Чунчжа помотала головой.
– Нет. Подходящее место расположено выше, примерно в часе ходьбы отсюда. Со мной все будет в порядке. А вы оба возвращайтесь. – Она хотела посмотреть, дома ли Суволь, но нельзя же заявиться в «Дом в облаках» с двумя националистскими солдатами.
Донмин решительно отверг ее предложение:
– Извини, но мы за тебя отвечаем. У нас оружие и пропуск. А тебя могут принять за коммунистку.
В этот момент Гончжу поднял руку, жестом призывая их к тишине, так как птицы внезапно расшумелись: «Ва-ва, ва-ва!»
Где-то вдалеке послышались крики. И слабый пронзительный вой, точно кто-то плакал.
Черные дрозды снова загомонили, будто выпроваживая молодых людей: «Ва-ва!»
– Пахнет неприятностями, – прошептал Донмин. – Пожалуй, нам надо спрятаться.
Он указал на скалистый свес на противоположном берегу, испещренный отверстиями, многие из которых были достаточно большими, и в них можно было пролезть.
Они бросились туда. Гончжу взял Чунчжу за руку и повел ее по скользким камням ручья. Несмотря на помощь юноши, она чуть не потеряла обувку с ноги, когда та застряла между двумя валунами.
Одна из пещер углублялась в склон холма и оказалась настолько просторной, что в ней хватило места для всех троих. Гончжу жестом велел Чунчже первой заползти внутрь. Они с Донмином пролезли следом, легли на животы и стали наблюдать.
Приближающиеся голоса делались все громче и отчетливее. Какой-то мужчина бранился, подгоняя остальных. Плакали дети.
Донмин мазнул Гончжу по щеке землей, прошептав:
– Намажься грязью, красавчик, если не хочешь, чтобы оттуда заметили твою белую рожу.
Сам Донмин уже намазал свою смуглую физиономию. Гончжу снял перчатку, взял горсть земли и поплевал на нее.
Чунчжа, находившаяся в глубине пещеры, ощутила дурноту. Она попыталась успокоиться. Всего час ходьбы – и она была бы уже у дома Суволя. Кто мог оттуда спускаться по тропе? Почему они кричат и плачут?
Заметив белые облачка пара, выходящие у него изо рта и носа, Гончжу обмотал нижнюю половину лица шарфом. Донмин последовал его примеру. Он поднял бровь и указал на свою кобуру. Гончжу медленно закивал. Юноши достали оружие и взяли его на изготовку.
Приближающихся людей было слышно все лучше. Плач толпы перекрывали отчетливо различимые голоса. Один принадлежал американцу. Другой говорил и по-корейски, и по-английски.
– Сколько осталось идти?
– До шоссе еще два часа, господин.
– Некоторые из этих людей так долго не протянут.
– Американец говорит, что эти люди не продержатся и часа.
В разговор вступил еще один голос:
– Тогда давайте срежем путь через это ущелье.
– Где мы разместим этих людей? Камеры переполнены. И где все мужчины?
– Американец интересуется, где мужчины?
– Почему он все время задает один и тот же вопрос? Он что, идиот? Откуда мне знать? Женщины утверждают, что мужчины мертвы. Но в данный момент они скажут что угодно.
– Они говорят, все мужчины мертвы, господин.
Большая группа людей стала спускаться между деревьями вниз, в ущелье. Это были женщины и дети, на многих из которых не было нормальной теплой одежды. Некоторые дети держались за руки своих матерей. Одна невысокая женщина несла босого ребенка, голова которого болталась на ее плече, как у безвольной куклы.
Гончжу почувствовал, что потянуло горелым. Он вытянул шею и увидел вдалеке темный столб дыма.
По лесу разнесся детский голосок:
– Мама, я замерз.
– Тише.
– Почему они застрелили всех свиней?
– Тсс. Не разговаривай.
Пятеро солдат винтовочными дулами гнали к ручью группу людей. В самом конце две женщины вели под руки старика, тощие, похожие на палки ноги которого были обнажены, а ступни обмотаны кусками ткани. Поддерживавшие его женщины прижимались к нему, пытаясь согреть его собственными телами. Солдат, шедший сзади, заорал и пихнул их винтовкой. Одна из женщин споткнулась и упала. Гончжу зажмурился, не в силах смотреть на это зрелище. Лежавший рядом Донмин с трудом подавил возглас. Он придвинулся ближе и прошептал:
– Гончжу, так нельзя. Мы должны что-то сделать.
– Что мы можем? На нас та же форма, что и на них. Если мы откроемся, нас могут заставить участвовать в том, чего мы не желаем. Надо оставаться здесь и помалкивать.
Чунчжа больше не могла сидеть в глубине пещеры. Она пододвинулась к юношам и, растолкав их, протиснулась между ними. Девушка уже успела намазать лицо грязью и закрыть головной повязкой нос и рот. Гончжу ощутил ее тепло и порадовался, что сейчас не видно, как он зарделся. Он притиснулся к стене пещеры, чтобы освободить для нее побольше места.
Чунчжа увидела дрожащих женщин и детей, которые пытались согреться, тесно прижимаясь друг к другу. Она замотала головой и зажала рот кулаком.
– Ты их знаешь? – прошептал Гончжу, чувствуя мускусный аромат, исходивший от ее волос.
– Кажется, да, – коснулся его уха ее сокрушенный шепот.
Американец снова спросил:
– Почему мы здесь остановились?
– Американский лейтенант хочет знать, что мы тут забыли.
– Скажите ему, что мы, как и он сам, выполняем приказы его генерала.
Замерзшую толпу – женщин, детей и старика – оттеснили к ручью. Кто-то начал стонать. Двое из мужчин в форме стали совещаться, почти касаясь друг друга касками. Это были такие же националистские солдаты, как Гончжу и Донмин, только в боевом снаряжении. Затем мужчины разошлись, и один из них приблизился к солдату. Гончжу жалел, что не слышит, о чем они говорят. Солдат подошел к другому солдату и встал рядом с ним; оба вскинули винтовки. Их примеру последовали еще трое солдат, которые подняли дула и направили их на перепуганных селян. Между винтовками и живыми мишенями встал стройный офицер в зеленой националистской форме. Он закурил сигарету и выпустил изо рта дым.
– Где прячутся мужчины? – обратился офицер к дрожащей толпе.
Никто не осмелился ответить.
Офицер затянулся и скучным голосом проговорил:
– Я что, должен пристрелить кого-нибудь, чтобы получить ответ?
Вперед выступила маленькая женщина. Лицо ее казалось совершенно белым.
– Мужчины мертвы, – сказала она.
Чунчжа тихо застонала. У женщины был голос матери Суволя. Гончжу зажал ей рот рукой.
– Если будете продолжать врать, мы начнем по очереди расстреливать вас, пока кто-нибудь не скажет правду.
– Мы уже сказали вам правду, но вы не верите. Если собираетесь нас убить, то сделайте это до того, как мы замерзнем насмерть. – И миниатюрная женщина сплюнула.
Офицер ударил ее с такой силой, что голова ее мотнулась в сторону, и женщина упала на землю.
Офицер заорал:
– Как смеет женщина так разговаривать с мужчиной?! Я задал простой вопрос: где мужчины? Я пощажу того, кто сообщит мне правду.
Рыдания становились все громче. В задних рядах толпы возникло какое-то движение. Вперед, хватаясь за плечи и руки женщин, мимо которых он проходил, медленно пробирался дряхлый дед.
– Отец, пожалуйста!.. – всхлипнула какая-то женщина.
Старик попытался выпрямиться, но не смог. Его поддержали женщины. Дрожащим от старости и холода голосом он произнес по-японски:
– Пресмыкающийся перед япошками кесекки! Я единственный мужчина, оставшийся в живых. Хочешь убить меня? Так убивай! Женщинам и детям угрожают только трусы.
Националистский офицер приблизился к старику, плюнул ему в лицо и по-японски же ответил:
– Старик, я буду более чем счастлив покончить с этим.
Американец повернулся к переводчику:
– Что они говорят?
– Они перешли на японский.
– Почему? Они что, шпионы?
Переводчик не ответил на вопрос, уязвленный невежеством иностранца. Неужто американцы не знают, что выбранный ими националистский офицер в прошлом известный коллаборационист, работавший на японцев? Или им попросту наплевать, что они сотрудничают с предателями? Переводчик сглотнул и повернулся к бывшему коллаборационисту, который теперь являлся его командиром.
– Американец хочет знать, не являетесь ли вы и старик японскими шпионами.
Офицер рассмеялся резким, лающим смехом.
– Американца все это ничуть не волнует. Ему просто требуется подходящее оправдание для своей совести. Скажи ему то, что он хочет услышать.
Переводчик заколебался. Он хотел остановить то, что должно было вот-вот произойти, хоть и видел, что с его английским эта задача ему не по плечу.
– Он говорит, что они не шпионы. Шпионов тут нет. Коммунистов тоже.
– Где все мужчины? Это абсурд: гора закрыта, а в деревне полно женщин и детей! Мужчины явно где-то скрываются, потому что они – коммунистические шпионы. Дан четкий приказ.
Переводчик, чувствуя дурноту, перевел.
Чунчжа, прятавшаяся в пещере, отчаянно жалела, что не поняла сказанного американцем. Переводчик, конечно, допустил ужасную ошибку.
Бывший коллаборационист бросил в медленный ручей окурок, и тот, прежде чем исчезнуть под слоем ила, некоторое время кружил на поверхности. Офицер крикнул пятерым солдатам, окружавшим сбившихся в кучу женщин и детей:
– Расстреляйте этого выжившего из ума старика! Всех расстреляйте! Мы и так потеряли здесь много времени.
Один из солдат осмелился подать голос:
– Командир, и детей тоже?
– Ты знаешь приказ. Он не делает исключения для детей коммунистов.
Какая-то женщина зарыдала, взывая к богам. Заплакали дети. Матери, закрыв им рты ладонями, начали умолять пощадить малышей. Пятеро солдат вскинули винтовки. Чунчжа хотела крикнуть, чтобы они остановились, но Гончжу, почувствовав ее лихорадочное волнение, схватил ее за руку и помотал головой. Когда солдат, спросивший о детях, опустил дуло, Чунчжа затаила дыхание.
Офицер закурил новую сигарету. Переводчик посмотрел на американца, надеясь, что тот положит конец безумию. Но тот развернулся и стал выбираться из ущелья, не желая становиться очевидцем неприятного зрелища. В официальном отчете он напишет, что в результате служебного задания территория горы была успешно зачищена от партизан-коммунистов.