– Половину. Но к тому времени, когда все передадут, его останется гораздо меньше.
– Нам понадобится больше зерна, чтобы перезимовать. Зима будет трудная. – Бабушка покосилась на Чунчжу, которая мыла посуду, оставшуюся после обеда, и делала вид, что не прислушивается.
– Кстати… – Констебль полез в свой рюкзак и вытащил оттуда низенькую жестянку. – Эти ловчилы американцы придумали упаковывать свиную ветчину в банки, чтобы не портилась. Она остается съедобной несколько недель.
– Что это за мясо, которое не портится? – поморщилась старуха, беря протянутую банку. – Оно ненастоящее.
– Ветчина неплохая, если знаешь, как ее употребить. – Констебль показал маленький металлический ключ на дне банки. – Снимите его и вставьте вот в это ушко на боку. Начинайте вращать ключ, и банка откроется. Мне любопытно посмотреть, что может сделать с этим мясом хорошая повариха.
– Если это вызов, я его принимаю. – Бабушка жестом подозвала Чунчжу. – Как по-твоему, пахнет свининой?
Девушка понюхала банку и закивала.
– Если вам понравится, я принесу еще, – пожал плечами Констебль. – Американцы все время ее едят. Просто нарезают ломтями и жарят.
Чунчжа перебила мужчину:
– Хальман?
– Да, деточка?
– Ты сегодня собираешься нырять?
– Иди без меня, – отмахнулась старуха.
– Я беспокоюсь о бабушке, – сказала Чунчжа.
Они вместе с Суволем тащили мокрый мешок с водорослями и морскими ушками.
В перерывах между своими загадочными делами, о которых юноша не распространялся, ему удалось несколько раз повидаться с ней. Однажды Чунчжа пригласила его на обед, но, услышав, что там будет констебль, Суволь отказался, заявив, что при виде националистской формы у него пропадает аппетит.
– Понятно, беспокоишься, – отозвался он. – Нехорошо это – водить дружбу с националистским офицером.
Девушка думала не об этом.
– Дело в другом. Она ведет себя не так, как обычно. – Чунчжа устремила хмурый взгляд на океан. Солнце уже наполовину зашло, а ей еще нужно накопать батата. – Возможно, мне это только чудится. Из-за всех этих ужасов, о которых толкуют люди.
В деревню просачивались слухи о поджогах, избиениях и вещах куда более страшных. Винили в этом всех подряд: националистов, коммунистов, бродячие банды головорезов‑оппортунистов, в зависимости от того, кто приносил известия.
– Твоя бабушка делала или говорила что-нибудь, что может подставить вас под удар?
– Не думаю. Они с констеблем болтают только о еде.
– На первый взгляд вполне безобидно.
– В этом-то и загвоздка. Если бы бабушка вела себя как раньше, она первая постаралась бы разузнать правду насчет этих странных слухов. И созвала бы сельский сход. Но она ничего не делает. Ей как будто все равно.
Юноша помолчал, но затем решился-таки сказать правду:
– Ужасы, о которых толкуют, – правда!
– Что ты имеешь в виду? Людей и впрямь убивают?
Суволь заколебался.
– Я видел трупы.
Чунчжа остановилась.
– Чем же ты занимаешься, что видишь подобные вещи?
– Лучше не буду об этом рассказывать.
– Ладно, не рассказывай. Но зачем националистским солдатам сжигать деревни на Чеджудо? Мы все корейцы. Зачем корейским военным убивать корейских мирных жителей? По какой причине?
Суволь ровным тоном произнес:
– Потому что американцы пытаются истребить коммунистов.
– Бессмыслица какая-то! – вспыхнула девушка. – Мы просто живем тут, как жили всегда, и только! Разве это делает нас коммунистами?
– Да, потому что так утверждают американцы.
– Сущий бред!
Суволь понизил голос:
– Хочешь услышать кое-что еще более бредовое?
– Не уверена.
– Халласан собираются закрыть. Чтобы разгромить вождей повстанцев Ким Дальсама и Ли Дукхо.
– Как можно закрыть целую гору? – Чунчжа сердито уставилась на Суволя. – Всем известно, что Ли Дукхо такой же коммунист, как моя бабушка. Он просто обозленный крестьянин, затаивший обиду, потому что американские войска забрали у него ферму и сделали ее своей базой.
– Если твои слова услышит тот, кто не должен этого слышать, тебя обвинят в симпатиях к коммунистам или в чем похуже. – Суволь помрачнел. – Согласно материковым властям, господин Ли – до зубов вооруженный коммунистический агент, получающий приказы прямо из Китая.
– Гору закроют из-за чьего-то нелепого вранья? Кто только выдумал эту чушь?!
Лицо юноши посуровело.
– Пусть твоя бабушка спросит об этом у констебля, – сказал он. – Возможно, он знает.
Чунчжа закусила губу.
– Вот почему тебе надо выбрать, на чьей ты стороне, Чунчжа. Нейтралитет тебя не защитит. – Извиняющимся тоном юноша добавил: – Вспомни, что случилось с твоей мамой.
Это напоминание заставило Чунчжу содрогнуться. Суволь считает, что смерть ее матери – отнюдь не несчастный случай, но все в деревне слишком напуганы, чтобы рассказывать о том, что произошло на самом деле. Всякий раз, когда Чунчжа поднимала эту тему при бабушке, старуха наотрез отказывалась ее обсуждать; это заставляло девушку подозревать, что Суволь, возможно, прав.
Когда тропинка резко пошла в гору, на молодых людей налетел внезапный порыв ветра с моря, как бы подталкивая их вперед. Чунчжа и Суволь погрузились каждый в свои мысли. На подходе к дому юноша отпустил свой конец мешка.
– Дальше не пойду. Я не желаю натолкнуться на констебля.
– Его сегодня не ждут, – виноватым тоном произнесла Чунчжа. – А тебе следовало бы поздороваться с моей бабушкой, вместо того чтобы уходить, не засвидетельствовав ей почтение. Она огорчится, что не повидалась с тобой.
Суволь покачал головой:
– Хотелось бы, но я опаздываю. Прости.
– Ты когда-нибудь расскажешь мне, чем занимаешься?
Суволь ответил, уставившись в землю:
– Я охочусь с друзьями на кроликов.
– Ты жуткий врун.
Юноша промолчал.
– Долго тебя не будет на сей раз?
– Трудно сказать. Пару дней, может, больше. – Он коснулся пальцев Чунчжи.
– Пожалуйста, будь осторожен, – Она сделала попытку улыбнуться.
– Ты тоже. – Суволь огляделся, чтобы убедиться, что за ними никто не наблюдает, и быстро обнял ее.
Уходя, юноша несколько раз обернулся, чтобы помахать рукой. Чунчжа смотрела, как его фигура становится все меньше и меньше, пока он окончательно не скрылся в лесу.
– А, вот и ты, прячешься под самым носом!
Чунчжа, копавшая батат, раздраженно подняла взгляд от грядки. Как констеблю удалось совершенно бесшумно подкрасться к ней? Несколько дней назад, когда она в последний раз виделась с Суволем, констебль уехал в Чеджу. Почему он уже вернулся, а Суволь нет? Девушка воткнула лопату в землю.
Борода констебля была усыпана сосновыми иголками, одежда его находилась в еще большем беспорядке, чем обычно. В левой руке у него болталась цыплячья тушка.
– Бабушка знает, что вы вернулись? – Чунчжа поднялась и отряхнула грязь с рук.
– Я только что засвидетельствовал ей свое почтение. И показал этого жирного цыпленка, которого привез в подарок. Надо приготовить его на ужин. – Мужчина протянул ей тушку. – Пока она стряпает, ты должна проводить меня в пещеры.
Чунчжа сощурилась:
– Какие пещеры?
– Те, в которых вы, жители деревни, запасаете еду на зиму. Твоя бабушка сказала, что я должен их увидеть.
Чунчжа не смогла скрыть потрясения, которое отчетливо отразилось на ее лице. Существование пещер держалось в строгой тайне, никогда не выдававшейся посторонним. Неужто бабушка окончательно спятила?
– Я сейчас вернусь, – процедила девушка и, забрав цыпленка, поспешила к дому.
Чунчжа нашла бабушку на кухне: та рылась в коробке с сушеными кореньями и грибами.
– Ты рассказала констеблю Ли про пещеры?! – Девушка была не в состоянии в это поверить.
Старуха, не ответив, вытащила из коробки древесный корешок и торжествующе потрясла им над головой:
– Я знала, что у меня еще остался кусочек женьшеня!
– Зачем тебе понадобилось рассказывать про пещеры националистскому констеблю, хальман?
С незапамятных пор пещеры использовались как секретное убежище. Во время оккупации в них прятали от алчных японских рук еду и женщин. Недавно обитатели деревни, встревоженные слухами, снова начали накапливать припасы. Раскрытие тайны пещер чужаку посчитают непростительным предательством.
Зачем бабушка ввязалась в столь опасную игру? Чунчжа не могла разобраться в ее мотивах. Неужто она действительно тронулась умом? Или это возраст? Или констебль имеет над ней какую-то непостижимую власть?
Старуха понимала, что внучка глубоко потрясена, но предпочла проигнорировать ее вопрос.
– Когда будешь показывать констеблю Ли пещеры, Чунчжа, внимательно наблюдай, – сказала она.
– За чем? – прищурилась девушка.
– Попытайся понять, что он за человек на самом деле.
– Я уже знаю, что он за человек, – мрачно заявила Чунчжа.
Пожилая женщина покачала головой:
– Тебе так только кажется. Господин Ли хочет, чтобы все видели в нем типа, не стоящего внимания.
– Зачем? Он националистский констебль. И волен делать что угодно.
– Разве?
– У него пистолет, хальман. Думаю, оружие дает констеблю довольно большую свободу.
Девушка положила цыпленка и нож в большую миску.
– Ты и впрямь считаешь, будто констебль волен делать что угодно только потому, что у него есть пистолет? – Спокойный бабушкин тон поставил Чунчжу на место.
Она проявляет несказанную грубость, разговаривая со старшими в такой манере. Бабушкино долготерпение послужило ей укором, хотя она по-прежнему ощущала досаду. Девушка проглотила вопросы, готовые сорваться у нее с языка, предпочтя умолкнуть и смириться.
– Я оставлю цыпленка около дров, хальман. Мы с констеблем вернемся через час. – И Чунчжа закрыла за собой дверь.
Прилив омывал утесы, волоча за собой пенный шлейф, который с шипением растворялся в воде. Маленький крабик скрылся за скалой. Чунчжа смотрела на море, рядом с ней стоял констебль.