Проходя между стеллажами с шоколадом с одной стороны и леденцами с другой, Хелен мысленно продолжает свою проповедь.
Без мяса, провозглашает она собирающейся толпе, никто не умрет от голода. Скорее даже наоборот. Можно будет прокормить больше людей. Следовательно, употребление мяса – это просто-напросто жестокая прихоть.
Спускаясь по дороге под горку, Хелен чувствует, как праведный гнев несколько рассеивается – слишком уж утомительно добираться домой. Но добравшись, она все же сразу устремляется к холодильнику и вытаскивает из морозилки все пироги с курицей. Тихонько, чтобы не разбудить мышь, водружает их на кухонный стол. На очереди шкафчик. Там в глубине стоит банка консервированной солонины, которая отправляется к замороженным пирогам.
Подойдя вплотную к раковине, Хелен склоняется к картонной коробке в надежде на мгновение увидеть лапу, или нос, или быстро мелькнувшее ухо. Хоть маленький знак одобрения ее намерениям.
– Если я не готова съесть тебя, – шепчет она отверстию, – то и других живых существ поедать не имею моральных оснований.
Когда куриные пироги и солонина уже лежат в пакете вместе с другими найденными на кухне мясными продуктами, Хелен отыскивает в ящике десертную ложку из нержавеющей стали и открывалку для консервов. Идет с ними на задний дворик. Весь следующий час она, стоя на четвереньках, выкапывает большую яму. Поначалу работать трудно, но проходящая через ее руки земля дает чувство удовлетворения. Отложив наконец свои инструменты, Хелен задумывается, не служат ли ее действия признаком некоего ментального заболевания, связанного с почтенным возрастом. Но… да пошли все к черту. Одно только здесь для нее огорчительно: если верить документальному фильму Би-би-си-Два, который она смотрела на прошлой неделе, вегетарианцы живут дольше.
Когда спустя два часа в дверь звонят, Хелен уже почти уснула на диване перед включенным телевизором. Только что кончилось документальное кино о пахотном земледелии. Через щель для писем кто-то зовет ее по имени, прогоняя сон. Через заиндевевшее окно в прихожей видно расплывчатое белое пятно. Она открывает дверь: на крыльце стоит Сесил, а у его ног – новенький стеклянный аквариум.
– Я им позвонил, а там всего один остался, так что я выехал пораньше.
– Вы закрыли магазин, Сесил?
– Ну, скажем так, затянул свой обеденный перерыв. Еще одна причина нанять помощника. Мы на глазах становимся страной доставок, как Америка.
Хелен отступает в сторону, и Сесил заносит аквариум в прихожую.
– Куда вам его поставить?
– На кухонный стол… рядом с хлебной корзинкой. Я там уже место освободила.
Хелен закрывает входную дверь и идет следом за широкой мужской спиной. Поставив аквариум на стол, Сесил моментально замечает мордочку, наблюдающую за ним из картонной коробки в раковине.
– Он у меня в гостях, Сесил, так что воздержитесь, пожалуйста, от нелестных замечаний.
– Надо же. Ему как будто любопытно, а не страшно. Похоже, вы уютно его устроили.
– Ну это только на время. В моем возрасте с чайником за водой в уборную долго не побегаешь.
Пока Сесил стоя пьет чай, держа в одной руке чашку, в другой печенье, Хелен начисто протирает аквариум. Выстилает дно туалетной бумагой. По очереди переносит мышиные принадлежности из раковины в новое жилище. Поскольку Сипсворт не из робких мышей, Хелен ожидала, что он примется расхаживать туда-сюда, обнюхивая новую обстановку. Но еще она за несколько дней знакомства поняла, что спать он умеет крепко.
– Можно посмотреть сад, миссис Картрайт?
Посмотрев, как она возится с замком, Сесил говорит:
– Могу его починить, если хотите.
– Я здесь так долго не задержусь, чтобы оценить это удобство, но все равно спасибо.
– Переезжаете, что ли?
Хелен улыбается:
– Можно сказать, двигаюсь дальше, как только разберусь с этой мышиной ситуацией.
Но хозяин магазина уже отвлекся на состояние сада.
– Кажется, тут много лет ничего не подрезали. А я-то еще принял вас за садовода, миссис Картрайт.
Там, где заканчивается мощеная площадка и начинается трава, валяется кучка всякого мусора. Пустая консервная банка из-под солонины, коробки от пирогов с курицей. А рядом горка свежевырытой земли.
Сесил дотрагивается до банки носком начищенного тяжелого ботинка.
– Тут по ходу кто-то палаточный лагерь разбивал.
Хелен откашливается.
– Вон, видите, старый аквариум с трещиной, – показывает она. – Так он сюда и попал. Сидел там на дне, заваленный сверху всем вот этим добром.
Сесил наклоняется поглядеть.
– Если хотите, я от вас его вынесу. Завтра как раз мусор собирать приедут.
– Ой, Сесил, да он мне не мешает. Я никогда сюда не выхожу.
– А стоило бы! Такой симпатичный садик. Можно было бы даже посадить немножко морковки и салата для его сиятельства в раковине.
– Я же говорила, он тут надолго не задержится. Это все временно. Я скоро договорюсь с приютом, чтобы его забрали. Разве животным не хочется быть рядом со своими сородичами?
Сесил потирает подбородок:
– Если я когда и был животным, не припомню.
– Я вас представляю бобром, – внезапно подхватывает Хелен. – Таким деятельным… вечно что-то строящим.
Они возвращаются в дом, и теперь уже Сесил возится с замком.
– Личинка вот-вот накроется. А замки нынче нужны хорошие, у нас вон теперь грабят среди бела дня.
Хелен успела переместиться в прихожую и отсчитывает купюры за аквариум. Она провожает Сесила до его белого фургончика.
– Видел бы нас ваш отец, миссис Картрайт… Думаю, он был бы очень доволен.
Дома Хелен вынуждена зайти в нижнюю уборную, чтобы высморкаться. И уголки глаз промокнуть. Когда она возвращается на кухню, Сипсворт то и дело высовывает мордочку из своей картонной коробки.
Хелен смотрит на него сверху вниз:
– Ты в курсе, что это все из-за тебя? Надеюсь, ты собой гордишься.
26
Выпив чашку сладкого чая с бутербродом с сыром, Хелен расхаживает по дому, пытаясь решить, куда же поставить аквариум. В книжке о мышах она вычитала, что место должно быть вне досягаемости прямых солнечных лучей – и сквозняков тоже. В итоге напрашивается вывод, что лучше всего будет перед диваном. Здесь тень, тепло и вокруг все мягкое. Единственный недостаток: мышь будет рядом с ней, когда она смотрит телевизор и старается сосредоточиться.
Хелен двигается медленно и осторожно, но новый аквариум не такой тяжелый, как старый треснутый, который она таскала почти неделю назад. Когда он установлен и все игрушки разложены внутри, Хелен собирается позвонить в приют, но все-таки предпочитает сначала немного отдохнуть. Опускается на диван, пристраивает ноги под подушкой. Берет «Радио таймс» посмотреть, что там пишут. Очень скоро глаза уже норовят закрыться, и она не сопротивляется.
Когда Хелен просыпается, близится время ужина. Еще идут детские передачи, светящийся телеэкран создает уют в комнате. На полу стоит новенький аквариум с мышиными пожитками.
Хелен быстро встает и идет на кухню, думая, что бы приготовить. Разглядывая содержимое шкафчика, она слышит шебуршение в раковине. Сипсворт вылез и пьет из своей лимонадной крышечки.
– Сегодня вечер без телевизора, – сообщает она. – Только радио, извини. Итальянская опера, прямая трансляция из Ковент-Гардена.
Понаблюдав, как он изучает раскиданные вокруг кусочки пищи, она вновь обращается к полкам. Снаружи дома и сады Вестминстер-кресент омывает мягкий беззвучный дождик.
Хелен вынимает банку томатного супа и включает в розетку тостер.
– Эх, Лен терпеть не мог оперу, – говорит она, открывая хлебную корзинку. – Считал, что там просто волосатые мужики в колготках вопят друг на друга. Такие уж они, австралийские мужчины. И все-таки на мой день рождения он каждый год возил меня в Сиднейскую оперу и даже наряжался. Высиживал до конца, не задремав ни на секунду. После того как мы его потеряли, был перерыв на семь лет… а потом сын стал меня возить.
Тост выпрыгивает. Хелен наливает закипевший суп в миску.
– Правда, мы теперь на поезде ездили, сын не любил садиться за руль. Даже когда вырос, не хотел машину. Я ему говорю: «Ты пешком до школы не дойдешь». Дэвид тогда был младшим учителем, я рассказывала? «Нет, мам, – отвечает он, – но до автобусной остановки дойду». Всегда у него на все был ответ. Я, конечно, хранила для него папин серебристый «ягуар». Каждые полгода заказывала техобслуживание. С утра приезжал к нам грек-автослесарь и забирал его в гараж до самого вечера. Но Дэвид от машины отказывался. Даже не садился в нее. Общественный транспорт предпочитал отцовскому автомобилю.
Хелен жует тост. Второй раз за эту неделю она ужинает на кухне.
– Я сыну столько нервов потрепала из-за этой несчастной машины. Как будто он родного отца не хотел знать.
Хелен моет миску. Наливает из-под крана стакан воды и выпивает залпом.
Когда вся посуда, включая кастрюльку, выстроилась сушиться на кухонном полотенце, Хелен отправляется наверх и долго-долго принимает горячую ванну. Она снова в Австралии, перемещается от сцены к сцене, как член съемочной группы по киноплощадке.
– Где бы ты ни был, Дэвид, надеюсь, сможешь простить свою старушку-мать за это безобразие с машиной.
Вспоминает, как он смотрел на нее, когда она бросила ему унизительное обвинение в черствости. Он пытался быть с матерью честным, а она его за это отчитывала.
Уголком полотенца Хелен вытирает глаза.
– Милый мой Дэвид.
Затем, как часто бывает в такие моменты, она слышит голос сына, доносящийся к ней откуда-то издалека, уговаривающий маму простить себя.
За десять минут до начала оперы Хелен спешно ищет что-то в глубине платяного шкафа. Зелено-золотое платье с манжетами на рукавах, плиссированной юбкой и глубоким декольте. Оно давно уже ей не впору, и в зеркале в ванной ее тело выглядит костлявым, усохшим, будто она пережила апокалипсис.