– Ваш отец учил меня читать, миссис Картрайт! Трудно было, ох и трудно поначалу, но после уроков я каждый день еще час занимался в школе с вашим батюшкой. Полгода нам понадобилось! Другой учитель, наверное, сдался бы… А было это… погодите-ка… в 1986-м, точно, тогда еще Марадона кулаком забил на чемпионате мира.
– Отец в том году вышел на пенсию.
– Надеюсь, не из-за меня, – ухмыляется Сесил.
– Не по своей воле, мистер Паркс, тогда это было обязательно по достижении определенного возраста. Я к тому времени уже почти тридцать лет жила в Австралии.
Он присвистывает.
– Тридцать лет, ничего себе… Отец о вас говорил без умолку. И кто бы мог подумать, вы здесь, стоите в моем магазине, призывая меня задуматься о судьбе мышей!
У Хелен немеет левая рука. Она быстро моргает – помещение вокруг расплывается в приступе дурноты.
– Что-то вы побледнели, миссис Картрайт. Пойдемте в подсобку, выпьем чаю.
– Как можно… – с трудом произносит она, пытаясь сжать кулак. – У вас же покупатели…
– Нет здесь никого, кроме нас. Идем-идем, присядем.
Сесил ведет Хелен в подсобную часть магазина, где снимает с нее пальто и кладет ее сумочку на столик. Здесь же стоят невскрытые коробки, заваленные сверху рождественскими украшениями, и лежат запакованные в целлофан адвент-календари. Хозяин наполняет из холодного крана серебристый чайник и включает его в розетку.
– Все думал нанять кого-нибудь, но не могу найти подходящего человека… Сейчас, тут где-то было печенье…
– Ох, да не беспокойтесь так из-за меня, прошу вас. Через минутку все будет в порядке.
– Он не только учил меня читать, миссис Картрайт, ваш отец еще и подкармливал меня сэндвичами, которые ваша матушка сама приносила в школу, чтобы были свеженькие.
Хелен представляет свою пожилую маму в клетчатом фартуке за кухонным столом – как она срезает с хлеба корки.
– Дайте-ка угадаю, Сесил. Рыбный паштет? Сыр и пикули?
– Точно! Мой-то батя жил отдельно от семьи, в Ланкашире, а мама допоздна работала при пивоварне на производстве бутылок. Но там уже тыщу лет как закрыли все.
Хелен начинает постепенно приходить в себя.
– Мы там прятались от бомбежек во время войны.
– Ага, мне рассказывали. У них подвалы уходили вглубь до самого ада. А теперь все это превратили в стоянку для дальнобойщиков, с круглосуточной едальней и десятком заправочных колонок. Даже душевые есть для шоферов и автомойка для грузовиков.
Когда чайник закипает, Сесил открывает маленькую жестяную коробку и перебирает в ней пальцами.
– Пакетики подойдут? Я все равно тут один, поэтому не морочусь с заваркой, хотя нормальный чай, конечно, вкуснее.
Пока чай заваривается, он выкладывает на облупленную тарелочку разные виды печенья, в том числе и немножко диетического.
– Уверен, это нас взбодрит.
Хелен пьет свой чай молча. Последний раз она сидела так близко к другому человеку, когда летела в Лондон больше трех лет назад.
Сесил надкусывает печенье.
– Вашего отца я помню, как будто вчера с ним виделся. Начищенные ботинки и легкий сладковатый такой запах… сандаловый, что ли.
Хелен ставит чашку на столик.
– «Астор». Так назывался его лосьон после бритья. Даже не знаю, производят ли его до сих пор. У вас есть дети, Сесил?
– Нет, миссис Картрайт, выходит, что нет. Близкий человек-то у меня был, партнер. Но… сами понимаете.
– Не понимаю, Сесил, расскажите.
– В Испанию человек уехал.
– Человек?
– Ну… он уехал, если быть точным. На Ибицу. Насовсем.
Хелен смотрит на Сесила очень внимательно:
– Какой ужас.
– Вообще-то да, если честно, меня тогда аж по стенке размазало. Сейчас уже привык, конечно, но, стыдно сказать, искал его в интернете, не нашел, правда, ничегошеньки. Ни следа.
Хелен протягивает Сесилу тарелку, угощая его собственным печеньем.
– Ясно же, что не судьба.
– Думаете, миссис Картрайт?
– Разумеется. Иначе бы и сложилось иначе, правда?
У Сесила вырывается смешок.
– Наверное, правда. У меня были длинные волосы, и только я их отрезал, как все и случилось. До сих пор гадаю, что бы было, если б не пошел в тот день к парикмахеру. Вдруг бы это что-то изменило.
– Ох, Сесил, не бросают люди друг друга из-за стрижки. Наверняка это было для него что-то личное, была причина, которая останется вам неведомой.
Сесил окидывает углы комнаты пытливым взором, словно в поисках причины, ускользавшей от него последние семнадцать лет.
– Зато у вас здесь хороший бизнес. Мой отец гордился бы вашими достижениями.
– Думаете?
– Он ни за что не стал бы уделять вам столько времени, если бы не видел сильного потенциала.
Сесил высыпает на тарелку побольше печенья с заварным кремом.
– Я теперь страшно увлекся игрой в боулз, миссис Картрайт. А в прошлом году меня выбрали казначеем окружного клуба игроков. Неплохо для мальчишки, до тринадцати не умевшего читать.
Хелен одобрительно кивает, затем надкусывает черствое печенье.
– У нас на территории семь площадок, миссис Картрайт. Семь!
– Это много?
– Скажем проще: это самое крупное заведение для игры в боулз к северу от Оксфорда и к югу от Нортгемптона. Основано в 1921 году. Приходите как-нибудь в субботу зрителем. У нас есть чайная комната, несколько видов пирожных, уютнейшие кресла, куда без них, и еще целая библиотека информационных бюллетеней, уже почти столетие выходящих раз в два месяца. Сейчас мы затеяли кампанию по привлечению новых членов из врачей и медсестер больницы Мидоупарк. Научно доказано, что игра в боулз снижает уровень стресса.
Чай в ее чашке уже совсем остыл, и Хелен с улыбкой встает.
– Покажите, пожалуйста, какие у вас есть аквариумы, Сесил, а то мне пора бы уже идти.
– Так я на складе-то их у себя не держу, но могу заказать вам любого размера, какой пожелаете.
– Ой-ой, а сколько времени это займет?
– Могу попросить их привезти поскорее. За неделю где-то? Но из-за вчерашнего шторма возможны всякие задержки.
– Увы, мне надо довольно срочно.
– Тогда можете спросить в зоомагазине в Банбери или съездить завтра в Оксфорд.
– Машины у меня нет, не в автобус же с ним лезть.
– Почему?
– Потому что там люди!
Сесил как будто теряется, но потом смеется:
– Аргумент!
В помещении магазина светло и пусто.
– Тихо тут у вас, да? – говорит Хелен.
– Сейчас да, но иногда по десять человек в очередь встают. Мне позарез надо кого-то нанять. Спрос на хозтовары в нашем городке так вырос, что я стал открываться по воскресеньям.
– По воскресеньям?
– Ну… теперь все так делают, разве нет, миссис Картрайт?
– Вы бы объявление в витрине повесили, если вам нужен помощник. В Австралии так принято.
Сесил прижимает палец к губам.
– А если я вам за три дня раздобуду аквариум?..
Хелен представляет, как к ее дому подъезжает машина из приюта. Кузов расписан изображениями животных, а багажник заполнен клетками, воняющими мочой и хлоркой.
– Скорее всего, за этот срок необходимость уже отпадет, мистер Паркс.
– Погодите, есть идея. – Он вытягивает из кармана потрепанную записную книжку. – Мне нужно доставить бензопилу и трос в деревню рядом с Банбери, так что в принципе могу сам зайти в магазин, купить аквариум и забросить его вам по дороге домой.
Хелен прикусывает губу. Тогда, значит, придется пустить человека в дом, чего после ее переезда не случалось ни разу. Но зато аквариум будет у нее уже сегодня.
– Буду вам безмерно благодарна, Сесил. И наличные подготовлю, чтобы возместить вам расходы.
– Чек тоже подойдет, миссис Картрайт. Поостереглись бы вы держать наличные в доме, когда тут грабители так разгулялись.
– Ой, было бы о чем беспокоиться… Красть у меня нечего.
Сесил берет с прилавка лист бумаги и ручку:
– Напишите ваш адрес. Можно все-таки полюбопытствовать, для чего вам понадобился аквариум?
Хелен колеблется. Осторожно подбирает слова:
– Увидите сами, когда приедете. Кое-что немножко неожиданное.
25
По пути домой Хелен заскакивает в супермаркет за салатом, черникой и горошком. Приведенный в книге список включает все это как возможные лакомства для взрослого самца. Проходя через отдел с замороженными продуктами, она по привычке останавливается посмотреть на упаковки колбасок. На несколько ужасающих секунд воображение рисует ей тельце Сипсворта, розовое, с ободранной кожей, на подложке под прозрачной пленкой. Она оглядывается на других покупателей.
Как она раньше этого не замечала?
Рабочий, держа в руках каску, банку пепси и пакет чипсов, разглядывает ассортимент мясных полуфабрикатов. Если мыши способны принимать любовь и любить в ответ, рассуждает про себя Хелен, то разве не наделены таким же свойством души и коровы, свиньи, куры?
Повинуясь порыву, она откашливается, чтобы привлечь внимание рабочего, и, поморщившись, выразительно качает головой. Кажется, он готов рассмеяться, но потом догадывается, что старушка хочет его предостеречь. С понимающим видом он кивает, показывает большой палец и отступает от неведомой угрозы мясного пирога – мало ли какую кровавую загадку таит в себе корнуолльская выпечка.
Хелен представляет себе, как она стоит с плакатом в проходе супермаркета, вся красная, и бросает разъяренные взгляды на каждого, кто осмелится выбрать мясной продукт. Приезжает полиция, сопровождает ее на выход. Уже в участке полицейские угощают ее чаем и заверяют, что употребление мяса совершенно нормально для человечества. Это заложено в нашей природе.
Но Хелен с ними спорит.
Разве не нормальны, если следовать той же логике, гнев, зависть, похоть? Неужели всякое заложенное в нас природой действие морально оправдано?
Честность не боится власти, вспомнилась ей мысль из какого-то французского романа. Она могла бы по ночам выводить эту надпись баллончиком на витринах мясных лавок.