Те, что пришли с Гоей, все как один носили дорогую кожаную одежду, проклепанную серебром и украшенную самоцветами. Их пальцы сверкали кольцами, шеи гнулись под тяжестью золотых цепей. В глазах эльфа гости выглядели скорее зажравшимися пижонами, нежели прожженными бойцами, но одного прямого взгляда хватило, чтобы опровергнуть эту видимость.
Сам Гоя выглядел человеком уверенным и осторожным. Темные волосы и ястребиное лицо с крючковатым носом и острым, немигающим взглядом хищной птицы выдавали в нем чистокровного апарца. Как истинный апарец он был сухощав и не слишком высок. В отличие от красно-рыжей, под цвет степной травы, одежды остальных разбойников, главарь носил черную кожу, прошитую золотом, без аляпистых самоцветов и цепей. Угловатые плечи выходили вперед, как сложенные крылья, придавая ему еще большее сходство с ястребом.
Здесь, в Волдэе, лишенный открытого пространства, этот степной хищник явно чувствовал себя неуютно. Оглядев с ног до головы Камэля, Гоя напрягся – внешность Высокого не вызвала у него доверия.
– Где тот, кто хотел видеть нас? – каркнул он, наконец, совершенно по-вороньи, хрипло и пронзительно, – сдается мне, звал нас сюда не ты, эльф.
– Кто бы ни звал, вы здесь, – отрезал Камэль, – так не будем тратить время на ненужные разглагольствования и перейдем к делу.
– Добре, – кивнул Гоя, сбавляя гонор под непримиримым и властным взглядом волдэйца, – добре, эльф. Дело хорошо лишь тогда, когда выгодно обеим сторонам. Объясни, чего вы, жители запада хотите от нас?
– Не прикидывайся несведущим, главарь, – по-волчьи оскалился Камэль, заставляя разбойников, стоящих перед ним, отвести взгляды, – не знай ты, о чем пойдет речь, разве проделал бы столь длинный путь?
– Слава о силе Белого Кролика дошла до нашей степи. Его люди шастают там последнее время чаще купеческих караванов. И мы их не трогаем, – Гоя улыбнулся, показав оба ряда желтых мелких зубов.
– Правильно делаете. Вы не дураки, – ухмыльнулся Камэль. – Вы ведь служите кому-то из апарских князей?
– То наше дело, – снова оскалил зубы главарь, – а твой господин, что, хотел просить нас о помощи?
– Хапа-Тавак, – проскрежетал зубами эльф, даже не удосуживаясь добавить «господин», – предлагает тебе сделку. Ты будешь служить ему – охранять его обозы и смотреть, чтобы никто не ходил по следам, а он отдаст тебе всю степь.
– Степь отдаст? – заливисто рассмеялся Гоя, вскидывая вверх черные брови, – он что, хозяин степи? Степь моя и всегда будет моей!
– Твоя лишь узкая полоска вдоль апарской границы. Степь ничья, а по факту – принадлежит гоблинам. Если она захотят – раздавят тебя, как вошь. А с нами ты обретешь силу…
– И стану цепным псом Белого Кролика?
– Лучше быть цепным псом, чем безхозной шавкой, – не скупился в выражениях Камэль, – ты же любишь деньги и власть, так ведь, Гоя?
– Можно подумать их не любишь ты, – прищурился апарец, меряя взглядом эльфа, – все любят власть и деньги, и все их ищут.
– Примешь наше предложение, и твой поиск увенчается успехом, – прозвучало в ответ.
– Добре, – кивнул Гоя, и хотя видно было, что решения он еще не принял, алчный блеск в глазах указывал на то, в какую сторону разбойник скорее всего склонится, – а как же гоблины? – спросил он вдруг.
– А что гоблины, – насторожился эльф, догадываясь, о чем будет речь.
– По степи ползут слухи, что они собирают Орду…
– Чтобы собрать Орду, нужны тысячи тысяч, а не десяток полудохлых деревень, половина из которых живут в раздорах, – отмахнулся Камэль, кивая на светлую галерею, ведущую в противоположную сторону от покоев Хапа-Тавака, – отдохните с дороги и подумайте, чтобы к утру решить все окончательно.
– Твое гостеприимство подкупает, эльф, – сдержанно поблагодарил Камэля Гоя, подавая своим людям знак следовать за ним, – пришли нам хорошего пива и вина, да служанок помясистее, – желтые зубы снова плотоядно обнажились, – мои люди изголодались с дороги…
Рамаль видел, как в цитадель прибыли разбойники, но они волновали его мало. Из головы не шла умная и печальная собачья морда, полные бесконечной преданности глаза, понимающие и принимающие все, даже предательство хозяина.
В небольшом зале на перекрестье коридоров и галерей, ведущих в жилые покои, проходили переговоры с разбойниками. Без него. Рамалю не было до них интереса. Ему вообще не было больше интереса к делам Хапа-Тавака и волдэйской верхушки. В голове его что-то щелкнуло, а в расчетливой, жестокой душе что-то надломилось, оборвалось. Эльф испытал омерзение и ненависть сначала к сложившейся ситуации, потом к окружающим, и напоследок к самому себе. Гадкое, щемящее чувство родилось где-то в желудке и с тошнотой подступило к горлу. Гадость, мерзость, грязь.
Он сощурил глаза и шагнул из темноты в светлый открытый переход. Остановился, созерцая представший вид: окружающие цитадель могучие серые стены и буйные кудри непроходимых лесов за ними. Даже эта умиротворяющая, величественная картина не уняла душевной тошноты.
Рамаль изо всех сил прислушался к шуму ветра в кронах, пытаясь отыскать в нем упоение и покой, но мимолетное спокойствие нарушилось, не успев начаться. В галерею, отчаянно топая босыми ногами, влетела девка-служанка. Растрепанная, в сбитом набок корсаже, из которого выпала при беге одна маленькая бледная грудь, она мчалась со всех ног, отчаянно всхлипывая и тяжело дыша.
Увидев Рамаля, служанка кинулась ему под ноги и тонко завыла, давясь воздухом от перебитого дыхания. За ней из прохода не спеша вышли двое мужчин в рыжей коже. Они двинулись к Рамалю невозмутимо и уверенно, как хищники, знающие, что загнанная добыча никуда не убежит.
– Это наша девка, нам ее дал господин Камэль, – несколько неуверенно произнес один из них, обращаясь к Рамалю, который стоял в замешательстве, отвлеченный от своих терзаний.
Наверное, за пару дней до этого он не обратил бы на происходящее внимание, прошел бы мимо. Теперь чаша омерзения дополнилась последней каплей. Грязь, ложь, унижение… Рамаль судорожно сглотнул, презрительно рассматривая «гостей». Ему хотелось выхватить меч и выпустить кишки всем: и этим обнаглевшим людишкам, и маленькой грязной полукровке, пачкающей своими соплями и слезами его сапоги. Мерзость. Подчиняясь остаткам былой рациональности и расчетливости, эльф сдержался:
– Камэль перепутал, это моя личная горничная, – заявил он тоном, не терпящим возражения, – и я ее заберу.
Подчиняясь властному голосу эльфа, разбойники что-то пробурчали себе под нос и, покинув галерею, ушли в темноту переходов.
Рамаль хотел сделать шаг, но не смог – девчонка намертво вцепилась в сапог.
– Уйди прочь, – тряхнул ногой эльф, но служанка лишь отчаянно завыла и мотнула головой:
– Не гоните меня, господин, мне так страшно в жизни не было. Защитите меня от этих нелюдей, молю вас, защитите, – она ткнулась лицом ему под колено, фыркая и шмыгая покрасневшим носом.
– Отстань, – повторил Рамаль без особой надежды, – или к себе.
– Нет, господин, я не пойду, не прогоняйте, возьмите с собой, – девчонка задохнулась всхлипами и затихла.
Рамаль осторожно нагнулся и с силой отцепил ее руки от себя. Морщась, посмотрел, как она, брошенная теперь на произвол судьбы, тихо свернулась на полу и тонко заскулила. Бросив на трясущееся тело последний взгляд, пошел к себе.
Неожиданно в памяти всплыло улыбающееся простое лицо маленькой служанки. Это она всегда приносила в жилые комнаты живые цветы с улицы, бегала, смешно шлепая босыми ногами, звонко пела, елозя с тряпкой по холодному полу. Он вспомнил ее имя – Зенка…
За спиной раздались неуверенные едва слышные шаги. Рамаль обернулся. Девушка стояла позади, ясно было, что она шла за ним, стараясь остаться незаметной. Смерив служанку взглядом, эльф ничего не сказал, пошел дальше, возле личных покоев остановился, оглянулся. Зенка стояла в нескольких шагах, глядя на него жалостливо, виновато, словно приблудившаяся брошенная собака. Рамаль приоткрыл дверь, вошел к себе. Подумав, выглянул в коридор, девушка была на прежнем месте.
– Заходи, – кивнул, удивляясь собственной мягкосердечности, – быстрее.
Уловив в голосе господина ноты раздражения, Зенка не заставила себя ждать, тут же шмыгнула в комнату и замерла на входе.
– Можешь сесть там, – Рамаль кивнул ей на узкий диван, прячущийся за выступающим зевом камина, – и чтобы ни писка, ни шороха.
Служанка послушно выполнила приказ.
Рамаль забыл о ней через минуту. Сев за стол, он достал из ящика стопку писем и бумаг, перебрал медленно, задумчиво, затем сложил в дорожную сумку. Из другого ящика он вынул шкатулку с драгоценными камнями и, не заглядывая внутрь, отправил следом. Если бы в тот момент кто-то спросил его: «Что он делает и куда собирается?», Рамаль бы не ответил. В тот момент он был вовсе не в Волдэе, не в своих покоях, не за столом. Он погрузился в себе, перелопачивая и осмысливая все последние происшествия жизни. Чем больше он думал, тем сильнее осознавал, насколько претит ему все происходящее.
Когда стрелки старинных часов в мраморном футляре перевалили за полночь, Рамаль встал из-за стола и направился к своему ложу. Это был узкий невысокий лежак давнего вдовца, закоренелого холостяка, посвятившего себя делу и напрочь забывшему об амурах.
Жена Рамаля погибла от рук разбойников много лет назад. Это явилось еще одной причиной сомнений эльфа. Узнав о визите Гои, он ощутил злое разочарование и неприятные воспоминания о старой душевной ране.
Жена. Нельзя сказать, чтобы он сильно любил ее. Нареченная родом, далеко не красавица по эльфийским меркам, она вошла в его жизнь незаметно и, как большинство незаметных вещей, стала привычной и необходимой. Лишь оставшись один, Рамаль понял, насколько привязался к этой невзрачной эльфийке. С ее уходом в его жизни завершилась какая-то безумно важная часть. Он стал другом: холодным, замкнутым и вечно раздраженным. Редкие любовницы не задерживались надолго, не в силах выдержать скверный характер и постоянный холод. Рамаль забыл о любви, даря последние крохи своей доброжелательности простодушным обитателям волдэйской псарни.