дается твое примерное местонахождение, внутри прямоугольника из двенадцати кварталов.
— А на самом деле? — спросил Ричер.
— Рядом с его географическим центром.
— Плохо. Складывается впечатление, что они много знают.
— Они хорошо знакомы с этими районами. В каждой бочке затычка. У них множество глаз, смотрящих из множества окон, и полно машин на улицах.
— Похоже, ты их неплохо изучил.
— Пару месяцев назад я помогал журналистке из Вашингтона, которая приезжала изучить город. У меня есть лицензия охранника. Номер моего телефона занесен во все национальные справочники. Я не знал, о чем она собиралась писать. И она не стала говорить. Организованная преступность, я полагаю, такова была сфера ее интересов. Албанцы и украинцы. Больше украинцы. Такое у меня сложилось впечатление. Но она сказала что-то не то к востоку от Центральной улицы, и ее первая встреча произошла с албанцами. Несколько албанцев и она одна, в отдельном кабинете, в ресторане. Потом она вышла и попросила, чтобы я отвез ее в аэропорт. Даже в отель заезжать не стала. Решила не забирать вещи, в таком была ужасе. Она вела себя как автомат; улетела первым же рейсом и больше никогда не возвращалась. Если они добились такого результата после единственного разговора, тебе лучше поверить, что многие сразу им доложат, если увидят людей, похожих на вас. Запугивание в чистом виде. Так они собирают информацию.
— И это плохо, — сказал Ричер. — Я не хочу доставлять неприятности тем, кто здесь живет.
Ни Бартон, ни Хоган ничего не ответили.
— Мы не можем воспользоваться отелями, — сказала Эбби.
— Или как раз сможем, — возразил Ричер. — Возможно, именно так нам и следует поступить. И тогда события начнут развиваться быстрее.
— Ты еще не готов, — сказал Хоган.
— Переночуйте тут, — предложил Бартон. — Вы уже здесь. У соседей нет установки с рентгеновскими лучами. Завтра вечером у нас выступление. Если вам нужно будет уехать, вы сможете сесть в наш фургон. И никто вас не заметит.
— А где будет выступление?
— В ресторане к западу от Центральной улицы. Ближе к Труленко, чем сейчас.
— А у двери в ресторане есть вышибала в костюме?
— Всегда. Так что мы лучше выпустим вас за углом.
— Или нет, если мы хотим ускорить процесс…
— Нам еще там работать, друг. И это хорошее место. Сделай одолжение, ускоряй процесс в другом месте. Если есть необходимость. Я надеюсь, что ее нет. То, что ты задумал, — чистое безумие.
— Договорились, — сказал Ричер. — Мы уедем завтра вместе с вами. Большое вам спасибо. И за то, что мы можем провести здесь ночь.
Через десять минут Вантреска ушел. Бартон запер двери. Хоган надел наушники и раскурил косяк размером с большой палец Ричера. Ричер и Эбби поднялись на второй этаж, в комнату, где в качестве прикроватной тумбочки стоял усилитель для электрогитары. А в трех кварталах от них новое текстовое сообщение не смогло прийти на албанский телефон, спрятанный в старом почтовом ящике. Еще через минуту аналогичная история произошла с украинским телефоном.
Глава 29
Правую руку Дино звали Шкамбин — такое же название имела красивая река, которая текла в самом сердце его красивой родины. Но для английского языка оно оказалось слишком трудным. Сначала большинство людей произносили его как СкамБин[7], некоторые с насмешкой; впрочем, последние — ровно один раз. После того как к ним, после длительных процедур у дантиста, возвращалась способность говорить, они очень старались правильно произносить каждый слог. Хотя получалось у них не самым лучшим образом. Со временем Шкамбину надоело разбивать костяшки пальцев, и он взял имя умершего брата, частично для удобства, а частично как дань памяти. Но не старшего — Фатбард, означавшее «да будет он счастливчиком», красивое, но вновь невозможное для американцев.
Шкамбин взял имя умершего младшего брата — Джетмир, «тот, кто проживет хорошую жизнь», еще одно теплое воспоминание. К тому же оно легко произносилось и запоминалось на английском, было звучным и фантастическим, хотя и означало всего лишь традиционное благословение. В нем даже присутствовало что-то коммунистическое, будто так звали летчика-испытателя или героя-космонавта на пропагандистском рекламном плакате. Впрочем, складывалось впечатление, что теперь американцев это не интересовало. Древняя история.
Джетмир вошел в комнату для совещаний, находившуюся в задней части офиса на лесопилке, и обнаружил, что весь внутренний совет уже собрался. Кроме самого Дино, конечно. Его в известность не поставили. Пока. Второе совещание без него. Серьезный шаг. Одно еще можно как-то объяснить, но два — на порядок сложнее.
Объяснить три встречи без него будет невозможно.
— Исчезнувший телефон вышел в Сеть почти на двадцать минут. Он ничего не посылал и не принимал. Потом снова исчез. Словно они спрятались в подвале или в подземном погребе и лишь на короткое время вышли на улицу — возможно, чтобы дойти до магазина на углу и вернуться обратно.