– Д-да, – продолжил Роман, поглядев сквозь ломтик лимона на свет. – В п-последнее время меня т-тоже п-преследует ощущение, что со м-мной творятся странные вещи. Я сегодня ш-шел п-по улице и нашел кольцо.
Он засунул руку в задний карман джинсов, вытащил из него свою находку и положил на стол. Простенькое серебряное колечко, украшенное узором в восточном стиле, повторяющимися узлами счастья. Все бы ничего, но точно такое же сидело на моем пальце, я даже сначала посмотрела на свою руку, не мое ли, не я ли его потеряла? Нет, кольцо сидело на прежнем месте, на среднем пальце левой руки.
– Оно так похоже на мое, – удивилась я, сняла свое кольцо и положила на стол, чтобы сравнить с тем, что принес Роман. – Совершенно одинаковые, даже размер такой же…
– Труба, однако! – загробным голосом провещала привычно молчавшая до сих пор Шуба. – Допрыгалась! Судьба…
От неожиданности я дернулась, никак не ожидая от собственной кофты такой подлости, и взмахнула рукой, своротив свою рюмку. Это же надо было – подложить мне такую свинью! Обещала же, что не будет при посторонних…
Роман удивился:
– Ч-что это с вами, Оля?
Что, что… Не говорить же ему, что моя кофта разговаривает, да еще и несет черт-те что под руку. Я вскочила, рванула с вешалки полотенце, чтобы вытереть коньячную лужу. Роман вытащил кольца из лужи, подтянул к себе край полотенца, обтер их, потом в недоумении посмотрел на меня.
– Я т-теперь не знаю, которое из них было вашим? Д-для вас это важно?
– Не знаю, – пожала я плечами. – Вообще-то у меня с этим кольцом ничего не связано, оно мне просто понравилось в свое время, я его и купила. И носила с тех пор, почти не снимая.
– Т-тогда выбирайте, – он протянул мне два зажатых кулака.
– Это, – я решительно показала пальцем на его левую руку. – Какая, к черту, разница!
– Н-наверное, вы правы, – он лукаво улыбнулся, разжав кулак.
Я взяла кольцо и вернула его на место, прислушиваясь к ощущениям в пальце. Вроде никакой разницы…
– Н-ну, что, оно или нет? – Роман неожиданно весело рассмеялся.
Я поразилась. Передо мной сидел совсем не тот несчастный сопливый больной, который вчера вызвал у меня желание о нем позаботиться. Нет, это был спокойный, уверенный в себе мужик, способный сам позаботиться о ком угодно и как угодно, и было ясно, что никто не сможет ему противостоять в его делах.
Он насмешливо фыркнул, глядя мне в глаза, и поинтересовался:
– Т-тогда оставшееся будет моим, вы не п-против?
Растерянно посмотрев в его голубовато-серые глаза, я медленно повела носом из стороны в сторону. Роман пару мгновений оценивающе сравнивал размер кольца с толщиной своих пальцев, потом решительно одел его на мизинец правой руки.
– К-как здесь росло, – усмехнулся он. – Оля, что-то у нас с к-коньяком не заладилось. Не хотите п-прогуляться? На улице, правда, льет, но в д-дождливых сентябрьских вечерах есть странное оч-ч-чарование, вы не з-замечали?
А почему бы и нет? Не знаю, как насчет очарования, но мне всегда нравилось гулять в темноте по мокрой погоде.
На улице слабо моросило, мелкие капли дробили отражения фонарей в лужах. Роман предложил мне свою руку, я взяла его под локоть и тут поняла, чем для меня всегда были дожди сентябрьским вечером.
– Мучительное очарование…
– Ч-что? – удивился Роман.
– Почему-то я только сейчас смогла сформулировать это. Очарование ночного дождя для меня всегда было мучительным. Потому что обманывало надеждами, что все пройдет, все будет хорошо, все изменится. Но дождь проходил, а все страдания оставались при мне, на прежнем месте.
– А вы п-попробуйте представить себе, что дождь проходит прямо сквозь вас, растворяя пустые страдания. П-пусть он вымоет их, п-позвольте ему избавить душу от ненужных чувств.
– Разве этот хилый дождик может вымыть из человека хоть что-то, если он не способен смыть даже слезы с лица? – неожиданно для самой себя возразила я.
Роман резко встал передо мной и спросил, нахмурив брови:
– Оля, м-мне н-начинает к-к-казаться, что я в-в-вас ч-чем-то з-задел, это т-так? Вы р-расст-т-троены? П-почему?
– Не знаю, трудно объяснить. Последние дни я чувствую, что меня выворачивает наизнанку. Странные встречи, странные обстоятельства. Иногда мне начинает казаться, что… Простите, Рома, я несу какую-то чушь. Никогда никому не жаловалась, а тут вдруг прорвало, – я изо всех сил потрясла головой, стараясь избавиться от наваждения, как будто со мной все это уже происходило. – Может, действительно вульгарную инфекцию подхватила?
– В таком случае, вам к-категорически н-нельзя н-никуда ехать. Я не могу взять вас с с-с-собой, если вы н-не-нездоровы. С-север, х-х-холод с-собачий, с-с-нег уж-же ид-дет м-местами, – Роман выглядел крайне встревоженным.
– Ох, Рома, не волнуйтесь вы так, сразу же начали снова заикаться. Мне показалось, что вы меня пожалели, – грустно усмехнулась я. – Так давно запретила себе жалеть себя, а тут расслабилась от внезапности. Я поеду с вами, теперь поеду обязательно.
Роман вздохнул и решительно сказал:
– П-пойдемте, Оля, я в-вас д-домой отведу, з-завтра вставать ни свет, ни з-заря.
Он взял мою руку, засунул себе под локоть и потащил меня за собой, бурча себе под нос:
– Ч-что я, д-дурак, в-вытворяю, тащу вас п-под д-дождь п-перед д-дорогой, лезу в ж-женскую д-душу в с-сап-погах, в-вечно у м-меня п-проблемы п-под-добного р-рода.
И тут хлипкий боязливый дождик превратился в бронебойный ливень, в одно мгновение промочив нас насквозь. Он посбивал листья с деревьев, которые с сочным хлюпаньем скользили под ногами на асфальте, превратившемся в одну большую лужу.
Мне стало смешно, я не выдержала и съехидничала:
– Рома, по-моему, это вы накаркали такой дождь! Этот вымоет не только страдания, но и все остальное, вплоть до мозгов и костей! Теперь вам придется идти ко мне сохнуть, вы же не можете таким мокрым тащиться домой?
– Нет, н-нет, – улыбнулся Роман. – Вон моя м-машина стоит, так что не в-волнуйтесь, в-все будет нормально. Идите д-домой, утром я заеду за в-вами. Ровно в шесть, так что б-будьте готовы.
Я взлетела по лестнице, оставляя за собой лужи и лужицы на ступеньках. Еле попав ключом в замок, бросилась, оставляя грязные следы на полу, прямо в ванную, открыла кран. Трясясь от холода, содрала с себя мокрую одежду, наконец, выдравшись из ее ледяных объятий, рухнула в горячую воду.
Потом, почти сварившись, с трудом выползла из ванной. Распаренные до мягкости конечности, вяло взаимодействуя с пространством, неспешно доставили меня в кухню. Хлопнув полную рюмку коньяку, чтобы довести до размягчения еще и мозги, я заметила Шубе, мирно ожидавшей меня на стуле:
– Что происходит? В сентябре не бывает июльских ливней. Только грома с молнией не хватало для полного эффекта…
– А что, – усмехнулась Шуба своим мягким теплым голосом, – это было бы здорово!
Темное окно внезапно вспыхнуло мертвенно-синим ослепляющим светом.
– Приехали! – констатировала я, осознав, что сил у меня осталось лишь на то, чтобы завести будильник, даже удивиться была не в состоянии.
Раскат грома подтвердил мое мнение. Окончательно убедившись, что или мир, или я, но кто-то из нас точно свихнулся, я рухнула под одеяло.
– Холли, Холли, ну как мне с тобой быть? – Расмус укоризненно смотрел на меня, в его глазах сердито метались холодные искры. – Ты же просто не хочешь это сделать…
– Не не хочу, а не могу, – рассердилась я.
– Так не бывает, – озабоченно покачал головой он. – Человек или хочет и делает, или не хочет, поэтому не делает. Не мочь он не может по определению. Ну-ка, признавайся, чего тебе не нравится?
– Не знаю, – уперлась я.
– Или не хочешь говорить? – он внимательно посмотрел на меня хитрющими глазами. – Ну, ладно, остановимся пока. Ты чего-нибудь хочешь? Есть, пить, спать?
– Увидеть настоящие звезды в космосе, а не нарисованные на мониторе…
– Сейчас не получится, мы на грунте, а сквозь атмосферу настоящих звезд не разглядеть, – Расмус невозмутимо пожал плечами. – Я могу, конечно, показать их тебе при помощи своих чар… но знаешь, иллюзия есть иллюзия, даже когда она чудо как хороша. Подожди немного, попозже посмотришь. А?
Пришлось согласиться. Но проклятая чашка, стоящая на столе, все равно не хотела подниматься в воздух. Я поразмыслила, тяжко вздохнула и вяло поинтересовалась:
– Может, у меня не получается, потому что она ненастоящая?
– Она настоящая, – Расмус твердо стоял на своем.
– Нет, ненастоящая, – сварливо возразила я. – Ты ее наколдовал.
– Колдовство в том и заключается, чтобы создавать настоящие вещи из ничего, – довольно сердито заметил он.
– Искусство, на мой взгляд, тоже является колдовством. Но ты же не считаешь, что созданные из ничего картины являются ненастоящими?
– Как это из ничего? – я нахмурила брови. – Картины рисуют красками, книги пишут словами, ну и так далее…
– Да? – голос Расмуса наполнился сарказмом. – Если дать обезьяне кисти, краски и холст, вряд ли она сможет превратить их в картину. Только нечто, которого раньше не было, не существовало, возникающее из ничего, превращает холст, намазанный краской, в произведение искусства. И, в общем, я же вижу, что ты просто не хочешь быть колдуньей.
– Ведьмой, – уточнила я. – Да, я не хочу быть ведьмой.
– Какая разница, – скривился он. – Колдунья, ведьма… Это все только слова! Проблема в том, что ты не хочешь принимать ответственность за себя.
– Ну, вот еще, – обиделась я. – Если я не желаю заниматься противоестественными занятиями, это вовсе не обозначает, что я безответственная дура.
– Извини меня, голубушка, но твое нежелание развивать таланты, данные тебе от природы, именно это и обозначают, – рявкнул Расмус. – И я все равно заставлю тебя вытащить наружу твои способности. Против судьбы не попрешь, против природы тем более, а против себя ты вообще ничего не сможешь сделать!