Значит, не все сон, а если сон, то такой, который сбывается.
«Почему твои волосы пахнут хлебом? И руки… И даже губы… Ты, наверное, сегодня помогала матери печь хлеб?» Смеется: «Наш техникум второй месяц на уборке в поле. В районе нынче большой урожай, помогаем убирать…» Хлеб… Так вот откуда этот разливающийся свет — поле, огромное поле прокаленной солнцем пшеницы. Он один посреди поля, но ее голос еще где-то рядом, и Глебов спешит сказать, удержать хотя бы ее голос: «Ты знаешь, мой вертолет тоже пахнет хлебом. Не смейся — мы возили хлеб в горные аулы, куда трудно добраться. Надо было выручать людей, такая у нас служба — защищать и выручать». — «Я знаю». «Сейчас у нас на борту не мешки с мукой, совсем другое, а машина все равно пахнет хлебом, я и во сне слышу его запах, оттого и сон такой». — «Разве сон?..»
— Товарищ капитан…
Глебов вскочил от легкого прикосновения и узнал приглушенный голос командира десантников.
— Товарищ капитан, на плато есть кто-то. Я послал наших выяснить и решил разбудить вас на всякий случай.
Лопатин уже забирался на свое место в пилотской кабине. Глебов остался возле машины, прислушался. Время шло к рассвету — самый час диверсантов. Неужто у «противника» нашлась поблизости какая-то группа и сумела обнаружить вертолеты? Ну что ж, и ночью вертолетчики не слепые. Потребуется — он поднимет одну, а то и две машины и поможет десантникам отбить нападение. Но сможет ли тогда звено выполнить свою основную задачу?
Из темноты неслышно появился сержант, доложил:
— Тревога ложная, товарищ капитан, извините. Козы приходили. И как они, черти, появились с той стороны — там же обрыв!
— На то они и горные козы. А извиняться вам нечего, мы военные люди.
Он обошел площадку, приказал летчикам досыпать, вернулся в кабину. Лопатин ворчал:
— Дьяволы, такой сон досмотреть не дали.
— Невеста снилась? — Глебов улыбнулся.
— Какая там невеста — наш последний бой с истребителем. Прямо как киноленту второй раз прокрутил. Уже и «восьмерочки» нарисовали, и заставили того коршуна крылья пошире распустить, чтоб перейти на пушки, и на «горке» из луча выскочили, и в прицел я его поймал, чтоб засветить как миленького — так нате вам, подъем… Лишний раз торжество испытать не дали.
— Такое ли торжество — своего подловить на промахе. В следующий раз, может быть, мы промахнемся, а он нет.
— Своих тоже надо воспитывать. Я ведь того друга, который за нами охотился, знаю. Сам еще — зелень, а уж гонору! Он нас, вертолетчиков, знаете как именовал? Порхающие птенчики. Потом встречаю — ну как, мол. Да ничего, говорит, двойку получил. Будет знать, что у «птенчиков» тигриные пасти бывают.
Глебов улыбнулся:
— Желаю тебе, Федор Иваныч, более приятных сновидений, чем воздушные бои. Следуй примеру командира — ему снятся лишь сиреневые ивы.
…Светло и чисто горела прохладная горная заря. Техники проверяли машины и оружие, экипаж транспортного вертолета приготовился к возвращению на аэродром, но Глебов, опасаясь, как бы их не засекли до срока наблюдатели «противника», приказал транспортнику подниматься в воздух после того, как звено уйдет на задание. Штаб пока не давал команды на вылет, вероятно, уточняя последние данные о «противнике», лишь условным сигналом потребовал находиться в полной готовности. Ополаскивая лицо водой из фляжки, Лопатин размечтался:
— Сейчас бы в лесном ключе окунуться — и хоть в пекло!
— Лесного нет, горный имеется, — ответил техник. — Козы ночью указали. Прямо из каменной стены бьет, они тропу там протоптали к нему. Можно и ополоснуться, если хватит духу добраться. Десантники вон канистру воды принесли.
— Может быть, и ополоснемся, только после работы, — сказал Глебов. — Однако не подумал бы, что в этом камне есть вода.
— Э, товарищ капитан, — протянул прапорщик. — Гора — она что живое существо, у нее свои жилы. Я комсомольцем строил трассу Абакан Тайшет, так вода нас измучила. В сплошном граните бьем туннель, а она — фонтанами из стен. Здесь, правда, посуше, зато камень помягче саянского. Придет время — и эти горы зазеленеют, когда руки у людей до них дойдут.
Глебов осмотрелся. Горы уже потеряли ночное однообразие. Черные, серые, рыжеватые нагромождения хребтов и скал окружали маленькое плато — мертвый, немой камень. Вблизи нет обжитых долин, но и там, где они есть, лишь узкие полоски искусственных полей, созданных вековым трудом поколений горцев, пятнают склоны. Пролетая над ними, он всякий раз испытывает чувство уважения к людям, добывающим хлеб в упорной борьбе с неласковой природой и все же глубоко любящим свой суровый край. Оттого вдвойне приятно бывало выручать их, помогать им, когда они нуждались в этом.
Всматриваясь в лунный ландшафт каменного безлюдья, он неожиданно вздрогнул — то ли от утреннего озноба, то ли от мысли, что вся земля когда-то была такой. И может снова стать такой, если чья-то злая воля вызовет на ней всеобщий пожар. Оглядел силуэты своих бронированных, узкокрылых машин… Нет, не погаснут зеленые и сиреневые ивы на земле и в человеческих снах, пока существует воля тех, кто сработал эти машины и кто сидит в них…
— Товарищ капитан! — Летчик, дежуривший у включенной радиостанции, делал Глебову выразительные знаки: командира звена вызывали на связь.
Через несколько минут, вспугнутый гулом двигателей, с отвесной скалы над плато сорвался небольшой орел и, торопливо махая крыльями, заскользил над долиной — искать новый «пост», откуда удобно выслеживать движения в камнях. Он не знал, что эти ревущие железные птицы не соперники орлам в охоте.
Глебову не пришлось долго высматривать цель, потому что появления вертолетов «противник» действительно никак не ждал. Его походная колонна укрылась на привале в пойме реки под нависающим скалистым обрывом и поэтому не слишком опасалась авиации. Звено вылетело к цели над руслом речного притока. Неровный вал гальки, песка и камней, намытый рекой в пойме, Глебов мгновенно оценил как превосходное укрытие. Маневрируя за этим валом, словно порхающие танки, вертолеты подвергли расположение всполошенного «противника» опустошительному разгрому. Когда же отдельные огневые точки открыли в ответ беспорядочную стрельбу, один из экипажей, направленный командиром звена в обход вала, ударил реактивными снарядами вдоль колонны, а затем прошел над нею, заливая все уцелевшее огнем тяжелых пулеметов…
На учениях — как на войне. Если бы мог, Глебов изменил бы при возвращении маршрут полета. Но в горах это не всякий раз удается. Увеличив высоту, он старался держаться подальше от прибрежных скал: группы «противника» могли специально поджидать возвращения звена, а когда в тебя стреляют снайперы и гранатометчики, сидящие в скалах на высоте полета или даже выше, — это опасно.
— Как настроение, лейтенант? — спросил Глебов по внутренней связи, осматривая надвигающиеся буро-черные скалы в изгибе реки. Довернув машину, оглянулся. Вертолеты цепочкой скользили за ним в лиловом прозрачном воздухе, и сейчас они действительно казались птенчиками на фоне нагромождений мрачного камня. — Как настроение, спрашиваю?
— Опять порохом пахнет, командир.
— А по-моему, хлебом.
Лейтенант весело отозвался:
— Далеко чуете, товарищ капитан. Значит, наш транспортник уже воротился, и Петров, конечно, прихватил у хлебопеков пару горяченьких буханок. У меня слюнки аж текут…
Глебов не ответил, увеличивая высоту. Решил перевалить ближний хребет — тогда путь сократится. Машины заметно полегчали, и теперь можно рискнуть.
— Вам не те ли сиреневые ивы снились, товарищ капитан?
Далеко внизу, где русло оставленной речки двоилось, на краю скалистого обрыва угадывалась купа деревьев. Скорее всего, то были не ивы, а хозяйка высокогорий арча, но в лиловой дымке островок зарослей действительно казался сиреневым. И такая даль вдруг открылась между этим сиреневым облачком и тем, что грезилось ночью. Глебову вдруг стало не по себе. Он еще круче повел машину к перевалу, время от времени оглядываясь на товарищей.
Над хребтом сразу услышали требовательной позывной штаба части. Капитан отозвался, коротко доложил о выполнении задачи. Потом, когда сам командир части потребовал доложить местонахождение вертолетной группы, Глебов удивился. Карта, разумеется, кодирована, но командир в таких делах все-таки не одобрял длинных радиоразговоров. Скоро Глебов понял, что пренебречь излишней осторожностью потребовала обстановка. Подтвердив получение приказа, Глебов тотчас глянул на указатели топлива и высоты, скосил глаза на восток, где угрюмо толпились голые тупые вершины.
Помощи просили соседи. В их тыл прорвалась сильная и опасная группа диверсантов, грозя наделать беды, после того как минует труднодоступный участок пути и рассеется на мелкие группки. По всем данным, сейчас она двигалась глухим ущельем, по древней тропе охотников, проложенной над самой пропастью, — по балконам, карнизам и расщелинам в скалах. Был один способ остановить эту опытную команду огнем с вертолетов разрушить висячий мост на ее пути, если он еще не пройден. Тогда диверсанты окажутся в ловушке и можно будет попытаться уничтожить их на пути отхода. Легко сказать — разрушить висячий мост, который ты ни разу не видел. В ущелье немало теснин, их надо пройти, может быть, под огнем, держась на уровне тропы. Потому что иначе ниточку моста можно проглядеть. И маневрировать там негде.
— Очень надеюсь на вас, «Лавина», — в последний раз прозвучал голос командира. — Выйдет или не выйдет — докладывайте немедленно.
— Понял, «Гора». Выйдет!
Он брал трудное обязательство, но с этим обязательством пришло решение действовать немедленно — ущелье лежало недалеко от теперешнего маршрута звена.
— «Лавина-два», — вызвал заместителя. — Идите на площадку, я сам посмотрю, что это за ущелье. Заправитесь — вылетайте на помощь. Третьему быть в готовности. Если у нас не хватит горючего — присядем где-нибудь, подождем, пока подбросите.
По ответу заместителя догадался, что тот не одобряет этого риска, но Глебов уже поворачивал машину на восток. Сейчас даже одна минута могла иметь решающее значение.