Осторожно закрыв за собой дверь, Чунчжа тихонько заползла на тюфяк и натянула на себя шелковое одеяло, поразившись его легкости. Девушка ожидала, что такое толстое одеяло, как здесь, окажется тяжелым, но оно окутывало ее словно ворох невесомых перьев. Рядом, посапывая, спали вповалку Крошка и две ее маленькие сестрички.
Пение сверчков становилось все громче и звонче. Чунчжа натянула одеяло на уши и перевернулась на другой бок. Она задалась вопросом, заснул ли уже Суволь, потом мысленно упрекнула себя за глупость. Тот, кто учится на паксу, будет заниматься при свете фонарей до поздней ночи. Наверное, сейчас юноша, сверяясь с книгами, водит по рисовой бумаге длинной деревянной кистью. Скорее всего, он сосредоточенно хмурится, и налобная повязка не дает его черным прядям падать на глаза.
После долгих ворочаний на тюфяке Чунчжа наконец погрузилась в глубокий, без сновидений, сон. На следующее утро ее разбудила одна из тетушек.
– Простите, что заспалась! Я и не слышала, как кричали петухи! – воскликнула Чунчжа, огорченная тем, что со стороны выглядит нерадивой бездельницей.
Она начала сворачивать свою постель. Девочек уже было не видно.
– Горный воздух повергает в крепкий сон, – сказала тетушка, – что очень хорошо, ведь ты прекрасно отдохнула перед обратной дорогой. Я принесла тебе еще мази и чистых бинтов для ног. Когда вернешься домой, подержи ступни в морской воде и высуши их на солнце. На кухне, в одном из маленьких горшочков, есть каша. Подкрепись. Крошка приведет тебе твоего поросенка.
– Спасибо вам за гостеприимство! – Чунчжа поклонилась женщине, а та улыбнулась и ушла, унося с собой постель, которую надо было проветрить на солнце и взбить, после чего убрать в пропахший камфарой деревянный сундук.
На кухне было пусто, если не считать Поси, свернувшегося калачиком в небольшом углублении возле каменного очага. Прежде чем подбежать к Чунчже, пес потянулся, выгнувшись дугой и ощетинив шерсть. Он завилял хвостом и положил лапу на колено девушке.
Темные собачьи глаза следили за каждым ее глотком. Закончив есть, Чунчжа провела пальцем по миске и протянула собранные остатки каши псу, чтобы он их слизал.
– Поси опытный попрошайка. – В дверях стоял ухмыляющийся Суволь с посохом в руке и коробом за спиной. – Я собираюсь спуститься вниз, чтобы выполнить кое-какие поручения, а заодно провожу тебя до твоей деревни. Мои родители сейчас в семейном святилище, и мама попросила меня попрощаться с тобой за них.
Чунчжу удивил внезапно нахлынувший прилив радости.
– Мне жаль, что я не смогла попрощаться с твоей мамой сама. Пожалуйста, передай госпоже Ян, что я очень благодарна ей за гостеприимство. – И девушка отвесила искренний поклон.
В кухню заглянула Крошка. Она держала в руках веревку, конец которой был обвязан вокруг шеи лохматого черного поросенка.
– Я выбрала для тебя второго из своих любимцев, потому что он немного толще, чем самый любимый мой поросеночек, который ужасно умен и слишком сильно меня любит, чтобы покинуть.
Девочка наклонилась, подняла животное и протянула его Чунчже, которую передернуло. Она отлично знала, что бóльшая часть корма черных свиней происходит из уборной.
Суволь подмигнул ей:
– Не волнуйся. Этого малыша отлучили от матери всего несколько дней назад. Он питался только объедками со стола. И пока еще не перешел на взрослую пищу, если ты понимаешь, о чем я.
Он отдал Чунчже ее бутыль из выдолбленной тыквы, теперь наполненную родниковой водой, и полегчавший короб. Забрал у младшей сестры поросенка и поставил его на землю.
– Крошка, скажешь маме и папе, что я пришлю весточку, если задержусь. Пока меня не будет, хорошенько заботься о Поси, ладно?
Девочка кивнула и, прильнув к Чунчже, обвила ее руками за талию.
– Возвращайся к нам поскорее, – попросила она.
– Если ты навестишь меня, мы вместе поищем дворец морского царя. – Чунчжа погладила Крошку по волосам.
– Обещаешь?
– Обещаю.
Спускаясь по горной тропе рядом с Суволем, Чунчжа изумлялась: со вчерашнего утра так много всего произошло, что казалось, будто бы это было в другой жизни. Словно изменилось что-то в ней самой, и за один день она повзрослела на целый год.
Суволь удивил девушку, эхом повторив ее мысли:
– День за днем в моей жизни ничего не меняется: просыпаюсь, учусь, работаю, ем, сплю… Но вчера все было по-другому. И сегодня тоже ощущается иначе.
Чунчжа не смогла удержаться от улыбки. Поросенок, с хрюканьем натягивая веревку, принюхивался к влажному запаху земли.
– Я хочу тебе кое-что показать. – Суволь остановился. – Да, твое возвращение домой задержится, но, думаю, тебе очень понравится. Хочешь увидеть?
– О чем ты?
– Ничего, если я не отвечу на этот вопрос? Мне хочется тебя удивить. Но я обещаю: ты останешься довольна.
– Мне так любопытно, что я вынуждена согласиться, – рассмеялась Чунчжа. – Лишь бы это не отняло слишком много времени. Я обещала маме помочь сегодня.
Юноша улыбнулся:
– Ты не пожалеешь!
Он осматривался и раздвигал посохом кусты, пока не нашел то, что искал, – узловатое вечнозеленое деревце с изгибом в нижней части ствола.
– Здесь мы свернем с большой тропы. – Суволь приподнял ветку, жестом предложив девушке поднырнуть под нее.
Они прошли несколько шагов бок о бок, после чего Чунчжа, ощутив чрезмерную близость, навязанную им узкой тропинкой, замедлила шаг, пропустив юношу вперед.
Оглянувшись и прокашлявшись, он спросил:
– Как твои ноги? Надеюсь, не беспокоят?
Его заботливость вызвала у девушки прилив благодарности.
– Повязка такая толстая, что я, наверное, смогу пройти по полю из камней и ничего не почувствовать.
– Прекрасно… Потому что если бы ноги болели, я понес бы тебя на спине. – Суволь внимательно посмотрел на нее. – Уверена, что тебе не больно?
– Совершенно уверена. – И Чунчжа продемонстрировала это, пнув ногой камень.
– Ну и отлично!
Суволь резко ускорил шаг, вынудив Чунчжу перейти на бег, чтобы не отстать. Поскольку она молчала, юноша тоже надолго прикусил язык, но в конце концов выпалил первый пришедший ему в голову вопрос:
– Все хэнё такие же сильные, как ты?
Чунчже вспомнилась худенькая девочка, игравшая с ней в «веревочку». Она зажмурилась, радуясь, что Суволь не видит ее лица.
– Мы не можем позволить себе быть слабыми.
– Давно ты этим занимаешься?
– Пять лет.
Чунчжа уставилась в спину Суволя. Какой странный юноша – интересуется женскими делами.
– В каком возрасте девочки впервые ныряют?
– Мы начинаем плавать, как только научимся ходить. Но к погружениям приступаем не раньше тринадцати-четырнадцати лет, как только тело немного обрастет жиром. Иначе в море будет слишком холодно. Вот почему ныряльщиками становятся именно женщины: мы можем продержаться в воде дольше, чем мужчины.
– Это правда? – Суволь обернулся. – Женщины действительно могут продержаться в воде дольше? Или это одна из тех старых бабушкиных сказок, которые рассказывают так давно, что все в них верят?
– Тогда почему этим занимаемся только мы? Уж конечно, не потому, что мужчины трудятся усерднее женщин!
Не испугавшись нотки раздражения в голосе Чунчжи, юноша продолжил расспросы:
– Сколько тебе лет?
Чунчже из вежливости пришлось ответить:
– Я родилась в год Овцы.
– А я – Дракон. – Суволь был явно доволен своим старшинством, что тут же сказалось на его речи: – Каково это – нырять в морскую пучину?
Переход Суволя на непринужденный тон поразил Чунчжу, которая, будучи девушкой, не могла позволить себе подобных вольностей. Она задалась вопросом, не покровительственно ли с нею обращаются, однако юноша как будто не выказывал высокомерия, и она решила благосклонно отнестись к тому, что этот юный студент говорит с нею по-дружески, и ее настроение улучшилось.
– Нырять всегда холодно и тяжело. Но весело, особенно если добыча обильная.
– И вместе с тем довольно опасно, да?
Чунчже вновь вспомнилась худенькая девочка, ее холодное синее тело, всплывшее на поверхность воды. Море, объясняла бабушка, безжалостно уничтожает непригодных.
– Это зависит от твоей судьбы и от того, благоволит ли к тебе морской бог, – глубоко вздохнула Чунчжа. – Некоторые девочки погибают при первом же погружении. А есть старушки, совершившие тысячи погружений, – на суше они едва таскают ноги, зато в море плавают проворнее всех.
Именно такой была ее собственная бабушка.
Суволь откликнулся не сразу, и Чунчжа решила, что он, вероятно, уже удовлетворил любопытство. Однако юноша задал очередной вопрос:
– Тот свистящий звук, с которым вы, хэнё, всплываете на поверхность, – для чего вы его издаете?
– Сумбисори? – «Просто издаем, и все», – подумала Чунчжа, пытаясь вспомнить, чему ее учили. – Мы производим этот звук, чтобы из легких вышел весь плохой воздух. И чтобы другие ныряльщицы знали, что мы всплыли.
Суволь остановился. Он улыбнулся, и эта улыбка преобразила изменчивые черты его лица так, что Чунчжа не могла не улыбнуться в ответ.
– Прошу тебя, не могла бы ты воспроизвести сумбисори прямо сейчас? – Он воткнул посох в землю и застыл в ожидании.
– Здесь?!
– Да! – Суволь сверкнул глазами.
Чунчжа задумалась. Этот ярко освещенный склон горы был совсем не похож на темную пучину. Сможет ли она издать такой же звук, не ощущая противодействия моря и отчаяния своего тела? «Не смогу, если этот парень будет продолжать так пялиться».
– Сначала тебе придется отвернуться, – краснея, проговорила она.
Суволь немедлительно подчинился.
– Готовься, сколько нужно, – сказал он. – Я не шелохнусь, пока ты настраиваешься.
Чунчжа закрыла глаза, втянула воздух глубоко в живот. И представила, как идет ко дну. А вокруг бурлит и завихряется море, такое же живое и огромное, как гора, на которой она стоит. Девушка вскинула руки, устремляясь вверх, к свету. Задержанное дыхание начало трепыхаться у нее в груди. И Чунчжа позволила ему вырваться наружу.