Переступив порог потайного хода, Маурсел сорвал кожаный ошейник с Десайлин и швырнул его Кейну под ноги.
— Забирай свой рабский ошейник! — крикнул он. — Довольно того, что на ее шее остались следы от твоих поганых лап!
— Ты дурак, — повторил Кейн тихо.
— Как далеко мы теперь от Керсальтиаля? — прошептала Десайлин.
— В нескольких лигах, если по прямой, — ответил Маурсел сжавшемуся у него под боком дрожащему комочку.
— Я боюсь.
— Не дури. Мы разделались с Кейном. Скоро рассвет, мы уплываем все дальше и от Керсальтиаля, и от всего, что в нем осталось.
— Тогда прижми меня к себе крепче, любимый. Мне так холодно.
— Морской ветер холоден, зато чист, — улыбнулся капитан. — Он уносит нас на всех парусах к новому берегу.
— Я боюсь.
— Тогда прижмись ко мне крепче.
— Кажется, теперь я вспоминаю…
Но морской волк уже спал. Крепким, безмятежным сном — последним безмятежным сном в своей жизни.
На рассвете он проснулся в объятиях трупа — безобразного, полуразложившегося трупа девушки, которая двадцать или двести лет назад повесилась в городском парке от несчастной любви.