ы на шее:
– Тогда эта книга вам наверняка окажется полезной, я уверена.
Хелен собирается уходить, но библиотекарша успевает еще сунуть ей в руку неоново-зеленый листок:
– Раз в неделю мы собираемся на кофе. Приходят несколько наших постоянных читателей, и я тоже, так что по крайней мере одно знакомое вам лицо будет.
– Там скучно, – вставляет Доминик, чуть-чуть расслабившись. Он указывает на библиотекаршу: – Обычно только я и мама. Зато тортик.
22
Для очистки совести Хелен выбрасывает флаер в урну, только завернув за угол. Потом ощупывает книгу о мышах, растянувшую сумочку.
Жизнь набирает темп, когда она доходит до крытого рынка. В лифте всегда воняет мочой, поэтому Хелен направляется к лестнице, мимо вереницы скамеек, на которых бок о бок сидят незнакомцы, наблюдая за такими же, как они сами: кто с тростью, кто без зубов, кто в шляпе, кто со старомодной стрижкой – смысла в их именах давно осталось не больше, чем в тексте на автобусном проездном.
Прикупив себе в «Марксе» новые клетчатые тапки на резиновой подошве, Хелен берет кофе в одной из самых дорогих кофеен и доплачивает несколько пенсов, чтобы выпить его у них за столиком.
В обычной ситуации она бы воспротивилась искушению заказать тортик или пирожное с витрины, но раз уж утро прошло так удачно, Хелен показывает на макарун в шоколадной глазури. На сегодня ей общения с людьми более чем достаточно, так что она выбирает столик подальше от других посетителей кофейни.
Хелен вытаскивает книгу и пролистывает к разделу о еде. Интуиция ее не обманула. Сырые семена, орехи и зерна в сочетании с фруктами и овощами «поддержат интерес к приемам пищи». А еще существует специальный корм для мышей, его можно купить в зоомагазинах. Соленое, вареное или еще как-то термически обработанное, а также содержащее кофеин либо шоколад, как правило, вредно. На каждой странице обрисован контур лапы, а внутри какой-нибудь факт или совет, касающийся мышей. Лапа на странице сорок пять предупреждает владельцев, что мыши иногда прибегают к копрофагии: поедание собственных фекалий позволяет им «синтезировать собственный витамин С, а кроме того, восполнять дефицит многих витаминов группы В». Читая все это, Хелен вспоминает свою жизнь в Австралии. Тогда казалось, что жизнь эта неподвластна никаким переменам, но вот она уже на расстоянии одного человека от исчезновения.
На обратном пути город ведьминым плащом накрывают темные тучи. Хелен уже почти доходит до таблички «Вестминстер-кресент», когда ветер запускает мощную длань в крону конского каштана и принимается безжалостно терзать ветви.
– Я дома! – громко сообщает она, заходя в прихожую и закрывая за собой горчичного цвета дверь. – В кои-то веки прогноз погоды оправдался. Похоже, до утра это не кончится.
В доме тепло и тихо. Хелен кладет ключ на столик, рядом с радиоприемником.
– Если тебе интересно, я принесла сырых несоленых кешью, натурпродукт. Мне лакомство уже досталось в городе. И еще мы теперь записаны в библиотеку… хотя о твоих сородичах большинство книг там до безобразия стереотипные.
Разглядывая телефон, Хелен гадает, звонил ли ей Тони из приюта. Автоответчика у нее нет, так что она просто поднимает трубку и слушает монотонные гудки.
На кухне Хелен срезает бирки с новых тапочек. Мышь спит, поэтому она не кипятит чайник, а наливает стакан воды в нижней уборной и выпивает его в прихожей.
Хотя вечер еще совсем ранний, она включает свет по всему нижнему этажу. Когда непогода окончательно разгуляется, надо будет, пожалуй, задернуть шторы, тогда они с мышью смогут уютно устроиться на диване в своих тапочках.
Ноги спрятаны под подушку, на журнальном столике чашка с чаем – Хелен читает раздел своей книжки, озаглавленный «Телесный язык вашей мыши».
– Вашей… – повторяет она вслух. – Странно звучит, как будто он материальная собственность. Но потом осознает, что «вашей» надо понимать как «под вашей ответственностью».
Когда глаза требуют отдыха от чтения, она включает телевизор. Пока еще идут детские передачи, но скоро настанет время австралийских мыльных опер, потом в эфире новости, потом вечерние сериалы, ток-шоу или иногда какой-нибудь фильм.
– Только, пожалуйста, не американский, – ворчит Хелен, – а то там сплошь секс, деньги да наркоманы.
Не то что трескучие довоенные картины, ностальгически продолжается ее мысль, где джентльмены во фраках, а дамы в серебристых вечерних платьях с мягкими туфельками на высоких каблуках.
Хелен встает с дивана. Подходит к французскому окну. Садик ходуном ходит под ударами ветра; струи дождя яростно стучат в стекло.
– Скоро все вернется на круги своя, – беззвучно шепчет она своему отражению.
В кухне Сипсворт стоит на коробке от пирога и вылизывает лапку, ни сном ни духом не ведая о событиях, разворачивающихся за пределами раковины.
– Груминг, – говорит Хелен. – Вот чем ты занят, если верить книжке.
Теперь ей известно, что не стоит делать резких движений, ведь если напугать только проснувшуюся мышь, она может начать капризничать.
Хелен протягивает тапок:
– Залезай. Там такой мультик показывают, тебе понравится. Ни в чем себе не отказывай, а то в приюте вряд ли есть телевизоры.
С началом шестичасовых новостей приходит время готовить ужин. Хелен относит Сипсворта в тапке обратно на кухню и размещает на кухонном столе возле хлебной корзинки. Потом вынимает из ящика пакетик быстрорастворимого картофельного пюре и банку консервированной фасоли. Неплохо было бы съесть слойку с луком и сыром, думает она, но размораживать неохота.
– Придется довольствоваться этим. Я в общем-то и не голодная.
Чайник закипает. Хелен наливает кипяток в миску с растворимым пюре. Когда оно готово, фасоль уже булькает на плите. Она выкладывает все на тарелку. Вытаскивает маленькую разделочную доску. Потом нож. Делает фруктово-ореховый салат мышке на ужин.
Сипсворт так и пребывает на столе в своем тапке, но теперь он оперся передними лапками на задний край, того и гляди выпрыгнет. Это пугает Хелен. Что, если он нырнет под нож и лишится головы? Или дотронется лапкой до чайника?
Хелен устремляется с тапком к раковине, и Сипсворт перескакивает на свою коробку, словно они это отрепетировали. Ливень до того разбушевался, что на крышу их домика как будто градом сыплются монеты.
Приготовив мышиную трапезу, Хелен неожиданно для себя протягивает ему половинку кешью на ладони, Сипсворт цепляется за ее палец и забирается в руку.
Хелен не знает, что делать, но боится пошевелиться – не дай бог покалечить его внезапным движением. Дом скрипит, как старая поленница, с улицы доносится звук бьющегося стекла.
Хелен замечает, что рука у нее дрожит – не потому, что она держит живую мышь, но потому, что впервые за двадцать с лишним лет к ней прикасается живое существо.
И тут выключается свет.
– Черт, – произносит старческий голос в темноте.
23
Сипсворт немножко ерзает, но его невеликий вес надежно держится у нее на ладони.
– Не дергайся и не бойся. Просто электричество отрубилось.
Понимая, что на ногах долго не выдержит, Хелен осторожно, шаг за шагом пробирается в гостиную, свободной рукой нащупав дверной косяк по пути. Вслепую находит диван, подойдя к нему вплотную, затем медленно садится и размещает занятую руку на подушке. Теперь Хелен чувствует его движение: он перетекает из ладони, чтобы растянуться у нее на коленях. Через несколько минут она понимает, что ее мышка спит. Это точно, потому что коготки, слегка цеплявшиеся за юбку, расслабились.
– Ради бога, оставайся там, – шепчет она, – иначе мы потеряемся.
Ее взгляд блуждает во тьме, ища что-нибудь знакомое, какую-нибудь тень, за которую можно было бы ухватиться как за ориентир.
– Однажды я очутилась в колодце. Я тебе еще не рассказывала? Там было еще темнее, чем здесь, и я была одна. В итоге меня спасло животное. Собака. Когда меня вытащили и развязывали веревку, папа стоял на коленях и плакал. Пожалуй, это меня напугало сильнее, чем сидение в колодце. Помню, с какой силой меня подхватили мамины руки. Ты мне их напоминаешь, Сипсворт… так же спокойно и жизнерадостно делаешь свои дела. Типичный Картрайт.
В живых не осталось никого, кто бы это помнил… но я не говорила тебе, что Лен взял мою фамилию, когда мы поженились? Да-да. Он не любил об этом распространяться, но младенцем его оставили у чужого порога. Приехала полиция, и его забрали в приют для мальчиков, где сотрудники назвали ребенка Леонард Данидин в честь семьи, которой его подбросили, – мистера и миссис Леонард с Данидин-драйв. Глуповато, если хочешь знать мое мнение, Сипсворт. Лену тоже никогда не нравилось, и после свадьбы он счел, что фамилия Картрайт ему как-то ближе, и не против ли я… ну разумеется, я не возражала. И хотя он видел маму с папой всего-то несколько раз, он им был как сын. Ох, Сипсворт, какие же они были чудесные. Мне бы столько всего хотелось им сказать – не как родителям, а как людям, делившим со мной свою жизнь.
Хелен никогда раньше не сидела вот так в темноте, даже без телевизора. Снаружи ветер гоняет мусорные урны по всей Вестминстер-кресент, гремят крышки.
– Кроме семьи, великой страстью Лена были поезда, в смысле – игрушечные составы. Я всегда знала, что покупать ему на Рождество. А Дэвид больше любил коллекционировать машинки. Сомневаюсь, что ты когда-нибудь ездил на поезде, Сипсворт. В наше время они ужасно быстрые – я имею в виду настоящие поезда. Но раньше в них были вагоны-рестораны со свечами и хорошими столовыми приборами. Когда я первый раз сидела в настоящем поезде… в Эдинбург мы ехали… я жутко нервничала, изо всех сил старалась не ставить локти на стол и поглубже насаживать еду на вилку, как это делают в старых фильмах. Так боялась пролить суп… но его даже и в меню не оказалось… а была… дыня «галия», вот. Потом что-то горячее с подливкой. Когда настала очередь десерта, в вагоне стоял дикий холод, потому что проводник открыл все окна, хотел выгнать сигаретный дым. На маме была шубка, почти такого же цвета, как у тебя, Сипсворт, и она в нее завернула нас обеих. Так что мой нос ничего не чуял, кроме духов. И, видимо, голоса родителей меня убаюкали, потому что проснулась я под волынку! Кто-то играл на платформе в честь демобилизованных мужчин и женщин, сходящих с поезда. Папа сказал, песня называлась «Лесные цветы». Таких тогда много было, людям это помогало… как будто успокаивало: мол, всех, кого они потеряли, чтут в каждом уголке Британии.