Мужчина какое-то время брюзжал, после чего разразился последней вспышкой гнева.
– Проклятые чужеземцы даже берут с нас плату за пользование нашими собственными дорогами! Они ничем не лучше японских кровопийц. – Он снова сплюнул. – Да, кстати, у тебя есть деньги, чтобы заплатить на перевале?
Чунчжа показала на кошелек у себя на шее:
– Да, господин. И вам тоже.
Удовлетворившись этим ответом, возница до конца поездки больше не сказал Чунчже ни единого слова.
Когда они приблизились к предгорьям Халласана, лоскутные поля равнин сменились лесами, в которых росли нежно-зеленые клены и цветущие вишни. Подъехав к просвету между деревьями, где шоссе пересекала грунтовая дорога, повозка резко остановилась. Фермер спрыгнул с телеги, удивив Чунчжу, которая решила было, что он хочет помочь ей слезть. Вместо этого мужчина углубился в лес, где долго и громко мочился.
У въезда на перевал под цветущим вишневым деревом, съежившись, спал констебль в зеленой форме. Порыв ветра с горы всколыхнул распустившиеся цветы, которые обрушились на спящего человека ливнем. Бледно-розовые лепестки покрыли его густую шевелюру и пистолет, покоившийся в скрещенных на груди руках. На земле валялась зеленая шляпа, наполненная розовыми цветами. Сквозь жужжание насекомых и щебет птиц пробивался храп констебля. Приближаясь к спящему, Чунчжа беспрестанно отмахивалась от крошечных созданий, мельтешивших в воздухе.
– Господин?
Хруст гравия под колесами отъезжающей повозки заглушил ее шепот.
Констебль повел носом, на который упал цветок, но храп его отнюдь не сделался тише.
Чунчжа сглотнула и повысила голос:
– Господин! У меня плата за проезд.
Тормошить незнакомого мужчину она не осмелилась, а поскольку он по-прежнему не отвечал, Чунчжа решила тихонько прокрасться мимо. Но как только она сделала шаг за спину свернувшегося клубочком человека, тот выбросил вперед руку и вцепился в ее белый носок.
– Куда это ты навострилась, не заплатив за проход?
Констебль потянулся за шляпой и надел ее, осыпав голову новой порцией лепестков. У него был сильный материковый акцент, вероятно сеульский.
– Я не хотела вас будить, господин. Деньги у меня есть, вот они. – Чунчжа показала на кошелек у себя на шее.
Мужчина хмыкнул, поднимаясь на ноги. Девушка не могла отвести от него взгляда. Она никогда прежде не видела такого огромного брюха.
Констебль убрал пистолет в кобуру и, подтянув штаны, обошел Чунчжу кругом. С его волос и бороды сыпались лепестки.
– Собиралась тайком проскочить мимо меня, да? – Он рыгнул, смазав эффект грозного тона.
– Нет, господин. Я подумала, что смогу расплатиться с вами на обратном пути. В конце концов, это единственная дорога назад.
– Что у тебя в коробе? Оружие для коммунистических мятежников, что прячутся в горах? – Глаза, смотревшие на нее из-под буйной шевелюрой, сузились.
Прежде чем произнести то, что велела сказать мама, Чунчжа глубоко вдохнула.
– Я доставляю улов хэнё из деревни Одинокий Утес свиноводу с фермы «Дом в облаках».
Констебль сглотнул и почесал выпирающее брюхо.
– С какой стати я должен верить?
– Вы можете заглянуть в короб, господин.
– Что там? – буркнул мужчина.
– Водоросли, господин. И морские ушки.
Губы констебля, прятавшиеся в густой бороде, дернулись.
– Морские ушки – единственная отрада этого захудалого острова. Это все, что у тебя есть? Только водоросли и моллюски?
– Мне снять короб, господин, чтобы вы могли взглянуть?
– Само собой.
Чунчжа подавила вздох и начала развязывать веревки, которыми деревянная рама крепилась к ее телу.
Констебль протестующе поднял руку.
– Я не желаю тратить целый день, наблюдая, как ты снимаешь свой короб, а потом помогая тебе опять взвалить его на спину, – проворчал он. – Проклятые деревенщины считают, что у меня полным-полно времени. Просто заплати пошлину.
Чунчжа открыла кошелек, висевший на шее, и достала оттуда две монеты, которые констебль нетерпеливо выхватил у нее из пальцев и, прежде чем спрятать, внимательно изучил.
– Когда назад собираешься?
– Завтра утром, господин. Я буду возвращаться с поросенком.
– Свинина – еще одна штука, которую у вас на Чеджудо отлично готовят. – Выражение лица констебля смягчилось. – Но таких вкусных бараньих ножек, как у моей мамы, я тут покамест не нашел. – В животе у него заурчало, и он махнул девушке, чтобы проходила. – Что ж, ступай. Иди.
– Не хотите ли пиндэттока, господин? – поддалась внезапному порыву Чунчжа. – Я могу поделиться.
Она достала из поясной сумки матерчатый сверток и развернула его. Внутри обнаружились два толстых пшенных блинчика с начинкой из моркови, репы, зелени и яиц.
– Это очень мило с твоей стороны. Работая на воздухе и охраняя дорогу, можно ужасно проголодаться.
Констебль взял тот из двух блинчиков, что был толще. Он откусил большой кусок и стал с чавканьем пережевывать, пока Чунчжа заворачивала оставшийся блинчик и убирала его обратно. Кусочки блинчика валились у него изо рта, прилипая к бороде и усам.
Мужчина схватил Чунчжу за руку и с набитым ртом пробухтел:
– Вкусно. Действительно вкусно. Сама готовила?
– Нет, моя мама.
– Она живет поблизости?
– В деревне Одинокий Утес, господин.
– Как считаешь, согласится она продавать еду оголодавшему полицейскому вроде меня?
– Я узнаю у нее, господин, когда вернусь домой.
– Непременно узнай. Скажи ей, пусть спросит констебля Ли в военном комиссариате Согвипхо.
Чунчжа снова поклонилась.
– Мне уже пора, господин, – проговорила она. – Если я не поспешу, морские ушки погибнут.
– Ну так беги! – подтолкнул ее мужчина. – Ты что ж думаешь, это светская беседа?
Девушка пустилась быстрым шагом, чтобы наверстать упущенное время. Но тут же остановилась, потому что констебль крикнул ей вслед:
– Погоди! Как зовут твою мать? Я найду ее, если ты забудешь передать!
– Го Сукчжа.
И констебль махнул девушке, отпуская ее.
Чунчжа щурилась на солнце. Воздух быстро нагревался, и после обеда в пути она потеряла счет времени. Над головой кружили черные дрозды, пронзительно крича: «Ва-ва, ва-ва!» Заслышав журчание ручья, девушка пробралась к нему между деревьями, сняла короб и стала полными пригоршнями пить воду. Прежде чем снова взвалить на себя ношу, она ополоснула лицо и шею.
Широкая пешеходная дорога, сперва пологая, петляя между вечнозелеными растениями, становилась круче и ýже, лишалась гладкой, утоптанной поверхности и все больше походила на едва заметную тропу, проложенную дикими животными. Короб якорем тянул Чунчжу вниз. По ее спине струйками стекал пот, раздражая кожу, до крови натертую веревками. В соломенные сандалии набивались песок и камешки.
Чунчжа с кряхтеньем продолжала идти вперед, не обращая внимания на боль в ногах и головокружение, вызывавшее у нее желание лечь и уснуть. Она полностью сосредоточилась на сохранении темпа и, когда прямо ей в лицо метнулась звериная морда со взъерошенной шерстью, от неожиданности даже не успела испугаться.
Кабан? Чунчжа отшатнулась, приготовившись к мучительным ударам копыт и клыков.
Тяжелый короб с глухим стуком врезался в дерево, смягчив столкновение. Зажмурившись, Чунчжа закрыла лицо и грудь. Сама виновата, надо было помнить наказ матери и быть начеку.
– С тобой все в порядке?
Сначала девушка подумала, что это зверь заговорил с ней человеческим голосом, как в сказках, которые рассказывала бабушка. Чунчжа посмотрела сквозь пальцы. Перед ней стоял большой рыже-белый пес. Он смотрел на девушку снизу вверх, высунув розовый язык.
– Что ты сказал? – Чунчжа уставилась на пса, который, услышав ее голос, закрыл пасть и склонил голову набок.
– Моя собака ничего не говорила.
Из зеленого полумрака вышел рослый юноша с посохом. Он удивленно приподнял густую бровь. Его вихрастые, коротко стриженные волосы были перехвачены налобной повязкой ученого человека – мангоном. Если не считать этой черной повязки, он был одет как любой другой мужчина на Чеджудо – в широкие штаны и рубаху цвета засохшей грязи.
– Ты кто? – насторожилась Чунчжа.
Вид у этого неказистого юноши был настолько странный, что он вполне мог оказаться горным злым духом, тотчебби, который украдет у нее короб и будет издеваться над нею. Ну почему эти дурацкие мысли так и лезут в голову! Мама была права: своей глупой болтовней она накликала беду.
– Меня зовут Ян Суволь. Рад познакомиться, – сказал юноша и церемонно поклонился.
Изъяснялся он складно, как настоящий грамотей. Нос у него был крупный и кривой, точно решивший на полпути изменить направление, а подбородок имел форму лопаты. Когда он улыбался, глаза его почти исчезали за щеками.
Улыбался он или ухмылялся? Чунчжа нахмурилась, убедившись, что не может сдвинуться с места.
– Твоя бестолковая псина не должна носиться где попало и пугать людей.
Девушка попыталась было сделать шаг, но короб не сдвинулся с места. Юноша скрестил руки на груди и ухмыльнулся еще шире.
– Это не мой пес тебя напугал, ты сама себя напугала. И вовсе он не бестолковый, это самая умная собака на Халласане.
Чунчжа хмыкнула. Короб оказался плотно зажат между двумя молодыми деревцами.
– И вообще, он поумнее некоторых людей. – В тоне юноши угадывалась насмешка.
Девушка сверкнула глазами.
– Не стой столбом! – воскликнула она. – Я должна отнести этот короб жене свиновода из «Дома в облаках», пока морские ушки еще живы.
Юноша ахнул и устремился к коробу.
– Мама все утро их ждет!
Пытаясь высвободить зажатый между стволами короб, он с усилием напряг ноги.
– Осторожно! Если наклонишь, они выплеснутся!
Короб зловеще заскрипел, но уцелел и через миг очутился на свободе. Тяжкая ноша опять навалилась на плечи Чунчжи, заставив ее охнуть.
Юноша, не говоря ни слова, начал развязывать веревки у нее на поясе.