Чунчжа, видя, как яростно Суволь стиснул рукоять ножа, чуть дрожащим голосом проговорила:
– Гончжу, пожалуйста, положи револьвер на землю. – Она перевела дыхание и добавила: – Суволь, опусти нож. У меня нет причин врать; ты знаешь это лучше, чем кто-либо другой. Пожалуйста, верь мне. Этот солдат нам помогает!
Ни один из молодых людей не шелохнулся. Суволь и Гончжу перестали обращать внимание на девушку, стоявшую между ними. Они не мигая смотрели друг на друга, пока Гончжу наконец не убрал палец с курка. Когда он опустил голову, чтобы положить револьвер на землю, Суволь еще крепче сжал рукоять ножа.
Чунчжа отступила на полшага назад, и Суволь увидел, что она прикрывает солдата своим телом. Маниакальный блеск в глазах юноши угас, и он ровным голосом произнес:
– Надо действовать быстро. Скажите остальным, чтобы выбирались наружу.
Покинув приморские пещеры, люди разошлись в разные стороны по нескольким маршрутам. Несколько групп направились на запад, в сторону Мосыльпхо, другие отплыли на юг, искать убежища на небольших островах.
Суволь раздал поддельные документы, переданные ему лейтенантом вместе с инструкциями для каждой из групп. Проводив последнюю семью до шоссе, он вернулся за Чунчжой, Гончжу и Донмином. Этой троице предстояло проделать долгий путь до Чеджу вдоль восточного побережья острова.
Суволь изучил рюкзаки Гончжу и Донмина, наполненные припасами из пещеры. Он осведомился, сколько еды у них с собой, и предложил другой маршрут. Срезав путь по пологому склону Халласана, они смогут сократить путь вдвое. Если он проведет их через военные заставы, они отдадут ему половину своей провизии?
Гончжу понял то, в чем Суволь не смог бы признаться. Его ввалившиеся щеки и заострившийся подбородок красноречиво говорили о недоедании. Хотя в своем отчаянии он уже дошел до того, чтобы просить, ему еще хватало гордости предлагать плату.
Гончжу взглянул на девушку, ища у нее одобрения. Страдание, отразившиеся на ее лице, открыло ему больше, чем он хотел знать. Солдат напомнил себе, что Чунчжа только что отважно защищала его. И он, уверенный, что говорит за них обоих, уже не заикаясь ответил:
– Проведи нас через Халласан, и ты получишь всю еду, которая у нас есть.
Донмина, который с тех пор, как вылез из туннеля, не сказал еще ни слова, безрассудная щедрость друга заставила содрогнуться.
– Ты что, только что посулил ему всю нашу еду?! – возмутился он.
Гончжу тем же твердым голосом ответил:
– Налегке мы пойдем гораздо быстрее.
Четверка молча пробиралась по восточным предгорьям Халласана через оголенные леса и бесплодные поля, усеянные камнями. Деревья пытались заманить их в ловушку, а тени валунов заставляли запинаться. Темнота усиливала каждый шорох, порождая безотчетные страхи. Треск ветки звучал как выстрел, а шелест листьев казался подобным грому.
На темном каменистом поле ночные звуки исчезли. Почва в этом месте была твердая и ровная, будто здесь некогда в ярости топнул ногой какой-то великан. Ничто не росло на этой почерневшей земле, на которую заявляли права только груды камней. Жуткая тишина была настолько всеобъемлющей, что поглощала даже звуки шагов. Суволь прикрыл рот руками, предупреждая спутников, чтобы молчали. Он ускорил шаг и, не сводя глаз с тропы, жестом велел им следовать за ним. Хотя дальний край поля ни на миг не исчезал из виду, молодые люди никак не могли до него добраться. Казалось, они ходили кругами, словно блуждали в лабиринте.
Когда путники наконец очутилась на дальней стороне, над ними простер свои ветви лес. Ночные звуки возобновились с удвоенной силой, прогнав неестественную тишину. Громко трещали под ногами льдинки, шуршала смерзшаяся листва. Дыхание со свистом вырывалось изо ртов, тревожно стучали сердца.
Когда Суволь дал сигнал, что можно разговаривать без опаски, все облегченно вздохнули. Он негромко пояснил:
– Это поле – самый большой промежуток между заставами. Велика опасность засад. Здесь погибло так много солдат, что его редко патрулируют.
– Не пойму, почему нам понадобилось так много времени, чтобы его пройти. – Чунчжа явно была озадачена. – Дальний край поля постоянно был на виду.
– Это место давным-давно проклято. Некоторые люди отсюда не возвращаются. – Произнося эти слова, Суволь отвернулся и сжал кулаки.
Гончжу бросил на Суволя странный взгляд, Донмин же выругался себе под нос.
– Надеюсь, мы не приманили каких-нибудь призраков, – сказал толстяк, дотрагиваясь до материнского амулета.
Но ни мертвые, ни живые за ними не следовали. До конца ночи молодые люди не встретили по дороге ни единой души.
Чунчжа проснулась от звука воды, капающей с камней. Рядом с ней храпел Донмин. Спиной он прижимался к Гончжу, дышавшему медленно и ровно. На рассвете четыре путника нашли пристанище в маленькой пещере. Прежде чем расстаться навсегда, они решили отдохнуть и восстановить силы.
Суволя в пещере уже не было, и Чунчжа выбралась наружу, чтобы его найти. Он должен был покинуть их в сумерках, чтобы тем же путем, которым они пришли сюда, вернуться обратно на Халласан.
Юноша сидел на корточках, заостряя конец палки. Вокруг него валялись белые стружки. Рядом лежала груда небольших кольев.
Продолжая работать ножом, Суволь почувствовал приближение Чунчжи.
– Когда те двое проснутся, я покажу вам тропу в мускатниковый лес, – произнес он. – Думаю, вы доберетесь туда к ночи.
Чунчжа опустилась рядом с ним на колени и потянулась к кошельку, висевшему у нее на шее. Бабушка просила ее делать выбор с умом, и лишь позднее девушка поняла, чтó та имела в виду. Она изучала отметины на лице Суволя. Эти струпья у него на лбу – следы от ожога или от удара? Царапину на губе оставил нож? Как она раньше не заметила его ввалившиеся щеки, означавшие, что он голодал много недель?
Выпустив кошелек из пальцев и сжав кулаки, Чунчжа сказала:
– Поедем с нами. На материк.
Нож замер, но Суволь по-прежнему не отрывал взгляда от своих рук. От его дыхания образовалось облачко пара. Не глядя на девушку, он наконец ответил:
– Долг велит мне оставаться здесь.
Слова, подступившие к горлу Чунчжи, имели привкус желчи. Боги подвели семью Суволя, а родина сделала его сиротой. Единственным его долгом было выжить. Но девушка не осмелилась упомянуть о том, чему была свидетелем на горе, и напомнить ему, чтó он потерял. И она оставила горькие слова при себе.
Размеренные движения ножа возобновились. Чунчжа наблюдала за тем, как конец палки превращается в смертоносное острие. Суволь попробовал его большим пальцем и отложил кол, после чего снова заговорил:
– Мой двоюродный брат, господин Ли, присоединился к нашему делу.
Чунчжа оцепенело кивнула.
– Он до сих пор лейтенант?
– Пока его не раскроют. Или он не погибнет.
Суволь достал оселок и начал точить нож. Руки его ходили взад-вперед, в клинке отражалось солнце. Из-под кусков ткани, которыми были обмотаны руки юноши, виднелись его грязные пальцы и почерневшие, потрескавшиеся ногти.
Чунчжа вспомнила, как держала его за руку в тот день, когда они ушли из Чеджу. Пока они шагали к горному перевалу, она попросила его исповедаться. Больше никаких секретов, поклялся юноша и рассказал Чунчже всю правду.
Он был не одинок в убеждении, что Корея должна оставаться свободной. Эти наглые иностранцы со своими военными машинами несут одно лишь разорение и горе. Если бы борьба за независимость своей страны сделала его коммунистическим мятежником, он с гордостью носил бы это позорное клеймо.
Суволь поведал Чунчже о людях, которых встретил, – натурах куда более достойных, чем он сам. Описал пожилого рыбака, сыновья которого погибли в Японии. Поскольку рыбак был неграмотным, военные наняли его посыльным, не ведая, что он умеет с первого взгляда запоминать все увиденное. Бывший полицейский, который отпер тюремную камеру, чтобы освободить деревню, теперь служил у них снайпером, потому что у него были верный глаз и винтовка. Несколько хэнё, подрабатывавших жрицами любви, угощали солдат выпивкой и между поцелуями выманивали у них секреты.
Имена этих людей, проливших кровь за свою родину, навсегда останутся безвестными. Они считали, что Корея должна иметь самоуправление, быть свободной от вмешательства иностранцев, которые не знают и не понимают корейцев. Они боролись за это право голыми руками. С одними только ножами, мотыгами и палками они противостояли захватчикам, вооруженным металлом и огнем.
Исповедуясь в этом, Суволь нежно держал Чунчжу за руку. Тогда еще его пальцы были пальцами ученого, мягкими и белыми, как бумага. Повстанцам отчаянно не хватало средств и продовольствия, поэтому он с разрешения отца опустошил семейные сундуки с наличностью. Мать плакала, снимая и отдавая сыну принадлежащие ей золотые кольца. Дед подарил ему свой меч, а также кинжал, который носил в юности, когда состоял в королевской гвардии.
Кого-то пытали, кого-то предали. Получив предупреждение, мятежники сделали то, что выглядело логичным в заведении с дурной репутацией: они разделись и обнялись. Двое мужчин, застигнутых в столь противоестественной позе, произвели шокирующее впечатление и благодаря этому отвлекли внимание на себя. Пока солдаты с отвращением избивали их, женщины, работавшие в притоне, выкрали бóльшую часть средств.
Суволь был связан с этими людьми и этим делом клятвой и кровью. Он положил жизнь на защиту своей родины, как все мужчины в его семье на протяжении многих поколений. Чунчжа была взволнована его пылом, тронута правдивостью слов. Как только они станут мужем и женой, пообещала себе девушка, она постарается присоединиться к их борьбе.
Но когда самолет сбросил бомбы, Чунчжа увидела всю силу этого демона. Чудовищность случившегося подкосила ее бабушку, которая умоляла внучку бежать. Когда боги начинают войну, предупреждала старуха, люди всегда следуют их примеру. Ничто не может остановить нарастающий поток крови. Останься и утони или беги и выживи. Жизнь Чунчжи свелась к этому выбору. Ей больше некого оплакивать, даже богов. Какую дорогу она выберет?