но он их сжал… Самсон удалился, глубоко задумавшись. Он не мог найти слова, чтобы выразить свою мысль, но у него было чувство, что здесь, в этом спектакле, где тысячи повиновались воле одного, он проник в великую тайну тех народов, которые обладают политическим сознанием»8.
Желание иметь более решительного мандатария легко преодолело отвращение Жаботинского к режиму Италии, и у многих из его новых сторонников никогда не было никаких трудностей с внутренними порядками фашизма. К середине 20-х гг. он привлек некоторых лейбористских сионистов, которые бешено набросились, на своих бывших товарищей, и Муссолини стал их героем. В августе 1932 г. на пятой ревизионистской всемирной конференции Аба Ахимеир и Вольфганг фон Вейсль, лидеры палестинских ревизионистов, предложили Жаботинского в качестве дуче их фракции В СО. Он наотрез отказался, но любое противоречие между ним самим и все более профашистски настроенными рядовыми членами разрешалось тем, что он все более сближался с ними. Не отказываясь от своей прежней либеральной риторики, он включил концепции Муссолини в собственную идеологию и редко публично критиковал своих сторонников за нападки в фашистском стиле, одновременно защищая их от лейбористских сионистов и англичан.
Приводился довод, что ревизионизм как таковой не был фашизмом; среди рядовых членов существовали признанные разногласия, но окончательные решения принимались на конференциях или посредством плебисцитов. В действительности же трудно себе представить, насколько более недемократичным могло было бы быть это движение, без того, чтобы не стать официально настоящей фашистской группировкой. В 1932–1933 гг. Жаботинский решил, что настало время выйти из ВСО, но большинство членов Исполкома их международного союза было против, так как они не видели никакой пользы от раскола. Неожиданно он прервал прения, самовольно взяв в свои руки контроль над движением, и предложил рядовым членам выбирать в ходе плебисцита между ним и отстраненным ими Исполкомом. Письмо, написанное в декабре 1932 г., показывает, что он хорошо знал, в каком направлении вел организацию: «Очевидно, настало время, когда должен существовать единоличный главный предводитель движения, «лидер», хотя я все еще ненавижу это слово. Ладно, если должен быть лидер, то пусть он будет»9.
Жаботинский знал, что он не может проиграть в результате голосования; для десятков тысяч молодых коричневорубашечников ревизионистской молодежной организации «Бетар» он представлял милитаризм, которого они хотели для борьбы против Исполкома той же самой благовоспитанной буржуазии, какой была клика Вейцмана. Молодежная группа «Бетар» всегда была главным компонентом ревизионизма в диаспоре. Полуофициальная «История ревизионистского движения» заявляет, что после обсуждения вопроса о том, следует ли строить движение на демократической основе, было принято решение о «иерархической структуре военного типа»10. Верный традиции, «Бетар» избрал своего «Рош Бетара» («Высокого Бетара»), которым всегда был. Жаботинский, большинством голосов, равным 75 процентам; он подобрал лидеров национальных подразделений; они в свою очередь избрали лидеров следующей, более низкой ступени.
Разрешалась оппозиция, но после чистки умеренных в начале 30-х гг. единственными серьезными внутренними критиками были различные «максималисты», экстремисты, жаловавшиеся в разное время, что Жаботинский не был фашистом или что он был настроен слишком пробритански или недостаточно аитиарабски. Когда бетаровец надевал свою коричневую рубашку, его можно было понять, если он думал, что является членом фашистского движения и что Жаботинский был его дуче.
Еврейская буржуазия — единственный источник нашего конструктивного капитала
С самого начала ревизионисты считали средний класс своей клиентурой, и они давно уже ненавидели левых. В
1933 г. один юноша написал Жаботинскому письмо, в котором спрашивал, почему он стал таким яростным антимарксистом; Жаботинский написал замечательную статью «Сионизм и коммунизм», в которой разъяснил, почему эти понятия совершенно несовместимы. С точки зрения еврейства, «коммунизм стремится уничтожить единственный источник нашего конструктивного капитала — еврейскую буржуазию — потому, что ее суть — наш корень, а принцип коммунизма — классовая борьба против буржуазии». В Палестине марксизм, следовательно, был самым серьезным врагом сионизма.
«Суть коммунизма состоит в том, что он агитирует и намерен и впредь подстрекать восточные народы против господства европейцев. Это господство, по его мнению, является «империалистическим» и эксплуататорским. Я думаю иначе и считаю, что господство европейцев приобщает их к цивилизации, но это отдельный случайный вопрос и не относится к делу. Одно ясно: коммунизм подстрекает и намерен и впредь подстрекать восточные народы, и это он может делать только во имя национальной свободы. Он говорит им и будет и далее говорить: ваши земли принадлежат вам, а не каким-либо иностранцам. Вот как он намерен разговаривать с арабами вообще и с арабами Палестины в частности… Для наших сионистских легких коммунизм — это удушливый газ, и вы должны обращаться с ним соответственно»11.
Типичным для него был переход от правильных посылок к неправильным выводам. Согласно логике, сионизм и марксизм несовместимы, но в жизни бывало, что те, кто пытался смешать обе идеологии, не находились во враждебных лагерях. На практике «социалисты-сионисты» приносят социалйзм в жертву сионизму, а не наоборот, но Жаботинский утверждал, что никакой существенной разницы между коммунистами и сионистами «Поалей» нет.
«Я не верю, что имеется какая-либо разница между коммунизмом и другими формами социализма, основанная на классовых взглядах… Единственное различие между этими двумя лагерями сводится к различию темпераментов — один сломя голову бросается вперед, а другой действует немного медленнее. Такое различие не стоит капли чер. нил, необходимой для того, чтобы описать его на бумаге»12.
Разум Жаботииского всегда работал в прямолинейном направлении. Капиталистический класс был главной силой сионизма; отсюда логично заключить, что забастовки препятствовали капиталовложениям в Палестине. Они могли бы быть приемлемыми в передовых индустриальных странах, их экономика могла выдержать их, но не там, где все еще по кирпичику закладывался фундамент Сиона. Точно подражая итальянским фашистам, ревизионисты выступали против забастовок и локаутов, однако рассматривая забастовки как самое тяжелое преступление:
«При этом под «Обязательным» арбитражем мы понимаем следующее: после избрания такого постоянного органа обращение к нему должно быть единственным путем урегулирования индустриальных конфликтов, его решения должны быть окончательными, а забастовки и локауты (так же как бойкот рабочих еврейского происхождения) должны быть объявлены изменническими по отношению к интересам сионизма и должны подавляться всеми законными и моральными средствами, имеющимися в распоряжении государства»13.
Ревизионисты не собирались ждать, пока они возьмут в свои руки государственную власть, чтобы сломить лейбористских соперников. Ахимеир, их лидер в Палестине (Жаботинскому было запрещено пребывание в Палестине Верховным комиссаром после того, как провокации ревизионистов стали причиной восстания арабов в 1929 г.), вызывающе вел свой раздел «Дневник фашиста» в их газете. Он имел свой эквивалент итальянского «Скводристи» в «Брит Ха Бирионим» (Союзе террористов), названном так в честь древних сикари — вооруженных кинжалами убийц, действовавших во время иудейского восстания против Рима, — и он натравливал ревизионистскую молодежь на окончательный бой с лейбористскими сионистами:
— «Мы должны создать группы действия; истребить физически Гистадрут; они хуже арабов… Вы не студенты; вы просто гнилье… Среди вас нет ни одного способного совершить убийство по образу тех германских студентов, которые убили Ратенау. В вас нет националистического духа, который доминировал у немцев… Ни один из вас не в состоянии убивать так, как были убиты Карл Либкнехт и Роза Люксембург»14.
Палестинцы были отныне свидетелями действий сионистов в обличье Гистадрута, изгоняющего тысячи арабов с мест их сезонной работы в еврейских апельсиновых рощах, и ревизионистских фашистов, совершающих налеты на Гистадрут. Но в то время, как у арабских рабочих все еще не было руководства, чтобы защитить сйбя, Гистадрут был хорошо организован. После ряда острых столкновений, включая решающее сражение в Хайфе 17 октября 1934 г., когда 1500 лейбористских сионистов пошли на штурм штаб-квартиры ревизионистов и ранили десятки фашистов, ревизионистская кампания захлебнулась. Рядовые члены Гистадрута были вполне готовы ответить на фашистское нападение, перейдя в наступление на противника, и разгромить его, но «лейбористско-сионистское» руководство не хотело сражаться с фашизмом в Палестине, как и в любом другом месте, и дало ему возможность избежать разгрома, опасаясь, что серьезные сражения приведут к отчуждению их сторонников из среднего класса сионизма в диаспоре.
Отношения ревизионистов с итальянскими фашистами
В начале 30-х гг. Жаботинский решил создать партийную школу в Италии, и местные ревизионисты, которые открыто отождествляли себя с фашистами, «обрабатывали» Рим. Он достаточно хорошо знал, что выбор Италии как места для партийной школы только подтвердил бы, что они фашисты, но он настолько подвинулся вправо, что утратил всякий интерес к тому, что могли бы подумать его «враги», и даже подчеркнул одному из своих итальянских сторонников, что они могли бы создать свою предполагаемую школу, в другой стране, но «мы… предпочитаем организовать ее в Италии»15.
К 1934 г. итальянцы решили, что, несмотря на все дружественное отношение к ним, Соколов и Вейцман, а также руководство ВСО и не помышляли о разрыве с Лондоном. Кроме того, итальянцы не были довольны ростом влияния внутри ВСО социал-демократических лейбористских сионистов, которые были связаны, хотя и не непосредственно, с их собственным подпольным социалистическим противником. Поэтому им очень хотелось продемонстрировать поддержку ими ревизионистов, которые явно были фашистами Сиона. В ноябре 1934 г. Муссолини разрешил «Бетару» зачислить свое подразделен