– Ублюдки! Куражатся, оттого что американцы снабдили их оружием. Я тоже отправлюсь на танкере в Сеул и буду допрашивать каждого жителя материка, проходящего по мосту Ханган.
Чунчжа огляделась, чтобы удостовериться, что никто не подслушал гневные слова, вырвавшиеся у Суволя. Она со страхом увидела позади них на дороге приближающийся зеленый военный мотоцикл. Девушка всмотрелась в лесную чащу. Может, националистские солдаты прячутся и на деревьях? Она потянула Суволя за руку и шикнула на него.
Поравнявшись с молодыми людьми, мотоцикл замедлил ход и остановился. Прежде чем заговорить, солдат снял защитные очки.
– Вы двое, хотите прокатиться? – указал он на пустую коляску. Судя по акценту, солдат был местным. – Я еду в Согвипхо, если вам туда.
Суволь злобно уставился на молодого мотоциклиста, и Чунчжа решилась ответить за двоих:
– Я иду в деревню Одинокий Утес, которая лежит по дороге. А вот он направляется в Согвипхо.
Суволь перебил ее. Речь его была отрывистой, но вежливой:
– Зачем вы носите эту форму, господин?
Молодой солдат взъерошил свои недавно остриженные волосы. У него было потемневшее от солнца лицо, казавшееся приятным, и загрубевшие от работы руки.
– Думаешь, у меня был выбор? А где во время призыва был ты? Прятался на горе, да? – Он подмигнул Чунчже и фыркнул, точно отпустил смешную шутку. – Так хотите вы прокатиться или нет? – И ухмыльнулся, когда Чунчжа кивнула.
Суволь махнул рукой:
– Мы не желаем разъезжать на мотоциклах янки.
– Нет, желаем! – поспешила возразить Чунчжа. Она повернулась к Суволю: – Я еще не ездила на таких штуках.
– Ты не так уж много упустила. – Юноша скрестил на груди руки.
Чунчжа нахмурилась:
– Возможно, нам придется брести несколько часов, прежде чем на дороге появится кто-нибудь еще.
– И прекрасно. Я предпочел бы пройти весь путь пешком.
– Ну а я нет!
Девушка поставила короб на пол коляски и наклонилась, чтобы поднять визжащего поросенка. Суволь, кипя от злости, наблюдал за тем, как она вместе с коробом и поросенком устраивается в коляске. Мотоциклист вручил Чунчже запасные защитные очки и, взглянув на Суволя, пожал плечами.
– Если поедешь с нами, тебе придется сесть у меня за спиной и закрыть глаза. Решай.
Когда стало ясно, что Чунчжа собирается уехать без него, Суволь в самый последний момент все-таки оседлал мотоцикл. Однако вместо того, чтобы обхватить мотоциклиста за талию, как было велено, предпочел взяться за спинку сиденья.
Молодой солдат, перекрывая рев мотора, крикнул Суволю, кивнув на коляску:
– Твоя младшая сестренка, верно?!
Ответ Суволя утонул в грохоте, но мотоциклист услышал то, что хотел.
– Надо сказать, я тебя понимаю. Мне это знакомо. Она миленькая. Как думаешь, ей понравится парень вроде меня?
– Сомневаюсь.
– Типичный старший брат. Не слишком-то рьяно ее опекай. Ты ведь не хочешь, чтобы она осталась в девицах! – Мотоциклист покосился на Чунчжу, чья радостная улыбка побудила его поддать газу и прибавить скорость. – Ей быстрая езда по душе, верно?
Суволь, невольно ухватившись за солдата, когда мотоцикл рванул вперед, сжал парня словно в тисках.
– Полегче, охрабан, – передернул плечами тот. – Чтобы управлять этой штуковиной, мне необходимо дышать. Что тебе вообще понадобилось в Согвипхо?
– У меня там дела.
– Это может означать что угодно. – Мотоциклист снова покосился на Чунчжу. – Позволь ради твоей сестры дать совет. В городе сейчас не очень спокойно. Лучше бы тебе держаться подальше. Но учти: я этого не говорил. И вообще, ты меня не видел, и я вас не подвозил. Соображаешь, о чем я?
Суволь сглотнул.
– Что происходит? – Он надеялся, что монах на горе ошибся.
– Коммуняк берут под стражу и допрашивают.
– А как определяют, что это коммуняки?
– А у нас свои способы. В большинстве случаев это можно выяснить, просто взглянув человеку в глаза.
– Сдается мне, метод не слишком точный.
– Именно так говорят коммуняки. Ты ведь не коммунист, а? Иначе мне придется сообщить про тебя куда следует.
– Я такой же уроженец Чеджудо, как ты. И она. – Суволь указал локтем в направлении коляски.
Молодой солдат взглянул на Чунчжу и снова поддал газу.
– Твоя сестра слишком хорошенькая, чтобы быть коммунисткой, так что, полагаю, ты тоже не коммунист.
Мотоцикл с ревом умчался прочь, а Чунчжа еще какое-то время удивленно качала головой. Суволь, отказавшись от предложения подбросить его до города, поклонился молодому человеку и поблагодарил его за совет, однако вид у него был встревоженный. Чунчжа тем временем, прощаясь, расхваливала чудо-машину, которая так быстро домчала их до деревни:
– Я не могу поверить, что мы уже здесь! Чудеса, да и только! Спасибо вам, господин!
Суволь был слишком поглощен своими мыслями, чтобы принимать участие в прощальном разговоре. Чунчжа объясняла мрачное настроение юноши заигрываниями мотоциклиста, который осведомился, как ее зовут, и, лихо подмигнув, обещал вернуться, чтобы снова покатать ее. Девушка уже собиралась ответить, но Суволь ее опередил:
– Я – Ким Докмун, а ее зовут Ехвá. Вообще-то мы не отсюда. Мы живем у перевала, где вы нас подобрали. Везем папоротники для продажи местным хэнё.
Он развязал один из матерчатых свертков и продемонстрировал его содержимое.
– Почему ты соврал этому парню? – спросила Чунчжа после того, как мотоциклист уехал.
– Потому что не стоит называть свое настоящее имя солдату, если можно этого избежать. Никогда не знаешь, как используют эти сведения.
Бабушка и мама согласились бы с ним.
– Я не подумала. Спасибо тебе. А почему ты сказал ему, что мы брат и сестра?
– К счастью для нас, он сам так решил.
Молодые люди двинулись от шоссе к деревне, время от времени замедляясь, так как Чунчжу тянул за собой поросенок, упорно стремившийся обнюхать каждое растение. Некоторые прохожие бросали на Чунчжу странные взгляды, которые девушка приписывала тому, что ее сопровождает незнакомый парень. Когда они дошли до каменного бассейна в центре деревни, Суволь предложил остановиться, чтобы он мог наполнить свою бутыль из выдолбленной тыквы.
Чунчжа сделала долгий глоток из ковша и передала его Суволю. Поросенок потянул ее за собой, и она посмотрела вниз, чтобы утихомирить его. А когда снова подняла взгляд, ей в лицо был выплеснут полный ковш воды. Захлебываясь, Чунчжа стала протирать глаза. Наконец открыв их, она увидела, что Суволь ухмыляется.
– Ты собираешься кататься на быстром мотоцикле с каждым солдатом, сестренка?
– Только с твоего разрешения, охрабан!
Произнеся последнее слово, Чунчжа облила Суволя водой из ведра, а тот в ответ выплеснул на нее еще несколько ковшей. Оба насквозь промокли и громко хохотали, и тут к ним, заламывая руки и причитая, подбежала одна из деревенских старух.
– Чунчжа, живо беги домой! Тебя ждет мама! – крикнула она. – Случилось нечто страшное!
Улыбка сползла с лица Чунчжи. Оправившись от первого потрясения, она бросилась бежать по пыльным улицам, таща за собой перепуганного поросенка. Суволь устремился за ней; длинные ноги позволили ему скоро нагнать девушку. Чунчжа тяжело дышала, взгляд ее обезумел. Юноша забрал из ее рук поводок, на конце которого визжал поросенок.
У дома Чунчжу караулила группа хэнё в мокрой одежде, окруженная кудахчущими курами.
– Наконец-то ее дочка явилась!
– Она успела?
– Быстрее, быстрее!
Дверь дома распахнулась, заставив женщин умолкнуть, и на пороге показалась бабушка.
– Что случилось?! – бросилась к ней Чунчжа. – С мамой все в порядке?
С ее волос на крыльцо капала вода. Суволь помог ей снять короб.
Пожилая женщина взглянула на юношу и поросенка, затем посмотрела вниз, на темную лужицу воды, натекшую им под ноги. Ничего не сказав, она втащила внучку внутрь и захлопнула за собой дверь.
Во внезапно наступившей полутьме Чунчжа точно ослепла. Она зажмурилась, а бабушка втолкнула ее в комнату, служившую всей семье спальней.
На мамином тюфяке лежала женщина, которую девушка не узнала. Рядом с ней, прижавшись друг к другу и заходясь рыданиями, сидели младшие сестра и брат Чунчжи. Седовласая женщина перебирала в руках четки. Маленькая девочка трясла над распростертым телом погремушкой.
Когда шаманка почувствовала присутствие Чунчжи, она прекратила священнодействовать и жестом велела ей приблизиться.
Чунчжа, мотая головой, упала на колени. Это распухшее лицо принадлежит не ее матери. На маминой подушке покоится голова незнакомки.
Прозвучал голос бабушки, чересчур громкий:
– Твоя старшая, Чунчжа, вернулась.
Эта незнакомка не могла быть матерью Чунчжи. На тюфяке лежало какое-то усохшее, покрытое синяками создание. Мама никогда не ложилась днем. Мама никогда не болела. Чунчжу затрясло. Незнакомка попробовала открыть опухшие глаза. С окровавленных губ сорвалось одно-единственное слово:
– Чунчжа…
Бабушка подтолкнула внучку локтем:
– Отвечай, живо!
Чунчжа опять замотала головой, пытаясь подняться, отшатываясь от лежавшей на полу самозванки. Бабушка потянула ее вниз. Прежде чем накрыть рукой Чунчжи руку женщины, она вытерла влажную ладонь девушки о свою одежду.
Женщина на тюфяке кашлянула. На губах у нее выступила розовая пена. Глаза незнакомки были устремлены на нечто за плечом Чунчжи. Девушка оглянулась, но ничего не увидела.
Женщина крепко сжала руку Чунчжи своими пальцами.
– Поросенок?
Это был голос матери. Ошибки быть не могло. Чунчжу захлестнул ужас.
– Я… п‑привела хорошего, жирного. Он на улице.
Девушка с трудом сдержала рвоту. Она растирала руки матери, которые на ощупь казались ледяными. Та снова сжала ее пальцы. Нет, всё, безусловно, закончится хорошо. В маминых руках еще столько силы.
– Славная девочка… – Голос женщины стих, и глаза ее закрылись.
Чунчжа затрясла мамину руку, по-прежнему сжимавшую ее пальцы.