Урод драконовский!
После этого ему продемонстрировали некоторые кадры того, что творилось в тот момент, когда он, картинно потрясая руками, совершал круг почета по Арене, искренне радуясь своей технической победе в связи с неявкой противника… Разочарованные зрители свистели и улюлюкали, всячески поддерживая его, Ютака.
Разумеется, намекнули ему и о том, что даже если он пожелает дать показания в полиции, утверждая, что Драконы сами занялись — нонсенс! — киднепингом, то сидеть ему в тюрьме куда дольше, чем любому из исполнителей… Ведь отдавал распоряжение Ютака, похищение осуществляли люди Кадзимы… а Драконы просто охраняли его апартаменты!
«Кроме того, Кадзима-сан, исполнителей вряд ли вообще смогут привлечь к какой-либо ответственности… из-за плачевного состояния их здоровья… ну, вы сами видели, не так ли?»
Телефон Рю Танаки не отвечал, его секретариат разводил руками и с вполне искренней растерянностью отвечал, что текущее местоположение босса неизвестно.
А ведь никаких документов он с Танаки не подписывал, никаких договоров не заключал… И теперь понимал, что чувствуют участники финансовой пирамиды после ее неизбежного краха.
А потом позвонил отец и приказал сидеть мышкой и не отсвечивать… а еще лучше — уехать куда-нибудь из страны («Только не в Австралию, Ютака!»), бросив в конце, что он сам «разберется с проблемой».
Неизвестно, видел ли отец видео, которое показывали Ютака, но на месте отца он эту «проблему» не трогал бы ни в коем случае!
Туалет. «Кап-кап-кап» из небрежно закрытых кранов (предполагать, что в этой стране краны будут неисправны — это слишком). Сквознячок из приоткрытой форточки. Ядреный запах, свидетельствующий, что кто-то из студентов только что баловался сигаретами…
В кафе с Ниидзимой встречаться не стали. Ради минутного дела занимать столик… Зачем?
Удивительно и неожиданно, но судьбой начинающей акулы бизнеса занялся лично Орочи Асамия, глава клана. А может и не удивительно и ожидаемо: судя по всему, в омуте тихой «настоящей японской женщины» Дайи Ниони водились очень энергичные черти… точнее, чертовки. И были эти чертовки настроены крайне решительно и серьезно. Так что Дайя не упустила шанса окрутить Ниидзиму… впрочем, сильно расстроенным «пришелец» не выглядел.
Последовали какие-то предложения, какие-то намеки — я не вникал и не интересовался, если честно.
Дайя Ниони теперь проводила много времени в одном из «модернизированных» имений семьи Асамия (в которых «смешанная половина» занимала эдак от пятидесяти до восьмидесяти процентов площади) со всей семьей Ниидзимы-Танимото. А девочки ездят теперь в школу вместе с Рююто — благо, школа расположена очень близко к институту (чувствуется мохнатая рука брата, да). Уж не знаю, что Рююто для этого делает, но обе сестры Ниидзимы смотрят на этого пижона и франта влюбленными глазами… Подозреваю, что он ничего для этого не делает.
Меня только попросили тиснуть штампик в бумагу, в которой говорилось, что никаких «финансовых и имущественных претензий» я к Ниидзиме Харуа не имею. Тиснул. Трудно, что ли? Тем более, агент мне больше был не нужен — я не видел смысла в дальнейших выступлениях на Арене.
— Вы ознакомились с видеозаписью, Ниидзима-сан?
— Да.
— Вы удовлетворены, Ниидзима-сан? Больше рубаху на груди рвать не собираетесь?
— Старший — в госпитале… и дело для него, скорее всего, закончится «психушкой» или санаторием клана. — Задумчиво проговорил Ниидзима. — А что с тем, который младше?
Вот откуда он берет информацию, интересно? Ну, про то, что произошло с девочкой в плену, он, допустим, выяснил в ходе медосмотра. А откуда он знает остальные подробности?!
— Это ответ на мой вопрос?
— Да, это ответ на твой вопрос. Если ты пожалел этого мелкого гаденыша, то я не собираюсь его прощать. Каким бы Драконом он ни был…
— Он лежит в клинике при Редзинпаку…
— Так все-таки ты его пожалел. — Это Ниидзима произнес оч-ч-чень спокойно и оч-ч-чень равнодушно… стекла инеем покрылись от его тона. — Понимаю… двоюродный брат, как ни как…
— … и я навещаю его каждый день.
— О-о-о… — Впечатлился и «отмерз» Ниидзима. — Да, Сирахама-сан, в таком случае, я удовлетворен.
Ниидзима-Танимото колебался, но так и не спросил, почему сестра не помнит последние сутки плена. Я бы не смог ему этого объяснить. Даже, если б хотел. Во время «зачистки» «скромной» квартиры Ютака Кодзаки я периодически делал необъяснимые вещи… И не оправдания ради я это говорю: например, когда я делал со своими двоюродными братьями ЭТО — я был в полном сознании без всяких «туманов» и прочих состояний аффекта — «в трезвом уме и твердой памяти»… Я даже «эмоциональную матрицу» Райдена Рю предварительно сбросил, отшлепав Мисаки!
Он так же не стал говорить о том, что он теперь мой должник, что если что, так сразу… Серьезные деловые люди о таком не говорят, а Ниидзима, несмотря на возраст — серьезный деловой человек.
— Ниидзима, организуешь напоследок одну логистическую операцию в Австралии? — Спросил я. — Как обычно: десять агентских — твои. Перелет, сопровождение, транспорт, гостиница…
— Пятнадцать. — Качнул он головой. — Брать десять мне теперь несолидно. И — цени! — люди на той должности, что мне сейчас предложили, и тридцать берут!
«Но каков наглец!»
«Учись, Малыш!»
— О! Видимо, Дайя таки добилась своего… Очень целеустремленная девушка! Давай, договоримся о десяти процентах и, плюс, мои поздравления на свадьбу?
— Договорились! Сделаю скидку, как старому клиенту. Двенадцать. Я суеверный и цифра тринадцать мне не нравится. — Ниидзима покосился на меня и неохотно добавил. — Скину до семи… если скажешь, почему «пришелец»…
— Обойдешься. Такой солидный господин, как ты, не должен брать меньше, чем двенадцать!
Ниидзима досадливо поморщился.
Кошмар был в черно-бордовых тонах. Визг, крики, рев. Чьи-то зубы терзали тело, когти рвали кожу, чьи-то щупальца проникали через глаза, ноздри, рот и шевелились под черепной коробкой. Кажется, был еще огонь и острые камни…
Сон-кошмар развеялся, оставив тело, плавающее в липком поту, заходящееся сердце, хриплое дыхание… и короткое затихающее эхо крика.
Один кошмар кончился.
Он лежал в тихой больничной палате. В открытую форточку после короткого замешательства, вызванного криком, стала заливаться веселой и бодрой трелью какая-то пичуга. Воздух, напоенный непередаваемыми ароматами ранней весны, прохладным потоком холодил влажный лоб и руки, лежащие поверх простынки, которой было укрыто тело. Кусочек синего неба, видимый в окно, радовал глаз и звал на улицу, под теплое весеннее солнышко…
Ровно минута на то, чтобы жадно, с неприличным хлюпаньем впитать в себя все краски жизни, с чавканьем насладиться простыми радостями бытия…
И начался другой кошмар.
Взгляд.
Спокойный, холодный. Убийственный. Взгляд взвешивал и обмерял. Пронизывал насквозь. Он лишал возможности двигаться… В этом взгляде были отголоски только что закончившегося сна-кошмара — визг, крики, рев, зубы, когти… огонь и острые камни.
Тайро знал человека, что сейчас стоял у входа в палату, привалившись к косяку двери и скрестив на груди руки. В простом слегка потрепанном и выцветшем кимоно, схваченным поясом неопределенного серовато-белесого цвета.
Это был Сирахама Кенчи. Двоюродный брат по деду. Убийца. Дракон. Гасящий. Брат этой…
— Синий. — Неведомым образом угадал Сирахама. — Когда-то он был синим. Как получил в школьной секции каратэ, так и не менял с тех пор…
От этого голоса все внутри сжалось в ужасе, Тайро зажмурился, а руки слабо задрожали…
Давление исчезло… и только в этот момент стало понятно, что оно вообще было.
Он открыл глаза. В дверях — никого. Быстро бежали секунды…
Еще пятьдесят одна — и начнется другой кошмар — самый страшный…
— Привет, Тайро-кун! — Весело поприветствовал его от дверей невысокий стройный Ужас. — Я пришла сменить тебе баночку, поставить капельницу и убрать какашки!
Тело снова бросило в дрожь.
— Не подходи! — Захрипел он. — Не подходи!
Он начал слабо двигать руками и ногами.
— Замри! — Холодно приказала Мисаки Охаяси с какими-то неприятными скрежещущими обертонами.
Тело снова сковало параличом. Казалось, что он в каком-то сне. В кошмаре. Опять. Он внутри бьется, расшибает лоб, локти и колени в кровь — а тело даже не шевелится!
— Вот так и лежи. — Покивала Мисаки. — Сейчас мы уберемся… У-у-у, как мы хорошо сходили под себя — вот что Сирахама животворящий делает! Никаких вам запоров! Так-так-так… Сейчас мы эту дурнопахнущую простыночку поменяем!
Девушка сноровисто меняла одноразовую простынь, а Тайро вращал глазами и боролся с волнами панического животного ужаса.
— Сейчас я тебя покормлю… Та-а-ак, что тут у нас в капельнице? Ой, какая прелесть: глюкоза с аскорбиновой кислотой! М-м-м, какая вкусняшка! Ням-ням! Ты же любишь сладенькое, да, Тайро-кун?
— Ы… ы… ы… — Тайро пытался сделать хоть что-то, одна нога слабо дергалась, пальцы на левой руке вдруг сжались в кулак.
— Тц… Тренировка и тренировка! — Покачала головой Мисаки, внимательно наблюдая за сопротивлением, и снова, как молотком — ударила голосом. — Замри!
Тайро, выпучив глаза, застыл. А внутри себя — вопил и катался по полу.
— Не… под… хо… — Выдавливал он из непослушного горла.
— Да-а-а, — Девушка покачала головой. — Видишь, девочке Мисаки еще учиться и учиться управлять голосом! Одна моя знакомая с зелеными глазами делает это вообще без слов! Более того, она делает это с мастером Акисамэ! Представляешь? Крутит таким мужиком, как хочет! Ну, это наши маленькие девчачьи секретики — я тебе не говорила, ладушки? Та-а-ак, что тут у нас… — Она приподняла простынку. — Прекрасно! Уже почти зажило все! Скоро тебя здоровенького можно будет выписывать!
Тайро заплакал.
— Ай-яй-яй! Такой большой мальчик и плачет! — Засюсюкала Мисаки. — А ведь мужчина! Настоящий! Уже даже с женщинами «делал то и делал это»! Сколько их у тебя было, настоящий мужик Тайро? Аж одна, да? Ну, если ту бедную испуганную девочку считать за половинку и меня, нетрахнутую, тоже за половинку… но за попку-то мою ты подержался? Так что половина дела, считай, сделана: моя задница — это нечто! Так Сирахама-сама говорит! В сумме как раз единичка и получается, да…? — Мисаки вдруг осеклась и вздохнула. — Прости, Тайро-кун, меня опять заносит. Эх, тренироваться девочке Мисаки самоконтролю и тренироваться!