– Здесь, – ответил Варгин, – она стоит на набережной.
– Поди и привези мне сейчас кучера, сюда, на лодке, скорее! С лошадьми пусть останется кто-нибудь из матросов.
– Что ты хочешь делать?
– Поди, привези мне кучера!
Варгин пошел исполнять приказание леди.
Кучер явился.
– Вы узнаете от моего нового управляющего, – внушительно сказала ему леди, – адрес офицера Елчанинова. Для чего – не говорите ему. Поедете с каретой по этому адресу. Там спросите поляка Станислава. Скажите ему, что я прислала вас за ним. Как только он увидит вас и карету, то сейчас же согласится. Привезите его сюда как можно скорее!
– Слушаю-с, – сказал кучер.
Станислав был единственным орудием, опасным для леди. Залучив его к себе на яхту, она могла считать себя в безопасности, и она поспешила обезопасить себя.
Ее расчет оказался верным. Когда карета подъехала к дому, где жил Елчанинов, Станислав, увидев ее в окно, узнал и выбежал на улицу. Уговаривать его не пришлось: он охотно сел в экипаж.
ГЛАВА XXXII
Елчанинов надел парадный мундир, чтобы отправиться вечером на новую виллу леди Гариссон. Вера тоже согласилась быть там, и Елчанинов вполне безошибочно понял, что согласилась она на это только ради него.
Есть какая-то особенная прелесть для влюбленных быть наедине, но хорошо им также на людях, когда много народу кругом и, в особенности, когда этот народ блестящий, богато разодетый и находится в обстановке роскоши; в толпе хорошо чувствовать себя наедине.
Елчанинов ожидал, что новая вилла леди Гариссон будет великолепна. На балу у нее на яхте он не был, но рассказы о нем ходили по городу, и можно было быть уверенным, что, если богатая англичанка, какой все считали леди Гариссон, сумела устроить одно празднество, то не ударит лицом в грязь и в другой раз, сзывая к себе гостей.
В самом деле, Елчанинов не ошибся.
Вилла – правда, деревянная, построенная в немного неуклюжем русско-итальянском стиле, – утопала в зелени, окруженная со всех сторон просторным и тенистым садом. Последний был тщательно расчищен и весь засажен цветами. Там и тут в нем были разбиты палатки с открытыми буфетами. Роговая музыка и песенники были скрыты в кущах деревьев и кустов. На газонных площадках были приготовлены к услугам гостей различные игры: в серсо, волан, бильбоке. На реке, напротив виллы, готовился грандиозный фейерверк. Гирлянды разноцветных фонарей, потешные фигуры, щиты, вензеля и транспаранты ждали только, когда ночь спустится, сгустив свои сумерки, чтобы заблистать тысячами огней. На видном месте красовалась под большой императорской короной огромная литера «П».
Все это стал сейчас же показывать Варгин Елчанинову, как только тот явился на виллу.
Между тем обещанный праздник близился. Гости начинали съезжаться.
Елчанинов делал вид, что слушает Варгина и очень интересуется замысловатым убранством сада, но сам все время внимательно следил, чтобы не пропустить той минуты, когда покажется Вера. Одну минуту он было уже отчаялся, но как раз в это время его сердце само собой забилось сильнее, и словно его подтолкнуло что-то; он обернулся и увидел Веру на террасе, среди важных и избранных гостей.
– Ну, иди, иди! – поощрил его Варгин, счастливо улыбаясь, потому что сам был наверху неожиданного блаженства.
Елчанинов приблизился к террасе, поднялся по ее ступенькам и остановился, не решаясь вступить в круг важных гостей, так как вследствие своей молодости и небольшого еще чина ему неприлично было вылезать вперед.
Вера разговаривала с коренастым, сутуловатым Кутайсовым, который покровительственно расспрашивал ее, и она ему отвечала.
Татарское лицо Кутайсова, с выступавшими скулами и раскосыми глазами, выражало некоторую надменность и показалось теперь особенно неприятным Елчанинову.
«Вот если она поглядит сейчас в мою сторону и заметит меня, – задумал он, – тогда все будет хорошо».
В чем состояло это «все», которое должно было быть хорошо, Елчанинов не знал, да и не задумывался над этим. Это было – «все будущее». В настоящем «теперь» счастье улыбнулось ему в улыбке Веры, и Елчанинов хотел, чтобы так и оставалось, то есть чтобы она оставалась его Верой на всю жизнь. Конечно, на всю жизнь, потому что, если бы теперь ее не было, не было бы уже и жизни; он никому не отдаст ее, лишь бы она сейчас посмотрела на него.
И словно электрический ток передался Вере: она глянула в сторону Елчанинова, увидела его, узнала и вся просветлела.
И все, что было кругом, получило для Елчанинова новый смысл и новую прелесть, и даже татарское лицо Кутайсова показалось не таким антипатичным, как прежде.
Кутайсов сказал что-то Вере, очевидно, любезное и поощрительное, и кивнул ей головой, как бы отпуская ее этим от себя. Она сделала церемонный реверанс и отошла легко и свободно, как будто и весь свой век провела в обществе блестящих гостей.
На ней было простое, скромное, но великолепно сшитое и превосходно сидевшее на ней серое платье; модная прическа, разумеется без пудры, удивительно шла ей; держалась она превосходно, движения ее были просты и естественны, – словом, лучше ее не было никого.
Елчанинов издали любовался ею. Сердце его билось, он ждал, когда Вера отойдет от фаворита.
От Кутайсова она направилась к ступенькам лестницы в сад и махнула Елчанинову веером, чтобы он подошел к ней; он подошел и раскланялся; они спустились в сад. Гости все прибывали, и дорожки возле дома были заняты ими.
– Вы приехали, милая... – робко заговорил Елчанинов.
«Милая» он хотел произнести мысленно, но против его воли, ласковое слово вырвалось у него невольно в душевном порыве.
Он спохватился и испугался, не услышал ли кто-нибудь посторонний и что сделает Вера, если услышит. Но посторонние не услыхали, а она взяла его руку и сжала ее.
«Молчите! Тише! – сказали ее глаза, а улыбка в это время добавила: „Говорите еще!“
– Прелесть моя, радость! – начал было Елчанинов, окончательно теряя голову и чувствуя себя вовсе обезумевшим.
– Тсс! – сделала Вера. – Будьте осторожнее! Знаю! Верю!
Это она прошептала чуть слышно и сейчас же сказала нарочно громко, чтобы было замечено теми, кто, проходя, мог услышать их:
– Если бы я знала, что будет столько народа, то ни за что не приехала бы.
– Так пойдемте куда-нибудь в сторону, – предложил Елчанинов, – чтобы вам не быть слишком на виду.
Вера кивком головы выразила свое согласие.
Они отошла вправо и сели на скамеечку, откуда открывался вид на реку, будто заняли заранее удобное место, чтобы смотреть на приготовленный фейерверк, и стали тихо беседовать.
Елчанинов не помнил, долго ли, коротко ли он сидел так с Верой, разговаривая как будто о вещах ничтожных и ничего не значивших, но которые казались ему очень важными, потому что о них говорила она.
Стемнело. Зажгли огни иллюминации. Музыканты несколько раз принимались играть и переставали, гремел хор песенников, с освещенной, как днем, террасы слышался шумный говор. Центром его была леди Гариссон. Кутайсов не отходил от нее весь вечер. Она казалась очень веселой и довольной.
Праздник был в полном разгаре.
– Посмотрите! – вдруг показал Елчанинов Вере. – Ведь это патер Грубер.
Он не успел договорить, как мимо них, словно тень, промелькнула черная фигура иезуита, а за ней – другая.
Отец Грубер быстрыми шагами тащил за собой за руку Станислава. Не вступая в круг, освещенный лившимся с террасы светом, он выпустил руку Станислава и, показав ему вперед, проговорил:
– Вот она! Иди!
Станислав кинулся на террасу, а Грубер исчез в темноте.
На террасе вдруг произошли смятение и переполох. Ворвавшийся туда Станислав прямо подошел к красавице-леди и не завопил и не закричал, как при первой встрече с нею, а, видимо наученный, что ему делать, остановился, уставился на нее взглядом и внятно произнес:
– Тебя ли я вижу здесь, Зоська?
Казалось, упади тут бомба, она произвела бы меньший эффект. Все, кто был на террасе, замерли. Гости в саду тоже заметили, что на террасе случилось что-то необыкновенное, и начали толпиться к лестнице.
Станислав обвел всех бегающим, но не робким взглядом (Бог его знает, как ему хватило на это храбрости) и снова заговорил:
– Вы удивляетесь, почему я так обращаюсь к ней? Но в этом нет ничего удивительного, панове! Вы думаете, что это леди Гариссон, а на самом деле это моя жена Зоська, бежавшая от меня несколько лет тому назад. Так вот, Зося, – обратился он к леди, – я наконец нашел тебя!
Леди Гариссон стояла бледная, гордо выпрямившись, и оглянулась кругом, как бы ища, кто из окружавших ее придет к ней на помощь. Но гости, пораженные случившимся, пятились назад, образовывая все больший и больший круг, среди которого оставалась одна леди со Станиславом.
Ее никто не знал в Петербурге, видели только ее богатство или, вернее, роскошь, окружавшую ее, но, кто она была такая, для всех, бывавших у нее, оставалось неизвестным. Большинство приехало к ней, обуреваемые любопытством и соблазненные ее великолепием. Вопрос об ее происхождении как-то не подымался.
Теперь невольно шевельнулось у всякого:
«А что, как этот неизвестно откуда взявшийся человек прав?»
Среди пятившихся был и Кутайсов.
– Да это какой-то сумасшедший, сорвавшийся с цепи! – дрожащим от волнения голосом сказала леди. – Люди, – крикнула она, – эй, кто-нибудь, скорее сюда!
Она ждала Варгина, но тот, как нарочно, был в это время на реке, отдавая последние приказания на плоту относительно фейерверка.
На зов леди явилось несколько лакеев.
– Кто пустил этого человека? – строго обратилась она к ним, нисколько, по крайней мере внешне, не теряя самообладания.
Лакеи переглянулись, как бы каждый беря в свидетели остальных, что вина не его.
Гости остановились, с нетерпением ожидая, что будет дальше.
– Что же вы стоите? – сказала леди лакеям. – Выведите его вон!
Она думала, что они сейчас же бросятся, чтобы исполнить ее приказание, уведут Станислава, и тем кончится эта неприятная сцена. Она уже была готова к тому, как скажет сейчас гостям, что она здесь, в России, иностранка и никак не предполагала, что тут существуют такие порядки, что люди с улицы могут врываться в порядочный дом и производить скандал.