Я попробовала. Пожалуй, чуть лучше, чем наколдованный. Расмус был доволен произведенным эффектом. Мне показалось, что его магические способности – не то, чем он склонен гордиться. Наверное, бедолага все-таки устал, что от него народ шарахается. С удовольствием допив чай, я решила, что пора переходить к делам.
– Давай признавайся, где ты ухитрился потерять свою наглость? Что там с тобой происходит?
– У меня проблемы с противоположным полом, – он не смотрел на меня.
Мое сердце царапнула чья-то когтистая лапа. С чего бы это? Он мне, конечно, нравится, но не настолько же, чтобы переживать из-за его амурных дел? Неужели все-таки настолько?
Расмус так и не поднял на меня взгляд, продолжая бурчать себе под нос:
– Мне нужен твой совет. Или твое мнение. Не знаю, как точнее выразиться. В общем, мне нужно с тобой поговорить. Мне показалось, что я тебе нравлюсь. Вначале. А потом перестало казаться. Это так или мне мерещится?
– Так, – неохотно пожала я плечами.
– А почему? – на этот раз он все-таки посмотрел на меня, исподлобья.
– Трудно сразу сообразить.
– А себе ты не задавала этот вопрос? – теперь Расмус пялился на меня в упор, сияя золотистыми искрами из-под нависшей на глаза пряди волос.
Я наморщила нос и возмутилась:
– Слушай, чего это ты вдруг собрался лезть в мою душу?
– Да не нужна мне твоя душа, я со своей хочу разобраться и надеюсь на твою помощь. Не хочешь говорить – не нужно. Я хочу понять, что со мной происходит.
– С душой?
– И с ней, и с тобой, и с окружающим миром, – он не сводил с меня глаз.
– А я тебе зачем понадобилась? – теперь я не выдержала его взгляда и опустила глаза.
– Я же сказал тебе. Ты женщина, я мужчина. Мне нужна помощь, чтобы понять, почему я не имею успеха у женщин.
Меня совсем скрючило, не знаю, почему. Нет, вру, знаю. Мне хотелось самой ему нравиться. Похоже, я к нему действительно неравнодушна. Только с чего-то вообразила, что все в порядке, но ошиблась, как видно. Он со мной носился, возился, я думала, что все эти пассы относились лично ко мне, а оказалось, что вовсе и нет. Вдруг так стало противно и тошно от своего открытия. Хорошенькое дело, и он в этой ситуации просит у меня совета? Дурень…
– Ладно, – отрешенно заметила я, – что тебя интересует?
– Я знаю, что некрасивый…
– Это решительно ничего не значит для мужика. Отбор по мужской линии явно шел не в эту сторону. Поэтому я вообще не понимаю, причем тут твоя морда. Даже среди женщин настоящих красавиц мало, и человека украшают вовсе не правильные черты лица. Что-то внутри, внутренняя красота, – невнятно сформулировала я свои смутные ощущения.
– Следовательно, внутренней красоты во мне ты не видишь, так тебя следует понимать? А? – Расмус даже привстал со стула.
– Что ты на меня наскакиваешь? Я не задумывалась над такими вопросами.
– Почему?
Вот привязался, черт бы тебя побрал!
– Надобности не было. Или не хотела, – отрезала я.
– Мне кажется, что ты обиделась, – заинтересовался он, – или ты на самом деле обиделась?
– Какая тебе разница? Разве тебе не все равно? Ведь не я являюсь источником твоих проблем.
– Ох, Холли, именно ты, – вздохнул Расмус.
– Надеюсь, хоть не в любовной сфере? – сдавленно спросила я.
– Надеюсь…
– Что это значит? – я удивленно вытаращилась на него. – Ты опять темнишь?
– Холли, – он встал со стула, подошел, и мне пришлось задрать голову вверх. – Я задал тебе вопрос – почему перестал тебе нравиться? А ты начинаешь обижаться. Что я не так сделал? Чем тебя задел?
– Ничем, – недовольно фыркнула я. – Я не чувствую, что мы с тобой наравне…
– Но сначала чувствовала? – Расмус подошел совсем близко, голову стало неудобно держать задранной вверх, пришлось ее опустить. Черт с ним, пусть смотрит на макушку, раз так.
– Да, – сказала я полу.
– А потом перестала, видимо, – наступал он. – Почему?
– Не знаю. Не могу сейчас объяснить, – уперлась я.
– А когда сможешь? – Расмус присел на корточки, пытаясь заглянуть мне в лицо.
Черт, когда он от меня отвяжется?
– Не знаю, – я отвернулась в сторону.
– Холли, прекрати на меня дуться, – он пальцем развернул мое лицо к себе. – Разве я чем-то тебя обидел? Я не сказал тебе ничего плохого и ничего плохого не сделал. Или ты считаешь, что это не так?
– Не знаю, – я снова отвернулась.
– Черт тебя дери, Холли, – Расмус вскочил на ноги, – что ты заладила одно и то же – не знаю да не знаю. Что мне сделать, чтобы ты успокоилась? А?
– Ничего не нужно. Сначала мне казалось, что я тебе нравлюсь. А потом выяснилось, что тебе нужна вовсе не я, а некие принадлежащие мне гипотетические качества. Я тебе была нужна как вещь, а не как человек, – я поняла, что еще немного, и зареву.
– Как человек или как женщина?
Когда прекратится этот кошмарный допрос?
– Не знаю.
– По-моему, твое «не знаю» означает «отстань от меня», – он снова плюхнулся на стул.
– Именно, – я была с ним совершенно согласна.
– Из нашего разговора я вынес убеждение, что женщины сами плохо себя понимают, – Расмус протянул руку и включил чайник.
– К чему обобщать? – мрачно возразила я. – Может быть, только я сама себя плохо понимаю, причем не как женщина вообще, а как конкретная женщина.
Он снова улыбнулся своей бессовестно-счастливой улыбкой.
– Холли, дорогая! Я чувствую, что нравлюсь тебе намного больше, чем ты пытаешься продемонстрировать. Почему ты скрываешь свои чувства?
– Не знаю.
– Ты боишься меня? – и он возобновил свои манипуляции с заваркой чая.
– Возможно…
– Потому что я колдун? – на секунду прервавшись, Расмус бросил на меня мерцающий пристальный взгляд.
– Потому что ты мужчина…
– И чем же это мое свойство тебя раздражает? – он пододвинул мне чашку.
– Не раздражает, а пугает. Возможностью грядущих разочарований. Такой же неизбывный страх, как и у тебя, хотя я не знаю, в чем заключается твой. Судя по твоим разговорам, он тоже где-то рядом или, по крайней мере, в той же плоскости.
– Увы, Холли, ты права.
– И ты меня тоже боишься?
– Не тебя… Не совсем тебя…
– Расмус, черт тебя дери, скажи откровенно – сам-то ты ко мне как относишься? Я чувствую в твоем отношении ко мне что-то непонятное. Такое ощущение, что ты держишься от меня на расстоянии. Почему? Почему ты сам меня боишься? – Мне внезапно захотелось вылить проклятый чай ему на макушку, я едва сдержалась. – Все, с меня хватит! Наклони голову.
– Зачем?
– Хочу убедиться, что у тебя не растут рога…
– А ботинки не снять? – расхохотался Расмус. – Чтобы доказать, что у меня нет копыт? Холли, ты могла бы меня полюбить?
– Стать твоей любовницей? Мне этого мало, – я вздохнула, по-моему, следовало заканчивать этот натужный разговор.
– Почему? Чего тебе еще нужно от любви? И потом, я не хочу, чтобы ты была только любовницей. Я хочу, чтоб ты меня любила.
– Что ты под этим подразумеваешь? – Я встала, повернулась к дверям. – Мне мало одной любви, понимаешь? Сверх того должно быть что-то еще. Любовь – это только чувство. Сейчас оно есть, а потом его нет. К чему все это?
– Ты хочешь чего-то сверх любви? – он подошел ко мне. – Чего? Полного понимания? Оно невозможно в принципе. Какими качествами должен обладать мужчина, чтобы быть с тобой рядом?
– Он должен меня принимать целиком, – я взялась за ручку двери. – Хочу всегда и полностью быть уверенной в нем, хочу чувствовать себя рядом с ним свободной, в том числе от любых сомнений.
– Пощупай свою голову, – посоветовал мне на прощание этот злыдень.
Ах, так! Я больше не желала держать себя в руках, поэтому над головой Расмуса решительно воздвиглась чашка с недопитым чаем. Краем глаза успела заметить, что она начала медленно наклоняться и, не дожидаясь, чем все закончится, захлопнула за собой дверь. Как жаль, что выразить свое раздражение таким вещественным способом можно только во сне…
– Проснулась наконец-то, спящая красавица, – услышала я рокочущий голос над ухом.
Я потерла опухшие со сна глаза, осмотрелась. Машина стоит, Романа нет, вокруг темно. Вернее, почти темно, недалеко светится тусклая лампочка уличного фонаря, слабо освещая жидким желтым светом деревянный забор, деревянные же постройки за ним и разбитую дорогу перед машиной.
– Почему мы стоим? – от души зевнув, спросила я Форда.
– Хозяина ждем, – он тоже зевнул во всю пасть. – Слушай, я тебя все хотел спросить. Куда ты деваешься, когда спишь?
– Никуда не деваюсь, – я повозилась на сиденье, пытаясь вытянуть затекшие ноги. – Ты что, хочешь сказать, что меня здесь не было?
– Нет, ты была, но спала неправильно, – ответил пес.
– Интересно, – я открыла дверцу машины, высунула ноги наружу.
Хорошо-то как, только холодно. Промерзший свежий воздух хлынул в душное пространство машины. Я выскочила наружу, попрыгала на подмерзшей земле.
– Что в твоем понимании значит спать правильно?
– Мне трудно объяснить, – осторожно заметил он, уложив голову на спинку переднего сиденья, чтобы лучше меня видеть. – У меня словарный запас слабоват еще.
– Ну, попробуй все-таки, – я поняла, что с меня достаточно закаливающих процедур, и забралась обратно в машину. – Ты меня заинтриговал.
– Ты спишь не как все люди. Они целиком спят здесь, а ты нет. Какая-то твоя часть исчезает, когда ты засыпаешь, – попытался объяснить он. – А ты помнишь, куда ты уходишь во сне?
– Не-а, – легкомысленно ответила я. – Помню, что мне снится что-то странное, а что и где – нет, не помню. Разве это важно?
– Не знаю, – он старательно поскреб лапой ухо, едва не свалившись с сиденья. – Просто я еще не видел, чтобы люди так спали. Мне становится немного страшно и иногда хочется повыть.
– Ничего себе, – мне стало не по себе. – Ты меня пугаешь.
Я закурила и задумалась. Натужный свет снаружи усилил неприятные ощущения от слов Форда.