авания. Они выжили, но Чунчжа уже никогда не молилась морскому богу.
Такси высадило друзей на углу, где стояла чья-то сушилка с развешанными на ней кухонными полотенцами, причем прохожие не обращали на нее никакого внимания. Юнчжа забронировала для них гостиницу в шаманском квартале, куда таксист заезжать отказался, потому что у него был заказ на другом конце города.
– Разве в Чеджу тогда был шаманский квартал? Или это что-то новое? – Доктор Мун пытался не обращать внимания на боль в правой пятке, которая усиливалась с каждым шагом.
Донмин остановился, чтобы вытереть лоб носовым платком.
– В те времена весь город был меньше этого района, – проговорил он. – Неужели не помнишь?
Доктор Мун споткнулся на брусчатке. Казалось, вокруг все мерцало, точно мираж. Гулкая необъятность отсутствия Чунчжи распространилась даже на эти места, которые уже ничем не напоминали те, которые они когда-то знали. Супруги много лет шагали бок о бок, вместе пересекая океан и континент времени. К тому месту, откуда они начали свое путешествие, мужчина возвратился уже один. Когда он в последний раз стоял на этом берегу, то едва знал Чунчжу. Теперь, вернувшись сюда без нее, он едва узнавал себя самого. Как он может что-то помнить, когда ее нет рядом?
В груди доктора Муна нарастала, подступая к горлу, лавина чувств. Он попытался заговорить, но смог выдавить только судорожный вздох. Слова, которые он хотел произнести, были стерты, смыты потоком, который он сдерживал с момента похорон. Донмин, видя, что его друг безутешно разрыдался, тоже заплакал. Если прохожие и обращали внимание на двух стариков, открыто плачущих на людях, они из почтительности делали вид, будто не замечают этого.
Предприняв короткую прогулку по району, чтобы размять ноги, доктор Мун и Донмин пообедали в маленьком ресторанчике на пять столиков.
– Знаешь, всякий раз, когда я ем говядину, мне приходит на ум та корова, которую нам пришлось перегонять в деревню Одинокий Утес. Помнишь, как мы вынуждены были сделать привал под открытым небом, а из еды у нас были только бататы? – Донмин втянул в себя длинный пучок лапши и закусил шпинатом. – Мне нравится думать, будто все удовольствия моей старости – это своего рода компенсация за страдания, которые мне довелось перенести в юности.
Оба они впервые прокатились на автомобиле именно на Чеджудо. За городом большой зеленый военный грузовик остановился, и в кузов забрался офицер, чтобы спросить, есть ли у кого-то из солдат опыт обращения с коровами.
Доктор Мун не собирался признаваться, что ему известно о коровах больше, чем хотелось бы. Вскоре после того, как им с матерью пришлось пережить мучительное испытание в виде тайного пересечения границы под соломой в повозке, они нанялись к богатому фермеру. Мать и сын доили скотину, убирали стойла, сгребали сено на полях и занимались другой тяжелой работой. А в конце сезона фермер отказался платить им, заявив, что вычел из их заработка молоко, которое они пили на обед.
Однако Донмин подтолкнул его и шепотом спросил, знает ли он что-нибудь о коровах. Гончжу невольно кивнул, и рука Донмина тотчас взметнулась вверх. Офицер – он носил очки в золотой оправе и благоухал апельсинами – представился лейтенантом Ли. Расспросив обоих парней, лейтенант поручил им перегнать скотину, которую только что приобрел, в конечный пункт назначения – деревню, где жила Чунчжа.
Доктор Мун, хрустя кубиком маринованной редьки, вспоминал тот двухдневный пеший переход. Новые кожаные ботинки страшно натерли ему ноги, и с каждым шагом боль становилась все мучительней. Но в тот момент, когда он подумал, что больше не может терпеть, ступни у него онемели, и он продолжил путь.
– С тех пор я не могу носить тяжелые ботинки. – Доктор Мун поднес миску к губам и выпил бульон.
Жилище шаманки представляло собой маленький домик с каменными стенами, крытый гофрированным железом. Густо заросший палисадник, заваленный черными вулканическими камнями, образовывал зеленый буфер между оживленной улицей и скромным жилищем.
– Должно быть, древняя карга, которая готовит еще по старинке. – Донмин указал на корзину с ломтиками батата, сушащимися на солнце, и бельевую веревку, на которой висела вяленая скумбрия.
Сюда их направил хозяин лапшичной, опровергнув мнение Юнчжи, считавшей шаманов мошенниками, к которым обращаются только приезжие. Эта шаманка происходила из почтенной семьи и была любима местными жителями.
– Лучшая шаманка на Чеджудо. Не ищет кратчайших путей и уважает традиции.
Донмин фыркнул, изучая скромное окружение.
– Если она так хороша, то почему так живет? – Он указал на поленницу. – До сих пор топит дом дровами и готовит на печке? Это уже не национальные традиции, а просто идиотизм.
Тем не менее он вежливо прокричал у двери:
– Эй, здрасте! Мы пришли к шаманке!
Им открыл мужчина средних лет с зачесом на лысине и низким голосом.
– Вам назначено? – спросил он.
– Нас направили из лапшичной. Это место порекомендовал ее хозяин.
Мужчина кивнул:
– У сестры сейчас другой клиент. Пожалуйста, заходите и подождите.
Друзья пригнулись, проходя через низкий дверной проем. Они сняли обувь и надели видавшие виды пластиковые шлепанцы, стоявшие на полке для обуви. В воздухе витал слабый мускатный аромат, смутно знакомый доктору Муну.
Донмин прошептал:
– Жутковатое местечко, правда?
Доктор Мун кивнул, чувствуя беспокойство.
На коленях перед алтарем стояла хрупкая, как воробушек, женщина с проседью в черных волосах. Она в молитве потирала друг о друга ладони, а между пальцами у нее были зажаты многочисленные нити деревянных четок. Когда шаманка наконец подняла взгляд, чтобы поздороваться с ними, оба старика ахнули. Благодаря своей поразительной красоте, столь неожиданной в этой скромной обстановке, она выглядела невероятно молодо, хотя и носила бесформенные одеяния ачжуммы.
Обращаясь к Донмину, женщина одновременно рассматривала доктора Муна.
– Ваша мать передает вам привет. – Голос у нее был тихий и ласковый.
Толстяк широко распахнул и тут же сощурил глаза.
– Не могли бы вы спросить у нее, куда делись мои наручные часы? – спросил он. – Никак не могу их найти.
Прекрасная шаманка рассмеялась переливчатым, точно серебряный колокольчик, смехом.
– Лежат в той же деревянной шкатулке, где и всегда, глупенький. Не берегите их, носите!
Донмин схватил доктора Муна за руку:
– Она настоящая! – И повернулся к шаманке: – Мы здесь потому, что ему досаждают призраки.
Шаманка устремила взор за плечо доктора Мун, зрачки ее расширились и потемнели. Она кивнула:
– Вы носите духов, которых нужно вернуть на положенное место.
Доктор Мун сглотнул.
– Вы можете нам помочь? – спросил Донмин.
Веки женщины опустились, время от времени подрагивая и приоткрывая глазные белки. Когда она снова подняла голову, взгляд ее увлажнился.
– Вам обоим понадобятся силы для выполнения этой задачи. Вы должны отправиться на Халласан, к перевалу Ёнсиль. Сделайте приношение богу горы. Молитесь об энергии и наставлении. Пока вы готовитесь, я тоже совершу необходимые приготовления.
– Вы собираетесь провести кут? – Донмин подозревал, что шаманка предложит доктору Муну заказать обряд обращения к усопшим, как посоветовала бы его мать.
– Духам есть что сказать, и он должен их услышать. – Шаманка поднялась с пола, отряхивая мешковатые штаны.
– Во сколько это обойдется? – внезапно насторожился Донмин.
Шаманка назвала цену, от которой у доктора Муна перехватило дыхание.
Донмин возмущенно поднял брови:
– Это грабеж средь бела дня!
Толстяк потянул доктора Муна за рукав, показывая, что им пора уходить.
– Это выгодная цена за то, что я делаю. – Женщина грациозно пожала плечами и поправила одну из свечей на алтаре. – На Чеджудо вы нигде больше не найдете человека, который проведет правильный кут за меньшие деньги. Возможно, вам стоит сначала поспрашивать вокруг и вернуться, когда будете готовы.
Донмин предложил сбросить полцены. Шаманка не удостоила его ответом. Донмин вытащил доктора Муна в прихожую и жестом велел ему обуваться.
Когда они выходили, толстяк обернулся в последний раз:
– Даем вашу первоначальную цену, но с десятипроцентной скидкой, ведь он проделал долгий путь из Америки.
Прекрасная шаманка с насмешливым видом ответила:
– Полагаю, духи могут принять это во внимание.
Донмин, припарковавшись на тротуаре и оставив арендованную серую машину на холостом ходу, забежал в круглосуточный магазин. Какая-то возмущенная женщина погрозила тростью доктору Муну, и он съежился на сиденье. Толстяк вернулся с объемистым пластиковым пакетом и вручил его доктору Муну, который внимательно изучил содержимое.
– Пластиковая посуда. Упаковка риса. Вяленая говядина. Свечи. Апельсины. Яблоки. И две бутылки спиртного? Когда это шаманка велела тебе купить всю эту ерунду?
Его друг взглянул в боковое зеркало.
– Ей и не надо было ничего говорить. Если мы собираемся молиться богу горы, нельзя идти с пустыми руками. Боги ожидают угощения, особенно выпивки.
И, взвизгнув шинами, он с ходу вклинился в движущийся поток машин.
Доктору Муну вспомнилось церковное блюдо для сбора пожертвований, куда клали только наличные или чеки в запечатанных конвертах. Цена за кут, названная шаманкой, заставила его ахнуть, хотя Донмин похвалялся, будто они заключили выгодную сделку. Мир духов, кажется, был устроен так же, как и мир людей: за услуги надо платить. Существует ли бог, не требующий десятину, или религия, не основанная на торговле?
Выругавшись в адрес подрезавшей их машины, Донмин задал вопрос:
– Когда ты в последний раз делал приношение?
Доктор Мун понял, что друг говорит не о конвертах для церковного блюда.
– Мы с матерью несколько раз ходили в храм поминать отца…
– А приношение твоей матери, вдове, которая тебя воспитала? Только не говори, что ты не совершаешь ежегодного поминовения.