— Сейчас, девочка, сейчас, — ласково произнес Том. — Все будет хорошо.
Он подошел к овце и ловким движением взял ее за рога. Она не воспротивилась, как делала обычно, если кто-то пытался ее схватить. Наверное, она понимала, что Том с Тоби пришли ей помочь.
— Тише, тише, — Том погладил ее по спине, потом провел рукой по животу, заросшему густой шерстью, мокрой от дождя.
Тоби наблюдал. Он чувствовал, как колотится его сердце, — но не от страха, а, скорее, от восхищения. Он не боялся, потому что был с Томом; точно так же он ничего не боялся рядом с мистером Соукомбом.
— Том, если у нее в животе еще один ягненок, почему же он не выходит наружу?
— Может, он слишком крупный. А может, принял неправильное положение. — Том посмотрел на дом; Тоби проследил за его взглядом и увидел Вики, которая шагала на своих длинных тонких ногах, с мокрыми волосами, через поле, склоняясь набок под весом ведра, из которого плескала вода. Когда она добралась до них и опустила ведро на землю, Том сказал:
— Молодец. Теперь, Вики, давай-ка подержи ее. Ласково, но твердо. Она не будет сопротивляться. Уцепись как следует за шерсть. Тоби, а ты придерживай рога и разговаривай с ней. Успокаивай. Чтобы она знала, что все хорошо.
Лицо у Вики было такое, будто она вот-вот расплачется. Она опустилась на колени прямо в грязь, обхватила Дэйзи руками и щекой прижалась к ее теплому боку.
— Бедняжка Дэйзи! Потерпи немножко, все будет в порядке.
Том начал раздеваться — снял куртку, рубашку, потом белую футболку. Голый до пояса, он с мылом вымыл руки до локтя.
— Ладно, — сказал он, — сейчас посмотрим, что тут у нас.
Тоби, крепко держа Дэйзи за рога, хотел было закрыть глаза, но не стал. Разговаривай с ней, приказал ему Том. Успокаивай.
— Сейчас, сейчас, — приговаривал Тоби, потому что так говорил Том, — ничего другого ему не приходило в голову. — Тише, Дэйзи, дорогая.
То было рождение. Вечное чудо — так называл роды мистер Соукомб. Начиналась новая жизнь, и он, Тоби, помогал ей в этом.
Он слышал голос Тома:
— Вот так, правильно, сейчас… тихонько, девочка, тихонько…
Дэйзи издала один-единственный жалобный стон, и тут же Том воскликнул:
— Вот и он! Полюбуйтесь — каков здоровяк! И он живой.
Перед ними было крошечное создание — источник всей суматохи. Белый барашек с черными пятнами, испачканный кровью, он лежал на боку, крупный и вполне здоровый. Тоби выпустил из рук рога Дэйзи, а Вики ослабила свои ласковые, но крепкие объятия. Высвободившись, Дэйзи сразу же взялась за новорожденного: с нежным блеяньем она начала вылизывать его шерстку. Потом легонько подтолкнула детеныша носом, и вот он уже зашевелился, поднял головку и — о чудо! — начал вставать, пошатываясь на своих длинных подгибающихся ножках. Любящая и заботливая мать, Дэйзи опять принялась вылизывать малыша. Кроха сделал один-два неустойчивых шажка и через пару мгновений, подталкиваемый мамой, уже сосал молоко.
Том вытер руки своей рубашкой, оделся, и они еще немного постояли под дождем, наблюдая за Дэйзи и ее близнецами, зачарованные чудом, случившимся у них на глазах, гордясь своей общей победой. Вики и Тоби присели рядышком на траву под сосной, и Тоби заметил на лице сестры улыбку, какой не видел уже давным-давно.
Она повернулась и посмотрела на Тома.
— А как ты узнал, что должен родиться еще ягненок?
— Ее живот был слишком большим, и она явно недомогала. Не находила себе места.
Тоби сказал:
— Теперь у миссис Соукомб двести процентов прироста поголовья.
Том улыбнулся:
— Совершенно верно, Тоби.
— Но почему же ягненок не вышел наружу сам?
— Да ты только посмотри на него! Он слишком крупный, и голова большая. Ничего, теперь все будет в порядке. — Том взглянул на Вики. — А вот тебе больше не стоит торчать под дождем. Как бы ты не простудилась, с мокрой-то головой.
Он встал, поднял с земли ведро, а потом протянул руку Вики.
— Идем домой.
Она взялась за его руку, и Том помог ей подняться. Они стояли лицом к лицу и улыбались.
— Хорошо, что мы снова разговариваем, — заметил Том.
— Да, — ответила Вики. — Ты прости меня.
— Я был виноват тоже.
Вики, казалось, стало неловко: она робко улыбнулась и сказала:
— Давай не будем больше ссориться, Том.
— Дед всегда говорил, что жизнь слишком коротка чтобы ссориться.
— Я не успела сказать… мне очень жаль, что твой дед… для всех для нас это большая потеря. Не знаю, как это правильно говорится…
— Я понимаю, — сказал Том. — Можешь ничего не говорить. Пойдем.
Они, похоже, совсем забыли про Тоби. Вдвоем Вики и Том направились к дому; Том обнял Вики одной рукой, а она положила мокрую голову ему на плечо.
Он глядел на них, умиротворенный, и думал, что мистер Соукомб был бы доволен. И близнецами Дэйзи он был бы доволен тоже. Второй ягненок оказался не просто здоровяком, как окрестил его Том, а еще и настоящим красавчиком — с симметричными темными пятнами и рожками, похожими на цветочные бутоны, спрятанными в завитках мягкой младенческой шерсти. Тоби гадал, как миссис Соукомб назовет малыша. Может, Билл? Он пробыл в загоне до тех пор, пока не вымок насквозь и не начал замерзать, а потом повернулся спиной к овцам и двинулся домой.
Мама уже возвратилась от миссис Соукомб и накормила его восхитительным полдником: дала рыбных палочек с картошкой, консервированную фасоль, сливовый пирог, шоколадные бисквиты и кружку какао. Поглощая все это, он рассказывал ей об их приключении с Дэйзи. «Том и Вики опять помирились», — сообщил Тоби в конце.
— Я знаю, — мама улыбалась. — Они вместе уехали на его «лендровере». Вики сегодня ужинает у Соукомбов.
Вскоре после полдника вернулся с работы отец Тоби, и они вместе посмотрели по телевизору футбольный матч, а потом Тоби пошел наверх принять ванну. Он лежал в теплой воде, над которой клубился пар, вдыхал аромат хвойного экстракта для ванн, позаимствованного у Вики, и думал о том, что на поверку день выдался совсем неплохой. А потом решил, что после ванны пойдет повидаться с бабушкой, с которой не разговаривал с самого утра.
Он вылез из ванны, нарядился в пижаму и купальный халат, а потом прошел по коридорчику, который вел к ее квартире. Тоби постучал и бабушка откликнулась: «Входите», — и он сразу очутился будто бы в другом мире, потому что мебель, занавески и все остальное у нее были совсем не такие, как у них в доме. Еще ни у кого Тоби не видел такого количества фотографий и красивых безделушек; в камине, как обычно, горел огонь, а рядом с ним в просторном кресле сидела бабушка с вязанием в руках. На коленях у нее лежала книга. У бабушки был телевизор, но она его совсем не любила. Предпочитала читать — думая о ней, Тоби всегда представлял ее погруженной в чтение. Однако стоило ему зайти, бабушка сразу закрывала книгу, вложив между страниц аккуратную кожаную закладку, и откладывала ее в сторону, чтобы полностью сосредоточиться на нем.
— Здравствуй, Тоби.
Она была ужасно старая. (У многих мальчиков бабушки были еще молодые, но бабушка Тоби была старая, потому что, как и сам Тоби, его отец был у нее последним ребенком — поскребышем.) Она казалась такой сухой, тоненькой, будто вот-вот переломится пополам, а руки у нее были почти прозрачные, с узловатыми суставами, которые мешали бабушке надевать и снимать кольца, поэтому она носила их, не снимая, и они блестели и переливались у нее на пальцах.
— Что поделывал весь день?
Он уселся на пуф и начал рассказывать. Рассказал про мистера Соукомба, но бабушка уже все знала. Рассказал про Вилли — что он будет делать гроб. Рассказал, что не захотел играть в ковбоев с Дэвидом, и про ягненка Дэйзи. А потом — про Вики и Тома.
Бабушка, казалось, очень обрадовалась.
— Какая хорошая новость! Они наконец-то помирились после той глупой ссоры.
— А что если они влюбятся друг в друга и решат пожениться?
— Может, решат, а может, и нет.
— А ты была влюблена в дедушку, когда выходила за него замуж?
— Думаю, была. С тех пор прошло столько времени — я многого не помню.
— А ты… — Тоби заколебался, но ему обязательно надо было спросить, кроме того, бабушка никогда не обижалась даже на немного неловкие вопросы. — Когда он умер… ты по нему сильно горевала?
— Почему ты спрашиваешь? Горюешь по мистеру Соукомбу?
— Да. Весь день. И весь день мне его очень не хватало.
— Это пройдет. Ты уже не будешь так горевать и станешь вспоминать только хорошее.
— Как ты, когда дедушка умер?
— Ну да. Как я.
— А умирать — это очень страшно?
— Не знаю. — Она улыбнулась — улыбка была задорная, девичья, тем более удивительная на таком старом морщинистом лице. — Я еще не пробовала.
— Но… — он посмотрел ей прямо в глаза. Никто не живет вечно. — Тебе не страшно?
Бабушка наклонилась и взяла руку Тоби в свои ладони.
— Знаешь, — сказала она, — я всегда считала, что жизнь человека — как гора. И каждый сам поднимается на свою гору. Путь начинается в долине, где солнечно и тепло, и вокруг луга и ручьи, и повсюду цветут лютики. Это наше детство. А дальше начинается восхождение. Склон становится все круче и идти нелегко, но ты можешь остановиться и посмотреть вокруг, и тебе откроются такие картины, что ты поймешь — оно того стоит. А на вершине горы, на пике, под солнцем сверкают снег и лед и среди этой красоты, какой ты и представить себе не мог, завершается твой путь, твое восхождение.
В ее устах это звучало завораживающе. Переполненный любовью, Тоби сказал:
— Я не хочу, чтобы ты умерла.
Бабушка засмеялась.
— О, дорогой мой, об этом можешь не беспокоиться. Я собираюсь путаться у вас под ногами еще много-много лет. А сейчас почему бы нам не съесть по мятной шоколадке, а потом не разложить пасьянс? Как славно, что ты ко мне заглянул. Я уж было начала скучать в своей собственной компании.
Немного позже Тоби пожелал бабушке спокойной ночи и вернулся в дом — почистил зубы и прошел в свою спальню. Он распахнул занавески и увидел, что дождь перестал, а с востока начала подниматься в ночное небо луна. В сумерках было видно пастбище, смутные силуэты овец с ягнятами, скучившихся под раскидистой кроной старой сосны. Он стянул халат и забрался в постель. Мама заранее положила под одеяло бутылку с горячей водой — он прижал ее к животу и лежал с широко распахнутыми глазами, глядя в темноту, радуясь теплу и размышляя.