Она принялась расчесывать Чунчже волосы, щурясь и рассуждая:
– Разве не любопытно, что сейчас, в старости, я могу разглядеть любую песчинку? А эти огромные деревья и валуны сделались нечеткими, и нынче я едва различаю горы и холмы.
Чунчжа ничего не отвечала, лишь вполуха слушая бабушку, которая теперь похвалялась острым зрением, которое было у нее в юности. После того как воспоминания увлекали старуху в прошлое, она долго пребывала там, прежде чем возвратиться в настоящее.
– …Вот так я и обнаружила первую устричную отмель, которая привела меня ко второй. В награду за мое острое зрение море купило мне этот дом. А нынче даже мой главный дар слабеет, как и остальное тело. Айгу! Если бы не сила духа, присущая семейству Го, думаю, я бы уже и пальцем не шевельнула.
Следующие бабушкины слова подействовали на Чунчжу так, точно ее окатили ведром ледяной воды.
– Скоро приедет ваш отец, чтобы забрать твоих брата с сестрой. – Старуха говорила тихо, чтобы ее не подслушали. – Они будут жить с ним и его новой женой.
– Что?! – Чунчжа попыталась было обернуться, но бабушкин кулак крепко сжимал ее волосы. – У отца новая жена? Откуда тебе известно?
Пожилая женщина вздохнула.
– Я ему написала. Разумеется, у него была другая. Этот человек слишком слаб для самостоятельных поступков.
– Почему он увозит только Чжина и Гончжу? Почему не меня?
Сначала мужчина осведомился только про сына. Старуха написала ответ, настаивая, чтобы он взял к себе и младшую дочь. Иначе, обремененная заботами о сестре и бабушке, Чунчжа никогда не найдет подходящего мужа. С таким же успехом он может собственными руками столкнуть обеих своих дочерей с обрыва.
– Ты достаточно взрослая и можешь позаботиться о себе. И ты нужна мне здесь, чтобы похоронить меня как полагается.
Бабушка разделила волосы Чунчжи на три части и умастила каждую прядь ароматическим маслом, после чего заплела косу.
– Я не уехала бы с Чеджудо, даже если бы отец умолял меня! – задрожав, воскликнула Чунчжа. – Чжину и Гончже не обязательно уезжать, верно? У нас есть дом, и я зарабатываю достаточно, чтобы прокормить нас всех! – Чунчжа была уже на пути к тому, чтобы войти в число лучших хэнё, как ее мама и бабушка.
Старуха обмотала конец внучкиной косы куском бечевки, наклонилась, чтобы потуже затянуть узел зубами, и только потом ответила:
– Он приедет недели через две, когда начнутся высокие приливы.
– Откуда?
– Из Пусана, где теперь живет.
Должно быть, отец познакомился с новой женой во время поездки за припасами на материк. Чунчжа вспомнила его последнюю поездку, из которой он вернулся гораздо позднее, чем ожидалось. Когда же приехал домой, мама отказалась с ним разговаривать, и в маленьком домике воцарилось гнетущее молчание.
– А Гончжа и Чжин знают?
– Чжин знает, что куда-то поедет, и только. Ты можешь сама сообщить Гончже, или же это сделаю я. Решай сама.
– Я сообщу, – ответила Чунчжа. – Скажу им, что они должны остаться, что им не нужно уезжать.
Бабушка положила руки на плечи Чунчжи.
– Твой отец обещал отправить их обоих в школу. А у тебя есть такая возможность? И подумай о себе. Какой мужчина согласится взять к себе брата и сестру жены? Ты не сможешь выйти замуж, пока они не уедут. Тебе и впрямь хочется остаться в старых девах?
Чунчжа опустила взгляд и закусила губу.
Утренняя стирка лишила старуху сил, и она ушла в дом отдохнуть. Чунчжа развесила выстиранные одеяла на двух деревянных рамах, после чего разложила под ними угли, посыпав их песком. Поднимающийся жар выпарит оставшуюся грязь, не спалив ткань. Когда с другой стороны их прогревало солнце, толстые стеганые одеяла быстро высыхали и приятно пахли.
Девушке вспомнилась ночь, проведенная на ферме «Дом в облаках». Там чистых одеял хватало и для гостей. Ей дали шелковое одеяло, такое легкое, что ее встревожило, не замерзнет ли она, но оно оказалось на редкость теплым. Бабушка объяснила, что хотя шелковая набивка легче, в то же время она более теплая, когда холодно, и более прохладная, когда жарко. «Даже во сне богачи избавлены от тяжких забот остального мира», – усмехнулась она.
Чунчжа пыталась представить свою жизнь на горе вместо побережья. Станет ли ее кожа мягче и белее, если она будет каждую ночь спать под шелковыми одеялами? Надоест ли ей косари и соскучится ли она по соленому привкусу моря? Вместо того чтобы делать приношения воде, она будет зажигать свечи и благовония в честь горы.
Блуждающим мыслям Чунчжи положил конец крик, донесшийся с улицы:
– Эй, ты! Это дом хэнё Го Сукчжи?
На дороге стоял мужчина, размахивая посохом, чтобы привлечь внимание девушки.
– Да, это дом хэнё Го Сукчжи, – кивнула Чунчжа, сощурившись на полуденном солнце.
Незнакомец неторопливо направился к ней. Однако, не доходя, остановился, чтобы поправить съехавшую набок шляпу. Но в тот миг, когда он сделал еще шаг, порыв ветра сорвал шляпу с его лохматой шевелюры.
Чунчжа едва сдержала улыбку, признав констебля, охранявшего горный перевал. Она почти ждала, что с его бороды посыплется вишневый цвет.
– Я обошел все свинарники между Мосыльпхо и Согвипхо в поисках хэнё Го Сукчжи. Неужто наконец нашел? – проворчал он, возвращая на место злополучную шляпу.
Констебль бесцеремонно приблизился, чтобы рассмотреть Чунчжу. От него несло табачным дымом. Он казался выше, чем ей запомнилось, и с сильно всклокоченной бородой.
– Точно. Ты та самая девица, которая пыталась прокрасться мимо меня, не заплатив пошлину. Веди-ка меня к своей матери, этой превосходной поварихе. – Чтобы смягчить свою грубость, он добавил: – Пожалуйста.
– Не могу, господин.
– Это еще почему?! – Констебль выпятил грудь.
Голос Чунчжи задрожал:
– Этой весной мама умерла.
Мужчина замялся:
– Ты шутишь, да?
Чунчжа помотала головой, в глазах блеснули слезы.
Сорвав с головы шляпу, он бросил ее в грязь.
– Проклятие, вечно мне не везет! – Но, заметив скорбное лицо Чунчжи, пробормотал: – Пожалуйста, прими мои искренние соболезнования. – Подняв с земли шляпу, он покосился на чурбан, на котором сидела Чунчжа. – Можно мне присесть? Я весь день шел, а твоя новость меня просто огорошила.
Девушка уступила ему место. Констебль со вздохом опустился на чурбан и начал обмахиваться шляпой.
– Я чувствую слабость. От голода. У тебя на кухне, случайно, не найдется чего-нибудь перекусить? Пусть не такого вкусного, как те блинчики, что готовила твоя мама, но с голодухи мне все сгодится. – Он бросил ей монету. – Буду рад заплатить справедливую цену.
Чунчжа поймала монету, утерла нос и неуверенно проговорила:
– Могу разогреть немного чжука.
– Нет, нет и нет! Зачем мне каша, когда у меня все зубы еще целы? Нужно что-то более существенное… – Он почесал подбородок. – Как насчет рисовых палочек? Со свиным салом?
Этот тип, должно быть, спятил. У кого в это время года есть рисовые палочки и свинина?
– У нас нет свинины, господин. А рисовых палочек не будет до сбора урожая.
– А кимпаб есть? Ты знаешь, как его готовить?
Чунчжа никогда не слышала о таком блюде.
– Я приложу все силы, чтобы приготовить вам что-нибудь стоящее.
– Вот и славно. Дерзай.
Констебль жестом отослал ее прочь, после чего вытащил из своих испачканных штанов шелковый носовой платок и, когда девушка вбежала в дом, громко высморкался.
Чунчжа прикинула, какие имеются припасы: редька, водоросли и рыба, всё сушеное; пшено, ячмень и бобы в соломенных корзинах; в темном углу – миска с проращиваемыми в воде бобами мунг. В огороде росли шпинат, зеленый лук, кабачки, чеснок и латук, а в тени магнолии были зарыты горшочки с кимчхи и соевой пастой. Чунчжа решила принести яйцо.
Куры так раскудахтались, что бабушка очнулась от дремоты. Она некоторое время с любопытством наблюдала за внучкой, после чего осведомилась, почему девушка ищет яйца, когда ей следует заниматься стиркой.
– Одеяла уже сохнут, хальман. Там, на улице, констебль, который желает пообедать. Он уже заплатил за еду. – Чунчжа показала бабушке монету.
– Констебль? – переспросила та, пряча внезапную настороженность.
– Этот человек охранял горный перевал в тот день, когда я отправилась за поросенком. Он явно был голоден, и я угостила его пиндэттоком. Он сказал, что это самое вкусное кушанье, какое он пробовал на острове, и что он хочет покупать еду у мамы. С тех пор он разыскивает ее.
– Ты об этом не упоминала.
– К слову не приходилось.
– Ну конечно. То был страшный, страшный день!
Пока Чунчжа собирала овощи в огороде, бабушка изучала констебля, который как будто уже задремывал.
– Еще нарви немного жерухи! – И пожилая женщина закатала рукава.
– Не слишком ли много всего?
– Он щедро заплатил. Также надо взять немного косари. Чтобы оправдать его траты. – Бабушка вернулась в дом. – Я сварю суп.
Когда Чунчжа и бабушка вынесли еду, констебль храпел рядом с чурбаном, накрыв лицо шляпой.
– Господин! Эй, господин? – Бабушка осторожно ткнула его носком.
Шляпа сползла с приоткрытого глаза.
– Кто тут?
– Мы принесли ваш обед, господин.
Мужчина сел, с подозрением разглядывая обильное угощение: пшено с бобами мунг, косари, рыбу, яичную запеканку, кимчхи из зеленого лука, острую сушеную редьку и миску из круглой раковины, до краев наполненную супом чвенчжан.
– Что ж, выглядит заманчиво.
Чунчжа поставила доску с блюдами на чурбан. Констебль пододвинулся и поднял одно колено, устраиваясь поудобнее. Взял миску с супом и понюхал.
– Пахнет тоже заманчиво. Но вкусно ли? – Он громко отхлебнул из миски и, выпучив глаза, пробормотал: – Кто это приготовил?
Бабушка склонила голову набок, а Чунчжа переплела пальцы.
Констебль с недовольным видом запихнул в рот несколько побегов косари. Он дважды попробовал каждый гарнир, торопливо пережевывая куски, прежде чем взялся за палочки. Потом снова придвинул к себе миску с супом и сделал из нее большой глоток, после чего поднял взгляд.