Вспорхнули с деревьев птицы, с визгом подскочил поросенок. На миг воцарилась изумленная тишина, после чего обычный для горы гомон возобновился: зажужжали насекомые, защебетали птицы, зашелестела листва.
– Ты издала крик ястреба! – Суволь обернулся, улыбаясь так широко, что глаза совсем исчезли с лица.
Чунчжа залилась румянцем.
Шагавшие по лесистому подножию Халласана юноша и девушка показались летящей над их головами вороне настолько любопытными, что она сочла их заслуживающими еще одного пролета. Однако, не обнаружив ни интересных запахов, ни блестящих безделушек, ради которых стоило бы задержаться, ворона взмыла вверх и улетела прочь, громким карканьем выражая свое разочарование.
Чунчжа вздрогнула, когда рука Суволя коснулась ее плеча. Его голос прозвучал так близко от ее уха, что она ощутила жар его дыхания.
– Взгляни. – Юноша кивнул вниз, на нежный зеленый побег, пробившийся из почвы. – Косари. – Он раскинул руки. – Это мое тайное убежище. Здесь, внизу, теплее, поэтому папоротники распускаются раньше. За час мы соберем достаточно побегов, и ты отнесешь их домой, маме. Вы сможете есть их все лето. – Юноша шагнул в курчавые зеленые заросли, присел на корточки и развернул два больших квадратных куска материи. – Один для тебя, другой для меня. – Он указал на место рядом с собой.
Чунчжа присела на корточки и подтянула к себе один из кусков ткани. Она чувствовала, как колотится в груди сердце. Почему оно стучит так громко? Вдруг Суволь тоже слышит?
– Можешь воспользоваться этим ножом. – Суволь положил нож на землю так, чтобы острие было направлено в противоположную от девушки сторону.
Неужели он спланировал все это только ради нее? В душе Чунчжи расцвело незнакомое ей дотоле чувство, нежное и доброе.
Они работали бок о бок, настолько близко, что Суволь ощущал тепло тела девушки, смешивавшееся с прохладным горным воздухом. Чунчжа слышала или, скорее, чувствовала дыхание Суволя. Ножом, зажатым в одной руке, они срезали стебли, другой рукой поднимали срезанные папоротники. По небу плыли маленькие облачка. Солнце поднималось все выше. Юноша и девушка смеялись и болтали. Квадратные куски ткани были уже полностью завалены молодыми, нежными побегами косари. Руки Суволя замерли. «Пора идти», – подумала Чунчжа. Она закрыла глаза и вздохнула, не желая уходить. Если бы можно было остаться в этом тихом зеленом уголке навсегда!
Суволь шевельнулся и придвинулся так близко, что Чунчжа почувствовала его запах. От волнения кожа у нее покрылась мурашками. Она едва могла дышать и не смела шелохнуться. Суволь нежно коснулся ее щеки пальцем. Голос юноши был так тих, что Чунчжа усомнилась, не послышались ли ей его слова.
– Когда я впервые увидел тебя на горе, то подумал, что ты – кумихо. Очень жестокая и дикая. – Он сглотнул. – А прошлой ночью, после того как мы смотрели на звезды… я никак не мог сосредоточиться. – Он провел пальцем по изгибу ее губ.
Чунчжа подняла голову. В глазах Суволя появились крошечные отражения ее лица. Как она могла всю жизнь жить у моря, не зная, что он здесь, на горе? Ее руки, задрожав, потянулись к его лицу, но тут же замерли. Чунчжа отодвинулась и стала возиться со своей охапкой папоротника. Она пыталась спрятать свой румянец.
– Прошу прощения. – Суволь отвел руку. – Это было слишком самонадеянно с моей стороны. Извини, пожалуйста. Не сердись.
Девушка покачала головой. Она испытывала не гнев, а некое другое чувство, столь же пылкое и жгучее. Что бы подумала мама? Внезапно возникшее в воображении лицо матери, искаженное душевным смятением, поразило Чунчжу.
– Ты не чувствуешь себя такой же счастливой, как я? – спросил Суволь.
Вид у него тоже был взволнованный.
Чунчжу одновременно охватили радость и ужас. Что же это за счастье, если его омрачает такая тревога? Девушка оглянулась на подлесок. Если бы их кто-нибудь увидел, что предстало бы этому постороннему взору? Пальцы Суволя, коснувшие-ся ее лица. Ее рука, поднявшаяся и застывшая на полпути. Ничего зазорного.
Чунчжа осадила юношу:
– Кто-нибудь может тебя услышать!
Искушать судьбу, шумно разглагольствуя о своем счастье или везении, – не самая хорошая идея.
Суволь рассмеялся:
– Я не слишком суеверен.
Чунчжа принужденно улыбнулась:
– Глупая я, да?
И все же она не могла унять дрожь. Не облако ли только что наползло на солнце?
Когда они связывали охапки папоротника, на девушку навалилось уныние. Даже когда Суволь взял ее за руку, она не сумела избавиться от мрачного предчувствия.
– Ты когда-нибудь задумывалась, какой жизнью хотела бы жить?
Суволь выпустил руку Чунчжи, чтобы потыкать посохом в заросли. От этого беспокойство девушки усилилось, и когда он снова взял ее за руку, она стиснула его ладонь и улыбнулась:
– Не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.
Странный вопрос Суволя озадачил Чунчжу. Жить – значит выживать и выполнять свой долг, зарабатывать на пропитание и заботиться о своей семье. Она всегда делала то, что надо делать. Трудилась под водой, трудилась по дому, трудилась в полях, трудилась в школе… Мама говорит, что для женщины на Чеджудо жить – значит трудиться.
– Я имею в виду, хочешь ли ты быть хэнё, как твои мать и бабушка? Или не против заняться чем-то другим и прожить совершенно иную жизнь?
Эти вопросы поразили Чунчжу. Неужели Суволь полагает, что у нее есть выбор? Не желая показаться недалекой, девушка тщательно подбирала слова:
– Мама говорит, что в следующей жизни не хочет родиться хэнё. Пожалуй, я тоже.
– Я спрашиваю тебя об этой жизни, а не о следующей.
Чунчжа пожала плечами.
– В этой жизни я – хэнё, – сказала она.
Сувол, невольно зашагав размашистее, произнес:
– Семья моего отца всегда жила на горе. Никто из нас ни разу не покидал Корею. Я хочу быть первым. Я хочу поехать в Америку.
А отчего не улететь на сороке на луну?
– Почему именно в Америку?
Суволь остановился.
– Тебе известно, что в Америке людям не нужно носить или накачивать воду? Они всего лишь поворачивают металлическую ручку – и вода течет прямо к ним в дом.
Чунчжа попыталась представить себе подобное устройство, но не смогла уяснить, как оно работает, не затопляя дом.
– Клянусь, это правда. И это еще не самое удивительное: они пользуются фарфоровыми ночными горшками, подсоединенными к трубам. Закончив свои дела, дергают за ручку, и всё смывается.
– Куда?
– Я решил, что, может быть, в свинарник, – пожал плечами Суволь. – Но ясно, что нечистоты утекают куда-то очень далеко.
– Тогда что же едят их свиньи?
– В Америке так много еды, что свиней, очевидно, кормят кукурузой.
– Я тебе не верю.
Суволь вздохнул.
– Вообще-то, я завел этот разговор не для того, чтобы обсудить, чтó едят свиньи, – сказал он, – а чтобы узнать твое мнение. Ты считаешь меня сумасшедшим? Или тебе тоже хотелось бы поехать в такое место, как Америка?
Он что, предлагает ей присоединиться к нему? Чунчжа не осмеливалась в это поверить.
– И что ты будешь там делать?
– Я мечтаю изучать английский язык в одном из тамошних университетов. Это самое главное.
– Откуда у тебя так много сведений об Америке?
– Помнишь миссионеров, которые приезжали на Чеджудо?
Как же это забыть? Японские военные подняли из-за чужеземцев шум, точно у них было какое-то право возмущаться. В деревне ходили слухи, будто эти странные люди открыли школу, которую дети могут посещать бесплатно.
– Миссионеры пробыли у нас несколько дней, – продолжил Суволь. – Отец позволил мне слушать их рассказы. Они много говорили. Особенно о своем боге.
Чунчжа тоже слышала об их боге. Вся соседняя деревня целиком обратилась в христианство, примкнув к божеству, которое изгнало японцев. Их священник часто посещал деревню Чунчжи, пытаясь убедить людей, что христианский бог могущественнее всех богов Кореи, вместе взятых.
– Моя бабушка говорит, что любой, у кого есть хоть капля здравомыслия, поймет, что боги Чеджудо не позволили бы иностранному богу вмешиваться в наши дела.
– Знаешь, не все верят в богов и духов. – Суволь посохом столкнул с тропинки камень. – Некоторые полагают, что существует только физический мир.
Чунчжа от удивления выпучила глаза. В воздухе летают птицы. В воде плавают рыбы. По суше ходят люди. А в призрачном царстве грез живут духи, посещая и покидая мир людей и животных, когда им заблагорассудится.
– Как же эти люди объясняют невезение? Удачу? Совпадения? И что, по их мнению, происходит, когда мы умираем? – Девушке с трудом верилось, что такие люди существуют.
Суволь пожал плечами:
– Они думают, что когда мы умираем, то перестаем существовать. Навсегда.
Чунчжа вздрогнула. Подобным людям не хватает главного, как тому младенцу, что родился без глаз. Бедняжка из милосердия был задушен, и шаман очистил дом от скверны. Те, кто отрицает существование мира духов, – уродцы, как этот самый младенец, у них отсутствует нечто, что делает их полноценными людьми. Без духовного чутья, которое руководило бы их действиями, эти люди способны на невообразимые поступки.
Размышляя обо всем этом, Чунчжа снова ощутила укол беспокойства. Она услышала голос матери, упрекавший ее и напоминавший, что неосторожные раздумья навлекают несчастье. И девушка пробормотала себе под нос заклинание на удачу.
Вишневые деревья внизу, у шоссе, сбросили весь цвет, и на земле остались лишь потемневшие лепестки. Констебль, с которым Чунчжа познакомилась накануне, уже не охранял перевал. Его место занял худосочный мужчина без передних зубов, который, почесываясь, стал шепеляво допрашивать путников. Чунчжа пустилась в объяснения о моллюсках и поросенке, но мужчина, махнув рукой, прервал ее на полуслове:
– Хорошо, хорошо. Идите уже.
Когда сторож оказался вне пределов слышимости, Суволь выругался, напугав поросенка, который шарахнулся в придорожный кустарник.