Пока мужчины прогуливались по территории, чтобы доктор Мун перед ужином подышал свежим воздухом, Донмин с гордостью расписывал ему все особенности комплекса, но доктор Мун реагировал с гораздо меньшим энтузиазмом, чем ожидал толстяк.
– Ты ничего тут не помнишь, да? – сощурился Донмин.
Доктор Мун еще раз посмотрел на здания, слишком новые, чтобы он мог их помнить. Потом устремил взгляд на большой холм вдали, который показался ему смутно знакомым.
– Что я, по-твоему, должен помнить?
– Это же место, где раньше был дом и сады моей матери! – Донмин указал на гигантский каштан, нависавший над одним из входов в комплекс. – Это дерево стояло посреди двора. Неужто не узнаешь?
Доктор Мун подошел к каштану и положил ладонь на заскорузлую кору, потрясенно озираясь по сторонам.
– Это Самсондон? Что произошло?
Доктор Мун вспомнил привольные поля и рощи, окружавшие немногочисленные здания и скромные домики. Доминантой района являлся буддийский храм.
– Мой старый район – теперь самая фешенебельная часть Каннама, – усмехнулся Донмин. – Добро пожаловать в корейский Беверли-Хиллз, дружище!
В последний раз доктор Мун прикасался к этому каштану, когда они с Чунчжой зашли к Донмину и Юнчже, чтобы теплым осенним вечером посидеть под его ветвями. На Гончжу был медицинский халат, а на Чунчже – платье, которое она сшила сама, когда работала в швейной мастерской его тети. Юнчжа и Донмин еще не успели снять фартуки, которые носили в ресторане, открытом на средства сестры Юнчжи, – та вместе со своим мужем, бывшим военным, управляла закусочной в Чикаго. Все четверо рассказывали друг другу о проведенном дне, любуясь зелеными шипастыми орехами и жалея, что те еще не дозрели и их нельзя обжарить.
Толстяк огляделся, чтобы убедиться, что рядом никого нет.
– Мы придерживали участок до окончания Олимпиады, – тихо сказал он, наклонившись к доктору. – К той поре цены на землю уже были сумасшедшими, но после они выросли еще больше. Когда мы его продали, то в одночасье сделались миллионерами. – Донмин ласково похлопал по дереву. – Все мои дети и большинство внуков сейчас наверху, ждут встречи с тобой. Мы закатим в твою честь грандиозный пир. Я велел Юнчже приготовить все твои любимые блюда. Просто притворись, что они твои любимые, даже если это не так, ладно?
– Как она? – Доктор Мун вспомнил, как стойко держалась эта молодая женщина в американском госпитале в Пусане, где военные врачи сшили ее раздвоенную верхнюю губу.
– Поверишь ли, но с годами ее стряпня стала еще лучше! – Донмин похлопал себя по животу. – Посмотри на меня! Эта женщина и грязь приготовит так, что пальчики оближешь. Суп у нее теперь еще вкуснее – невероятно, правда?
Приготовленный Юнчжой суп с красными водорослями был бесподобнейшим любовным снадобьем. В свой первый вечер на Чеджудо, перед тем как их отправили в деревню, Чунчжи, Гончжу и Донмин отправились ужинать в кафе «Ням-ням». Слушая, как Юнчжа перечисляет все блюда, которые можно заказать, толстяк так таращился на нее, что девушка залилась краской: она не сомневалась, что он с отвращением разглядывает ее заячью губу. Но Донмин едва обратил внимание на изуродованный рот девушки. Позднее молодой человек уверял, что влюбился в ее душу, которая, клялся он, ощущалась в состряпанной ею еде.
– Я никогда не забуду тот ужин, который она приготовила в доме твоей матери, когда ты представил их друг другу. – В животе у доктора Муна заурчало. – Какое нахальство: заставлять свою девушку готовить для своей матери в первый день их знакомства!
– Как еще я мог убедить старую ведьму, что Юнчжа должна стать моей женой?
– Твоя мать одним взглядом могла превратить любую женщину в камень!
Они с Чунчжой проводили питавшую робкие надежды пару до величественного дома. И втроем остались ждать снаружи, в просторном внутреннем дворе с грядками, фруктовыми деревьями и садом камней. Поздоровавшись с Гончжу (куда приветливее, чем с собственным сыном) и сделав комплимент миловидной Чунчже, мать Донмина, неодобрительно поджав губы, покосилась на перебинтованный рот Юнчжи.
Когда эта грозная женщина наконец заговорила, ее голос походил на треск льда:
«Ты привел эту девицу в мой дом, потому что она тебя интересует?»
Донмин, стоявший на коленях рядом с Юнчжой, уткнулся лбом в пол.
«Да, матушка. Я хочу получить позволение жениться на ней».
«Что у нее с ртом?»
«Ей сделали операцию по исправлению заячьей губы».
«Ты хочешь жениться на женщине, у которой ничего нет, кроме очень заметного изъяна? Почему ты не можешь найти кого-нибудь вроде нее?» – мать Донмина указала на Чунчжу, которая притворялась, будто рассматривает каштан.
Донмин сглотнул и выпалил:
«Матушка, пожалуйста, не могла бы ты разрешить ей приготовить тебе ужин? Тогда ты все поймешь».
«Как это типично для мужчины: принимать решения нижней частью тела!»
Однако, несмотря на грозное выражение лица, мать Донмина пустила Юнчжу на свою кухню.
– Хочешь услышать кое-что совсем безумное? Мать завещала свой дом Юнчже, а не мне! – Донмин попытался изобразить возмущение, но в его голосе звучала нескрываемая гордость. – Она заявила мне, что женитьба на Юнчже – самый умный поступок, который я когда-либо совершал. А потом сказала Юнчже, что та должна умереть после меня, чтобы обо мне всегда хорошо заботились. Только сумасшедшая мать пожелает, чтобы ее сын умер раньше невестки!
Слезы защипали доктору Муна глаза.
– Когда скончалась твоя мать? – спросил он.
После их побега на материк эта щедрая женщина готовила ему с Чунчжой больше еды, чем его родная мать. Донмин был ему как брат и делился с ним даже матерью.
– В прошлом году. Она была бы так счастлива снова увидеть твою смазливую рожу! Мама прожила хорошую, долгую жизнь. Кто в наши дни доживает до девяноста восьми? Накануне вечером она сказала мне, что собирается оставить шаманство и уйти в отпуск. Заявила, будто хочет увидеть Гавайи. На следующее утро ее не стало.
Доктор Мун сглотнул. Что ему теперь делать? Он вернулся сюда, чтобы попросить эту женщину о помощи. Ему и в голову не пришло, что она, возможно, будет не в состоянии ему помочь.
– Ты никогда не возвращался на Чеджудо? Ни разу?
– Нет, – помотал головой толстяк. – Но Юнчжа там бывала. Она говорит, что остров сильно изменился и я бы его не узнал. Клянется, что мне обязательно понравится. Но я просто не могу.
– Я тоже не хочу возвращаться, но, видимо, придется.
– Почему придется?
– Жаль, что твоей матери больше нет. Она знала бы, что делать.
– Погоди, что случилось? Зачем тебе понадобилась шаманка?
Доктор Мун сконфуженно почесал нос. Он скрестил руки на груди и уставился на каштан, будто подыскивая нужные слова. Когда же наконец ответил, то начал заикаться:
– Д‑дело в п‑призраках, Донмин. С тех пор как умерла Чунчжа, они р‑разговаривают со мной и н‑не оставляют меня в покое.
– Как обидно, что ты не застал маму, – вздохнул Донмин. – Призраки были ее специальностью.
– Когда я признался другу-корейцу в Филадельфии, этот человек порекомендовал мне обратиться к психиатру…
– Из-за такой вот ограниченности мышления мы пережили весьма непростые времена, – покачал головой Донмин. – Когда в моду вошла западная медицина, маме пришлось столкнуться со всяким вздором. Люди переходили на другую сторону улицы, чтобы избежать встречи с ней. Однажды на рынке один из этих благочестивых христиан плюнул ей в лицо и заявил, что она приспешница дьявола. В семидесятые было хуже всего. Маме пришлось скрываться, потому что власти сажали шаманов в тюрьму! Бред, правда? Когда я вспоминаю об этом, у меня до сих пор закипает кровь! Люди в одночасье меняют веру, точно нижнее белье!
Доктор Мун поежился. Чунчжа тоже поменяла веру, и он последовал ее примеру. Они ведь, в конце концов, жили в Америке.
– В итоге оказалось, что западная медицина не всемогуща, – фыркнул Донмин. – Мама всегда говорила, что работа по исцелению должна начинаться с искупления. Постепенно клиенты стали возвращаться к ней. Приходили и те самые благочестивые христиане, закутавшись в шарфы и нацепив солнечные очки. Разбитое сердце, рак, зубная боль – она не делала различия. И каждый раз добивалась результата.
Донмин взглянул на часы.
– Юнчжа меня убьет, если мы опоздаем на ужин, – забеспокоился он. – Я поразмыслю насчет твоей проблемы за едой. В эти моменты мне думается лучше всего.
Доктор Мун опустился на тюфяк в гостевой спальне, которую раньше занимала мать Донмина. Было слышно, как Юнчжа убирает посуду после ужина и ей помогают ее дочери. Он ослабил ремень и устало вздохнул, впервые заметив, что с тех пор, как вошел в дом Донмина, не слышит никаких голосов. Конечно, они опять примутся за свое. Доктор наклонил голову набок, прислушиваясь.
Громкий стук в дверь заставил его вздрогнуть.
– Это я, – объявил Донмин, открывая дверь. Он, кряхтя, устроился на напольной подушке. – Юнчжа кое-что разузнала. По-видимому, все лучшие шаманы живут на Чеджудо. Удобно, да? Она назвала имя человека, который должен справиться с твоей проблемой.
– Спасибо. – Доктор Мун стиснул руку друга.
– Однако я не могу отпустить тебя одного. – Донмин снял очки и протер их.
Без тонкой металлической оправы его лицо выглядело на удивление молодо.
– Что ты имеешь в виду?
– Я еду с тобой.
Это не призрак хихикнул? Доктор Мун рассеянно кивнул.
– Эй, ты что, оглох? Я только что сказал тебе, что тоже еду! – Донмин схватил руку доктора Муна и высоко поднял ее. – Мы с тобой вместе окажемся на Чеджудо, как в старые добрые времена! Что думаешь, дружище?
Доктор Мун поднял голову.
– В самом деле? Ты серьезно? – спросил он.
Донмин, ухмыляясь, опустил его руку.
– После всего, через что мы там прошли, я не могу отпустить тебя одного. – Внезапно он нахмурил свой широкий лоб: – Однако на сей раз мы полетим. Больше никаких паромов.
Пока самолет, описывая круг, заходил на посадку, доктор Мун рассматривал береговую линию, пытаясь понять, где раньше находилась старая пристань. Пятьдесят три года назад Чеджу представлял собой скромный портовый городок с деревянной застройкой. Они с Донмином прибыли сюда в октябре, а семь недель спустя на том же пароме вернулись на материк. Донмину каким-то образом удалось уговорить Юнчжу поехать с ними, а ее сестра помогла Чунчже отдать серебряную заколку для волос какому-то американцу под залог непомерной суммы. В открытом море их подстерег зимний шторм. Пока судно швыряло по бурлящим волнам, они с Донмином валялись в трюме, их тошнило и трясло, а девушки отважно вышли на палубу, чтобы помолиться морскому богу о безопасном завершении пл